Эффект безмолвия

Веселье нарастало, вкушающие подходили к соседним столам, чтобы чокнуться и выпить за все хорошее, между столами ходил проштрафившийся убийством пациентов хирург Чахлый и что-то пел из украинского репертуара, когда раздался третий тост Прислужкова.

– За профессиональную зоркость!!! – воскликнул он. – Чтобы мы всегда могли разглядеть среди больных тех, кто вот-вот умрет, и вовремя их выписать из больницы или отправить на лечение в другие города. Именно эта черта наших лучших специалистов позволяет нам держать низкие показатели смертности!!!…

Примерно в это время Алик осознал следующее: «Чиновники, призывая СМИ к отражению фактов, создают активные системы сокрытия неприятных им информаций, не оставляя журналистам других фактов, кроме славящих их. Поэтому, чтобы уравновесить ситуацию журналистам необходимо привлекать больше частных мнений и даже слухов. Ведь сама жизнь – лишь мнение о ней, а слухами, как известно, земля полнится».

НОВОГОДНЕЕ ПОЗДРАВЛЕНИЕ

«Дичь может навредить охотникам, но чаще происходит обратное».

Алик перечитал решение суда и воспринял еще не вступившее в силу решение уже вступившим в силу. Это была ошибка его уставшего от переживаний мозга, но и не ошибка вовсе, потому что согласно закону «О СМИ» он должен был дать опровержение по первому требованию.

Он вызвал телеоператора и водителя и кинулся снимать видеоряд к будущему опровержению. Благо все сотрудники телерадиокомпании уже отдыхали. Затем Алик быстро написал текст и пошел на монтаж. Вся пятнадцатиминутная программа была сделана за три-четыре часа, но она стала самым громким телевизионным событием за последние годы.

Алик отправил в эфир всю боль и ярость от несправедливости, творившейся в зале суда, горечь того, что все замечания, высказанные им в адрес медицины маленького нефтяного города, даже не обсуждались руководством города. Наоборот, небольшие неточности – капля в море истины – использовались властью, чтобы наказать его.

Глаза его блестели невыплаканными слезами, под ними темнели синяки усталости, но голос был убедителен.

Опровержение не было классическим, оно не походило на заискивающее поведение нашкодившей собачонки, но не противоречило Закону. Он вставил в опровержение оспоренный главным врачом кусок программы, а далее высмеял как самого Прислужкова, так и судебное решение, точно приведя его аргументы, но снабдив соответствующими комментариями:

– Главный врач вынужденно согласился с тем, что врачи виноваты в сокращении продолжительности жизни, что в стоматологии много лет не работает рентген, что барокамера закуплена и не работает, что нет многих узких специалистов. Главный врач не согласился лишь с тем, что в городской больнице есть искусственная почка. И, судя по решению суда, ее действительно нет…

Так он начал программу. Еще получая ответы на информационные запросы, Алик заметил, что главный врач крайне невнимателен к терминам и цифрам, даже на суде он ошибся в названии телеканала, на котором выходили программы телерадиокомпании маленького нефтяного города.

– Подобный ум способен на многое, – кинул Алик в эфир. – И разве можно обвинять в чем-то суд, которым известно кто руководит и который известно на основании чего работает.

Последняя фраза прозвучала на фоне таблички, висевшей на входе в здание суда маленького нефтяного города, где были указаны фамилии судей, работавших в суде маленького нефтяного города, в том числе и Хамовской – жены главы города. Далее Алик запустил иронию в область трагическую, что должно было создать сумасшедший

резонанс в душах тех, кто действительно пострадал:

– Суд согласился с главным врачом в том, что люди здесь не умирают от отсутствия аппарата искусственной почки. Поэтому уважаемые горожане, если кто-то из ваших родственников умер по этой причине, то, по логике решения суда, он вовсе не умер, и вам надо сходить или съездить на кладбище и забрать оттуда здорового человека…

И тут же выразил понимание:

– К сожалению, люди, чьи родные умерли в городской больнице никогда или крайне редко обращаются в СМИ, не желая напоминать себе о постигшем их горе…

Рассказал Алик и о близко знакомом ему случае с Глебом, чтобы телезрители поняли, что он – с ними – понимает их и не только понимает, но и выстрадал.

В завершении опровержения Алик рассказал обо всех известных ему нарушениях закона Прислужковым, совершенных за истекший год, и пожелал судье Хулеш и ее близким крепкого здоровья и никогда не попадать в больницу.

***

Сотрудники телерадиокомпании поглядывали сквозь стекло, расположенное между монтажным пультом и студией, на работу Алика, следили за его действиями по мониторам. Программа удалась. Косаченко позвонила Алику из телецентра и сказала:

– Меня аж трясло всю, когда я смотрела!

«Крепкие эмоции действительно пробивают экран», – подумал тогда Алик.

В подъезде соседские мужики, встречая его, уважительно жали руку и говорили:

– Давай, дай этой медицине, а мы тебя поддержим, если что.

На улице его опять стали узнавать неизвестные люди. Они подходили и рассказывали трагические истории, многие обещали подойти в телерадиокомпанию и выступить в поддержку, но Алик не верил никому. Он знал цену народным обещаниям. Народ – это большое ничто, и в этом Алик не ошибся.

Программа-опровержение транслировалась пять праздничных дней, первые дни Нового года, каждый день по три раза. Многие ее посмотрели неоднократно. Звонок из администрации города прозвенел в квартире Алика на четвертый день трансляции. Звонила начальник юридического отдела администрации города Хиронова.

– Сколько вы еще собираетесь транслировать опровержение? – спросила она сухо.

– Завтра последний день, согласно решению суда, – ответил Алик и спросил. – А что такое?

– Люди звонят, спрашивают: местному телевидению показывать больше нечего? – ответила Хиронова.

Алик знал этих людей: Прислужков, не знавший, куда деваться от телевизионного экрана, Хамовский, не ведавший, как прекратить праздничный скандал, Клизмович, желающий быть в стае, Пидашковский, поспешивший доложить, Бредятин…

– Завтра последний раз покажем и все, – ответил он и положил трубку.

***

Не надо поднимать великие тяжести – перенапряжение… и мимолетная слабость может лишить способности сдвигать и малое. Алик понимал, что он не сможет долго работать в таком темпе.

«Скоро меня сомнут, – размышлял он. – Если я не напишу книгу, то все будет зря».

Он заставлял себя работать сверх силы и сверх меры. Актеры крутились вокруг него, не придуманные персонажи, а невероятно живые, наполненные ядом мщения и скоро, – понимал Алик, – этих ядовитых персонажей вокруг меня будет не меньше, чем мошек в летней тайге.

«Я во всем надеюсь на свою счастливую звезду, – размышлял он о себе. – Конечно, я стараюсь мыслить на всю мощность, но всегда что-то упустишь. Любой щит имеет границы, поэтому быстрая реакция, умение распознать удар до того, как он нанесен, умение уклоняться от удара, отбивать удар – вот необходимые мне сейчас качества. Тот, кто недвижно сидит за щитом, погибнет. Война, борьба, игра – это самое интересное, что можно познать при жизни. Все остальное – напрасное времяпровождение.

В жизнь после жизни я скорее верю, чем не верю, но не понимаю, в чем смысл телесного существования? Зачем духу испытывать ощущения плоти, ощущения, которые дух забудет, как только уйдет? Возможно – аттракцион? Жизнь всегда предлагает аттракционы, от которых нельзя отказаться, и в жизни обязательно найдется хотя бы один смертельный аттракцион. Ощущения родов я уже забыл, но меня ждут ощущения смерти, они мне не нравятся заочно, а если так, то скука – прочь, пока есть силы…»…

Внезапная, но ожидаемая смерть Валер потрясла ее бывших сослуживцев. Выбор смерти для большинства невелик: либо кардиология, либо онкология. Валер досталась онкология.

ПОМИНКИ

«Мы достигли совершенства в притворстве поклонения идеалам и в деятельном уничтожении тех, кто искренне следует идеалам, потому что идеалы представляют угрозу благополучию и требуют излишнего труда».

– Можно, я сегодня не буду делать свою программу, поставим повтор? – попросила Букова. – И я хотела бы уйти.

– Хорошо, – согласился Алик, хотя и понимал, что благодарности ему от Буковой за данное послабление не будет.

Весь коллектив телерадиокомпании маленького нефтяного города нес траур, хотя многие уже и не знали, кто такая Валер, и чем знамениты ее произведения, а знамениты они были тем, что не поднимали злободневных проблем, а красиво рисовали жизнь, что важно для художника, конечно, но не для журналиста. Поэтому Валер любили все чиновники, а это для журналистов маленького нефтяного города было высшим признанием таланта.

На прощание с умершей Алик не пошел, поскольку Валер не работала в телерадиокомпании уже много лет, расстались они плохо, но, самое главное, потому что он не считал Валер журналисткой, она была в лучшем случае пресс-служкой… И это решение было правильным, потому что коллектив телерадиокомпании использовал смерть Валер лишь для разжигания своей ненависти к нему.

К гробу пришли многие, потом последовали поминки, слова…

– Она была настоящей журналисткой, она жила этой работой и не могла без нее, – сказала со слезами на глазах Букова. – Я помню ее программы, ее живой голос – она все отдала служению. Она питала собой телеэфир. Она вибрировала от переизбытка энергии, так, что хватило бы на десяток энерговампиров, таких как наш главред.

– И кто изжил ее из редакции? Кто не дал ей дышать, ощущать себя полноценным человеком, женщиной, наконец. Его нет среди нас. Смотрите, даже сейчас он не пришел, чтобы хоть частично искупить вину перед человеком, искренне служившим городу, Хамовскому, России, – поддержала Публяшникова.

Каждое дерево считает свои плоды лучшими, потому что иные создавать не умеет. Публяшникова не понимала, что Валер потеряла интерес к жизни, потому что она, Публяшникова, увела у нее мужа, ее Павшина. Сама Публяшникова из-за потерь мужиков не страдала, соблюдая принцип, чем чаще теряешь, тем чаще находишь.