Эффект безмолвия

– Когда ты захотела, чтобы в твою честь памятник в городе появился, так я весь депутатский состав организовал и не спрашивал тебя: как? – зло произнес Хамовский. – Памятник женщине-матери в парке стоит, и даже батюшка его освятил.

– Мы, единственное, можем судебное заседание провести перед самым Новым годом, вручить решение 31 декабря, – предложила жена, – а там все десять дней, отведенные на кассационное обжалование, попадут на десять праздничных дней. Юристы отдыхают. И у твоего поэта останется лишь один день на подачу кассационной жалобы.

– Хор-р-рошая мысль, – согласился Хамовский и с наслаждением всосался в мозговую косточку. – Куда он против всего города лезет?

Хамовский любил символы. Суд, проигранный в канун Нового года, – верное средство для порчи настроения, а там и до болезни недалеко. А если сбудется примета: как встретишь Новый год, так его и проведешь, – то у революционера хватит времени, чтобы потосковать по прошлой беззаботной жизни.

***

Алик, конечно, не знал замыслов Хамовского, он читал ответ суда и радовался. Удалось добиться разрешения на видеосъемку, которую могло остановить только нежелание этой видеосъемки самим главным врачом. Это казалось маловероятным, поскольку именно Прислужков настаивал на опровержении фраз о медицине, прозвучавших в телепрограмме, посвященной обсуждению статьи Президента России «Россия вперед». По логике, главному врачу было выгодно, чтобы население увидело по телевидению, как он в суде обыграет телерадиокомпанию, покажет силу городской медицины. А с точки зрения телевидения: такой материал мог стать очень зрелищным. Алик впервые захотел отметить приближение Нового года в телерадиокомпании с ее коллективом.

ПРАЗДНИК

«Потерянная в стирке пуговица ничтожна перед обретенной чистотой».

Празднично оформленную корреспондентскую телерадиокомпании маленького нефтяного города заполняли бутерброды с маслом и шпротами, бутерброды с огурцами и шпротами, дешевая копченая колбаса, магазинные салаты, а также сотрудники, песни под гитарные аккорды, веселые разговоры, но веселые разговоры продолжались ровно до тех пор, пока спиртное окончательно не испортило способность мыслить.

Алик смотрел, как Букова играет на каком-то местном инструменте, зажатом в губах, и думал о своем:

«Алкоголь тормозит свежую мысль, отпугивает ее, словно «Дета» комара. Нет, неверно. Хорошая мысль комаром быть не может. Она – роза, белый гриб. Стимуляция мозга алкоголем схожа с поиском грибов на заасфальтированной площади. Чем больше пьешь, тем крепче асфальт. Можно найти много мусора, торговых лавок и скамеек для отдыха, но корзинка останется пуста…».

***

Пьяный бред

«Не успеешь насладиться пьянством, как приходят последствия».

– Я знаю все про всех в этом коллективе: кто чем дышит, кто с кем спит, кто кого любит, – прервал мыслеброжение Алика Павшин, бывший уже очевидно пьяным. – Мне все рассказывают.

– Мне тоже рассказывают, – ответил Алик, чтобы не отставать от конкурента. Он не культивировал доносы, выслушивал только то, что рассказывали, поэтому знал кое-что и лишь про некоторых.

– Я даже знаю, кто вам рассказывает, – ответил Павшин и окинул зал неопределенным взглядом. Павшин мог говорить, что хотел, и вести себя, как хотел, потому что его заявление на увольнение было уже подписано, и до самого факта увольнения оставалось всего три дня вместе с выходными.

– Я у вас заберу некоторых журналистов, – продолжил Павшин.

Павшин распространил известие, что уходит на редакторскую должность в другой город, где его ждут хорошая зарплата и квартира. Через это известие изменился и он сам, обретя спокойствие и горделивый колорит, его начальственные замашки дополнились царскими обещаниями.

По его словам, пригласила его нефтяная компания, для которой он должен был создать телевидение. Но прокладывать новую дорогу гораздо тяжелее, чем ездить по старой, и то, что Павшина оттуда вышибут, Алик не сомневался, поскольку сам имел подобный опыт и наблюдал подобный опыт у Пухленко, который тоже покинул телерадиокомпанию, уйдя на обещанные хорошие деньги и квартиру, а уже через полгода вернулся в маленький нефтяной город. Поэтому Алик слушал Павшина, внутренне посмеиваясь над своим неопытным недоброжелателем.

Это свойство многих людей предвосхищать несостоявшиеся события, наполнять их ожиданиями, которые могут никогда не осуществиться, всегда удивляло Алика. Он знал, насколько тяжел гнет разочарования в себе и предложил:

– Ты бы Задрина тоже забрал.

Задрин был последним революционером из команды бывшего главного редактора телерадиокомпании маленького нефтяного города Куплина.

– Задрин хороший работник, он все тут знает, – сменил тему Павшин.

«Хоть пьяный, а соображает, что надо посмотреть, как его примут на новом месте, а уж потом говорить определенности», – понял Алик, но продолжил:

– С тобой ему будет лучше. Ты же видишь, я никого не выгонял. Все ушли сами. Ушла Валер, ушла Пальчинкова, уходишь ты. Это игра, где проиграли все, кто хотел побороться со мной…

Тут Алик сам сказал то, что не любил говорить. Когда змея уползает, не надо ее дразнить, она может броситься. Но он тоже выпил лишнего.

– А зачем вам все это надо? – спросил Павшин, причем глаза его внезапно приобрели мягкий блеск, словно он собирался заплакать.

– Хочешь, скажу честно, – ответил Алик, внутренне понимая, что Павшин никогда не поверит. – Я пишу книгу.

– Ну и ушли бы куда-нибудь, да писали, – ответил Павшин.

– Нет, я не должен сдаваться, мне нужна борьба, нужен театр, за которым я могу наблюдать, нужны живые актеры. Осталось только написать финал. Я хочу видеть этот финал, – ответил Алик, на этот раз сознательно забегая вперед, чтобы наверху не обольщались, что ему могут помешать осуществить задуманное, если Павшин донесет об услышанном. Вся прелесть финала состоит в том, что его наступлению нельзя воспрепятствовать.

– И я там есть? – вдруг спросил Павшин. – В главной роли?

«У парня, точно, не порядок с головой», – понял Алик:

– Есть, но не в главной. В главной роли скорее – Хамовский.

Павшин промолчал.

– Поэтому я себя так и веду, – продолжил Алик. – И моя цель гораздо выше и денег, и должности.

– Почему вы тогда от суда с главным врачом бегаете, переносите его? – спросил Павшин, мнение которого о героике, видимо, сводилось к бараньим приемам.

– Это игра, Павшин. Как ты не поймешь? – удивился Алик. – Пусть понервничает, приходя в зал суда. С противником надо играть, а не тупо следовать правилам, по которым на тебя идет охота.

***

Над визитами почтальона к их входной двери Алик с Мариной смеялись нервно. Почтальон звонила в дверь и даже стучала, держа в руках судебное извещение. Марина рассматривала ее через дверной глазок и рассказывала Алику.

– Упорная какая, – тихо произносил Алик с претензией на шутку. – Не откроем…

А как он смеялся, когда находил в дверях приглашение зайти за телеграммой на почту! Они, наверху, думали, что он сам, на своих ногах, теряя личное время, пойдет в телеграф брать приглашение на суд, в котором его собирались нечестно осудить!!! Что ж, дураки, видимо, есть везде.

***

– Как уволят, приходите ко мне корреспондентом, – сказал Павшин, желая взять верх. – Мне нужна критическая среда на телевидении.

– Нет, Павшин, – ответил Алик высокомерно. – Я птица высокого полета. У меня есть, куда уйти, чтобы зарабатывать больше, чем сейчас.

Так лгут о успехах детей, регулярном сексе, достижениях и близких знакомствах… Пьяная ложь Алика обесценивала его поступок, делала его расчетливым и безопасным, как информации журналистов маленького нефтяного города, как жизнь большинства людей. Нет. Риск был. Даже откровенность с Павшиным могла уничтожить планы Алика, прервать его беременность новой книгой, а, значит, уничтожить стремления…

***

Майский ветер из бутылки

«Если захотелось ягодки на болоте, то надо быть готовым испачкать в грязи»

Едва Павшин отошел, как к Алику придвинулась его новая секретарша Зябильник. Худенькая, черноволосая, она, даже одетая в добротные вещи, всегда источала ощущение небрежности. Впервые увидев лицо Зябильник так близко, Алик окончательно понял, что опять взял на работу алкоголичку, которая каким-то образом продержалась испытательный срок.