Эффект безмолвия

– У меня с мужем постоянные конфликты. Не люблю я его, не люблю, – с гримасой отвращения на лице проговорила Зябильник, не обращая внимания на присутствие в компании телевизионщиков своего мужа.

– Ты о чем, Галина? – Алик не хотел брать на себя постороннюю грязь.

– С мужем мне не повезло, отвратителен он мне, – продолжила Зябильник пьяную исповедь. – Не могу я с ним жить.

– Успокойся, Галина, выпила лишнего, – попробовал прекратить неприятный разговор Алик.

– Ну не могу я терпеть его! – с оттенками истерики и чуть ли не плача отозвалась секретарша. – А вы свою жену любите?

В голосе секретарши прозвучала надежда на отрицательный ответ.

– Да, люблю, – ответил Алик. – А тебе надо успокоиться.

– Вы идейный, – утвердительно сказала Зябильник, ткнув пальцем в грудь Алика. – Я это сразу поняла…

Рациональная идея в любви после брака одна. Любящий схож с конем, тянущим повозку, на которой сидит любимый, любовь супруга для которого – всего лишь возможность облегчить свой путь. В лучшем случае, оба любящих тянут повозку попеременно.

Но есть любовь нерациональная, когда сердце радуется от вида любимого, и тогда все сделанное для любимого, превращается в сделанное для себя, поскольку счастье любимого становится твоим. Тяжело жить в браке тем, кто не испытывает этого счастья.

Кто-то включил музыку. Алик посмотрел в сторону, откуда исходил звук. Кабинет Павшина. Медленная мелодия возникла, словно сама собой. Алик почувствовал чужую ладонь на своей руке.

– Пойдемте танцевать, – предложила Зябильник и потянула его за собой в коридорчик к кабинету Павшина.

«Все повторяется», – Алик вспомнил пьяную Петровну, увлекающую его в пьяную любовь.

Зябильник повисла на нем, качаясь в такт музыке, и вдруг встрепенулась, словно вспомнила о важном деле.

– Пойдемте отсюда, пойдемте, – затараторила она и потянула Алика в темную раскадровочную.

Алик опять вспомнил Петровну.

«Все повторяется, – еще раз подумал он, трезвея. – А если это инсценировка? Музыка включается, когда надо. Она пристает ко мне в присутствии мужа. Пьяный скандал…»

– Галина, успокойся, – мягко попросил Алик, понимая, что многие глаза сейчас следят за его поведением.

Он силой вернул пьяную секретаршу в корреспондентскую и, оставив ее там, вышел и спустился к себе.

«Надо быстрее уходить из этого дурдома», – понял Алик, оделся и едва закрыл дверь в свой кабинет, как Зябильник опять достала его.

– Я его ненавижу, я ненавижу своего мужа, – запричитала она, прижимаясь к Алику. – Я его никогда не любила.

Ситуация складывалась неприятная. Никаких иных отношений с Зябильник, кроме, деловых, Алик не хотел, он нерационально любил Марину. Происходящее походило на провокацию. Вокруг сновало множество людей, способных испортить ему семейную жизнь одним звонком.

– Галина, поговорим о жизни потом, мне пора, – сказал Алик, резко повернулся и пошел к выходу, за ним понуро побрела Зябильник, и тут же из курилки навстречу вышли телевизионщики с ее мужем. Алик ушел к выходу, ни с кем не попрощавшись.

«Когда несчастье желает тебя, то для сохранения благополучия имей хотя бы силу не подчиняться ему», – мыслил Алик по пути домой, постепенно обретая хорошее настроение от морозного воздуха, от блеска чистого снега под фонарями.

***

Столь много людей теряет друг друга, расходится, что, кажется, зачем поддерживать угасающие отношения, портить друг другу настроение, делать жизнь непривлекательной? А ответ прост. В мире нет ничего превыше дружбы и любви. Эти чувства настолько противоречат неживой де, что она старается их смести и уничтожить, уничтожить всякое противостояние этому разрушению. Но будет ли человек человеком, если слепо подчинится энергии разрушения? Каждый из нас время от времени уподобляется животному, но понимание греховности уже частично смывает вину и освещает выход из царства разрушения. Что тебе не нравится? Ответь на этот простой вопрос точно, до предела точно и ты поймешь, что тебе не нравишься ты сам. Он изменился – это не может быть упреком. Мир меняется, все вокруг меняется, меняются наши отношения, чувства, но эти изменения не должны чертить между сердцами рубцы.

***

На предновогоднее судебное заседание Алик пришел в хорошем настроении с телеоператором и корреспондентом, вооруженным добротным радийным диктофоном, – на случай, если съемку запретят.

СУДЕБНОЕ ЗАСЕДАНИЕ

«Большую впасть имеет не тот, кто прав, а тот, кто выносит приговор».

Едва послышались цокающие звуки шагов, какие мог бы издавать подкованный чертик, марширующий на плацу, как молоденькая секретарша суда, принялась поправлять черную кофточку, обтягивающую грудь и уже заметные жировые складки на пояснице. Все ее внимание устремилось на открытую дверь зала судебного заседания.

– Прошу всех встать, суд идет, – сказала она, когда в дверном проеме, сопровождаемая милиционером, появилась та самая судья Хулеш, с которой Алик был знаком по переписке.

Похожая на мальчика своей короткой стрижкой, в черном балахоне и с белой подвязочкой на груди, схожей с галстуком, она уверенно и сердито прошла в зал судебного заседания к трем черным судейским стульям, держа в руках толстую кипу бумаг.

– Прошу садиться, судебное заседание объявляется открытым,… – затараторила Хулеш привычный текст, на ходу подтягивая под себя средний из трех стульев.

Внешне она излучала полную непричастность к происходящему и даже оторванность от него, от сидевшего в зале судебного заседания Алика, от Прислужкова, от телекамеры, направленной на нее и корреспондентки телерадиокомпании с диктофоном в руках, и от неизвестного Алику мужчины, сидевшего рядом с главным врачом.

Первым выступил Прислужков.

– Ваша честь, я ходатайствую о том, чтобы разрешить участвовать в процессе моему представителю Кротындра.

В голосе его чувствовалось волнение, руки нервно сцепились ниже самой нижней пуговицы мышиного костюма, а лицо приобрело неуверенность и красноту.

«Может, не все решено, – блеснула в Алике надежда, – или боится телекамеры?»

Многие теряют дар слова пред мертвой линзой объектива, воплощающей в перспективе взгляды тысяч, а то и миллионов людей.

– Я работаю начальником юридического отдела городской больницы, но в данный момент нахожусь в отпуске без сохранения заработной платы, прошу разрешить участие в судебном заседании, – заявил Кротындра, куда увереннее главного врача. В его тоне явно звучало недосказанное: «А куда вы денетесь, конечно, разрешите».

Алик мигом понял и волнение Прислужкова, тот боялся судиться один на один, и хитрость Прислужкова-Кротындра, заключавшуюся в выводе Кротындры из служебного подчинения, которая, конечно, имела под собой премиальную основу.

– Возражаю, – среагировал Алик. – В телерадиокомпании нет юриста, который мог бы уйти в неоплачиваемый отпуск и защищать нас. Нарушается соотношение сил в споре.

Юридические смыслы и смыслы житейские различаются, как разум и чувства. Поддержка Прислужкова знатоком судебного этикета, ухудшала положение Алика.

Даже в аспирантуре не было такого предмета, как борьба за интересы людей, защита от власти или защита себя в суде. Это делает журналистов беззащитными…

– Суд определил. На основании статьи… лица, участвующие в деле, вправе вести дела через своих представителей, – подтвердила Хулеш.

«Надо было нанимать юриста, а не только советоваться, – укорил себя Алик. – Теперь посмотрим, как судья обоснует невозможность телевизионной съемки».

– Я категорически возражаю! – Прислужков так быстро привстал, что полы его пиджака взвились, словно мелкие крылья птицы-переростка.

– Возражаю, – скрестив руки на животе, важно заявил Кротындра, сделав короткий генеральский кивок в сторону работавшей телекамеры, – поскольку считаю, что здесь будет затронута личная жизнь моего доверителя.

«Какую личную жизнь Прислужкова может затронуть обсуждение статьи Президента? – спросил сам у себя Алик и с удивлением посмотрел на Кротындру. – Дурака валяют».