Красный блокчейн

– Что за задание? – спросил Хунбиш. – Что вы ищете?

– Вот смотри, – с готовностью ответила ему богиня. – Вот у нас есть тут такая штука. Судя по всему, это ключ к первому слову. Не-не-не, давай-ка свои шаловливые ручки подальше. Из моих рук смотри.

Она продемонстрировала ему блокнот из сумки. Никакой это был не блокнот. А был это кусок бумаги под стеклом в рамке.

– Это береста, – сказала богиня. – Знаешь, что такое береста, китаец?

Хунбиш осторожно помотал головой.

– Береста – это такая штука… Древняя. Ей сколько? Лет тысячу, наверное? Неважно. Так вот, главное. Видишь, что на ней написано? Нет? А написано на ней всего одно слово. Велик. Вот смотри.

Она протянула бересту ближе, и Хунбиш разглядел едва видимые царапины, складывающиеся в буквы: ВЬЛИКЪ.

– Вот, – сказала богиня. – На древнерусском это «большой» или «великий». И отсылает это нас к чему-то большому. Или великому. Не знаю. Это если переводить на современный русский. А не куда ещё. Поэтому…

– Большой театр? – сказал Хунбиш. Он вспомнил рассказы мамы.

– Поэтому, – продолжила богиня, – мы будем думать в направлении… Как ты сказал?

– Большой театр, – неуверенно повторил Хунбиш.

Богиня замерла. Поглядела на Хунбиша. В первый раз заинтересованно. Потом молча взяла телефон со столика. Встала и направилась в другую комнату. «Слушай, Ирусик, а на сегодня…» – Смог услышать Хунбиш. Потом дверь защёлкнулась.

Вернулась она минут через пять. Всё это время Хунбиш молча сидел на диване и думал о том, что можно было бы неожиданно ударить Жоржа вот этой вот вазой, схватить рюкзак, и выскочить из квартиры. Он чувствовал, что первый этап плана недостаточно проработан, поэтому к активным действиям пока не приступал.

– Что ж, мой лимонный китайчонок, давай проверим твою версию, – сказала богиня. – Едем сегодня в Большой. Был там?

Хунбиш сделал плечами.

– Ну, где ж тебе, – с мягким укором сказала богиня. – Большой, друг мой – это тебе не малый. Как раз сегодня в Большом Травиата, и у нас два билета. Жорж, довези нас, пожалуйста. И подождёшь там, хорошо? Посиди в ЦУМе где-нибудь. Ну или там на месте сообразишь. Едем через полтора часа. А пока, – она повернулась к Хунбишу, – сиди тут и медитируй. Мне нужно собраться. Вот тебе пульт от телевизора.

Виндкальд сказал: «Фьёльсвинн, ответь, я слышал ты знаешь, и хочу я узнать: вернётся ли тот, кто ищет это оружие, и обладать им желает?» Фьёльсвинн сказал: «Тот, кто меч этот ищет и обладать им желает, назад возвратится, если вручит редкий подарок богине Аургласир».

Речи Свипдага II

И всё-таки, при входе в зал Хунбиш не смог не замереть. Он просто остановился, и всё внутри него остановилось, а люди так и продолжили обтекать его с двух сторон. Величие и роскошь – вот что обрушилось на него. И придавило. Расплющило. Затылок снова начал раскалываться.

Глазу не за что было зацепиться, он просто проскальзывал по золоту и красному бархату. Не было ни одной выделяющейся детали. Применительно к Большому это означало что-то обычное, из привычных человеческих интерьеров. Какой-нибудь кусок стены, выкрашенной как в подъезде. Да хотя бы шкафчик из дешёвого пластика. Ну ладно, шкафчик. Понятно, что прошу слишком многого. Хотя бы одиноко качающуюся над входом лампочку. Просто лампочку, и всё.

Хунбиш попал внутрь огромного пузыря другой реальности.

Впереди был золотой занавес с росписью над ним – конечно, золотом. Высоко вверх карабкались балконы. Сколько рядов? Четыре? Он задрал голову и насчитал шесть золотых полос, опоясывающих зал. Люстра! На потолке – хрустальная люстра размером с автобус. Роскошь одновременно подавляла и вызывала восторг.

– За мной, – дёрнула его богиня. Она была одета в струящееся вечернее платье. «Да, выделяться нам не нужно, но это же Большой, что поделать». Хунбиш тоже переоделся. Теперь он был в белой футболке и джинсовом комбинезоне, поверх которого был наброшен клубный пиджак.

– Большой театр, – инструктировала его по дороге богиня, – стоит в центре Москвы. Да он и есть центр, если вместе с Кремлём. Его поставили двести пятьдесят лет назад. Ну, то есть где-то там ещё бегали голожопые аборигены и снимали друг другу скальпы, а тут уже стояла эта махина. И на сцене уже танцевали великие танцоры. Зайдёшь – не надо пялиться по сторонам, веди себя прилично. Дождёмся антракта, и будем действовать.

– Что нам нужно сделать? – спросил Хунбиш, уже не удивляясь этому «нам».

– Хороший вопрос, – сказала богиня. – Если коротко, нам нужно найти ответ. Слово. Какой-то знак. Что-то необычное.

– Необычное? – переспросил Хунбиш.

– Да, понимаю, – усмехнулась богиня. – Тебе будет непросто. Выбрать из всех необычностей самую необычную. Но ты уж постарайся. Хочешь паспорт?

Хунбиш промолчал.

– Я думаю, наш знак может быть или в оркестровой яме, или в императорской ложе. Больше негде. Это самые такие места. Нам придётся проникнуть и туда, и туда. Антракт – один, так что будем действовать оперативно. И импровизировать. У Жоржа есть знакомый в охране, и в ложу нас должны пустить, а вот с ямой пока непонятно. Поэтому с неё и начнёшь.

– Что всё-таки нужно искать? – спросил Хунбиш. – Я не понимаю.

– Ещё бы, – согласилась богиня. – Ещё бы ты понимал. Если даже я не могу разобраться в этой всей хрени. Как окажешься на месте, включишь камеру на телефоне и просто будешь снимать всё подряд. Концентрируясь на необычном. Крупным планом.

– У меня нет телефона, – напомнил Хунбиш.

– Да твою же мать! – закрыла глаза богиня. – Точно. Жорж?

Небольшая заминка, и Жорж, не оборачиваясь, протянул им телефон с водительского сиденья.

– Какая же умничка, – похвалила его богиня. – Вот за что люблю Жоржа – так это за то, что он решает проблемы. Любой сложности. А если что-то не решает – значит, человек решить это не в состоянии.

В себя Хунбиш пришёл уже в кресле. Оно было приятным на ощупь, бархатным. Сидели они слева от сцены, в тринадцатом ряду. «Хорошая примета», – сказала богиня, когда они усаживались. В проходе парочки, приняв привлекательные позы, фотографировались на фоне сцены. Наконец, прозвенел третий звонок. Всё стало постепенно затихать. Сверху объявили о необходимости выключить телефоны, и Хунбиш потянулся было в карман, но богиня больно ущипнула его за руку.

– Охренел? – ласково осведомилась она. – Ну-ка не тереби ничего там у себя в штанах. Замри. Смотри вперёд.

Хунбиш стал смотреть.

Действие началось с просторных больничных палат. Заиграла музыка. С потолка опустились колонны. Девушка встала с кровати и начала петь. Она протягивала вверх руку, вставала, снова возвращалась в кровать. Хунбиш почувствовал, как его начинает втягивать внутрь её голоса.

Он вдруг поймал себя на том, что не может сделать вдох. Что-то сжало горло, и всё. Намертво. С огромным усилием он расслабил гортань. И почувствовал, что лицо его стало мокрым. Это Сукхавати[11 - Западный Рай (санскр.)], понял он. Вот так всё там и происходит. Все высокоранговые бодхисаттвы слушают Травиату. И именно поэтому не спешат возвращаться к страдающим живым существам, сюда, в это пространство старости, боли и смерти. Чтобы милосердно взять за руку и повести за собой. И оттого миллионы людей не могут освободиться и достичь нирваны. Бодхисаттвы просто забывают свои обеты. Потому что сидят в бархатных креслах и смотрят. Нон-стопом.

Всё понятно. Кто бы не забыл.

Музыка длилась. Лёгкие дамы в корсетах – и неземное пение. Горделивые кавалеры в смокингах – и неземное пение. Роскошь бала, предупредительные слуги, цветок камелии – и снова, и всё время изнуряюще невыразимое в своём волшебстве пение. «Ах, как влага здесь в бокале, так же пусть кипит в нас любовь!» – бежали вверху сцены субтитры. Очнулся Хунбиш оттого, что богиня пихает его в бок.

– Готовься, – сказала она.

– Что? – ответил Хунбиш, часто моргая, чтобы вернуться в реальность.

– Готовься, говорю. Пиджак бросай на спинку. Сюда. Я тебя прикрою, ныряй в яму и всё там снимай. На видео. Особенно дирижёрский пульт.

– Дирижёрский – что? – переспросил Хунбиш.

– Пульт. В центре такая тумбочка на возвышении, – ответила богиня. – Албанец. Всё, пошли.

Без пиджака, в джинсовом комбинезоне и футболке, он сразу стал похож на разнорабочего. Они светским шагом двинулись к правому углу оркестровой ямы, делая вид, что фотографируют. Внизу последние музыканты, оживлённо переговариваясь и жестикулируя, выходили в подсценовое помещение.

– Сейчас, – сказала ему богиня.