Абортарий

Моя морозильная камера – это вагон метро, где отца распотрошили на куски. Это гостиная особняка, где дед лишился половины головы. Это палата клиники, где скончался беспробудно оргазмирующий прадед.

Я хочу, чтобы нас нашли. Я готов выйти на дорогу и остановить первую встречную машину.

Хочу, чтобы Иену забрали. Ее ведь спасут. Я знаю, точно знаю. Спасут.

Но помогут ли?

***

Это случилось три дня назад. Утром она заставила меня помыться. Сказала, что от меня пахнет, как от деревенского козла. Комплимент сомнительный, но терпимый. Я хотел заметить, что являюсь городским, но вместо этого парировал, что и она не благоухает лавандой.

– Что ж, – сказала, – тогда и мне нужно помыться.

Банный день обошелся мне в большую проеденную плешь. То я не так воду кипячу в чайнике, то не так ставлю нагреваться на солнце. То я вообще дурак, и ей противен.

Наконец, тазик размером с кашалота был заполнен водой с комфортной для нее температурой. Пока она мылась, я сидел у крыла самолета и поглядывал по сторонам. Охранял от ползучих гадов. Пришлось пару раз даже шикнуть – слишком уж громко она плескалась.

Потом подозвала принести полотенце. Отворачиваясь, я уложил ее в тележку.

– Теперь мойся сам, – приказала.

И терпеливо ждала, пока я снимал с себя заскорузлую грязь. После меня вода приобрела болотный оттенок.

***

После мытья Иена успокоилась и не трогала меня. Давала возможность писать. Только дважды в туалет возил.

Началось все вечером.

Добротный грохот в стену. Захожу. Пьяненькая. Настроение мирное.

– Писять хочу, – жалуется игриво. Перекладываю на тележку, набитую подушками. Везу по назначению. Просит поставить на ноги. Придерживаю, она почти что ходит.

– Выйди за дверь, – приказывает. Послушно выхожу.

Затем, спустя пару минут, зовет обратно.

Уже дома, когда опускаю ее на пол, внезапным цепким захватом обвивает шею и повисает, как разбитый параличом угорь.

– Нога почти не болит, – с довольной ухмылкой говорит. Совсем близко, я чувствую алкогольный душок.

– Прекрасно. А теперь ложись.

– Нет уж. Давай потанцуем, – кокетливо заявляет. – Хочу танцевать.

– Очень польщен, но потанцуем в следующий раз.

– А я хочу сейчас! – капризно повышает голос. И давит за шею сильнее.

– Ладно. Только не долго.

Прижимаю ее талию, медленно вихляем бедрами. В тишине, среди мусора и блеска пустых бутылок это выглядит предельно романтично.

– Ох и бревнище ты, – говорит обижено. – Наступил на ногу, теперь она снова болеть начала.

Я пытаюсь уложить ее на импровизированную постель. Наконец-то выходит.

– Как записи? – любопытствует.

– Уже немного осталось.

– Что описываешь?

– Наш с тобой быт.

– Быт аристократичный, это да, – смеется. – А что потом? Ну, когда закончишь писать.

– Без понятия, – говорю. – Тебя отправлю домой, а сам жить тут буду.

– Совсем бараном диким станешь.

– Поделом.

Намереваюсь уходить. Останавливает, зовет. Приподнявшись на локтях над постелью, нежно и кокетливо говорит:

– У меня кое-что есть для тебя.

– Да? И что же?

– Сюрприз, – лукаво закусывает губу.

– Вот как, интересно, – говорю. А самого бросает в пот. Боюсь я таких коварных бабских взглядов.

Она просовывает руку в закрытую книгу и достает оттуда квадратный серебристый пакетик.

– Что это? – недоумеваю.

– А как ты думаешь?

– Леденец какой-нибудь?

– Почти. Это презерватив, – ухмыляется. Облизывает губы языком. – Случайно в книге нашла.

– Нормальной закладки не было?

Иена молчит. Нависает тишина, долгая и напряженная. Для меня, по крайней мере. Ее выражение более чем расслаблено.

И тут она властным голосом спрашивает: