Эффект безмолвия

В приемную улыбаясь проникла главная бухгалтерша городской больницы с почти птичьей фамилией – Лебледь – прожженная пьяница, регулярно после запоев чистившая кровь на плазмаферезе. Она сменила столько мужей, что Алик отчаялся бы точно назвать ее по фамилии, которую она в этот момент носила.

– Здравствуйте! – звонко с татарским акцентом поздоровалась она с Аликом и, получив ответ, внимательно оглядела Алика и телеоператора, сделала несколько неуклюжих движений и, источая впечатление внезапной нервозности и задумчивости, подошла к двери главного врача.

– Я на минуту, – сказала Лебледь и скрылась за дверью.

«Сейчас предупредит – и пропадай внезапность», – понял Алик и скомандовал Тимофею:

– Мы тоже идем, включай камеру…

Прислужков, расплывшись в надменной властной улыбке, устремил на них капризный потребительский взгляд, в котором читался язвительный вопрос: «Ну что, кролик, сам пришел?!».

– Почему вы отказываетесь от прямого эфира, – резко атаковал Алик и тут же выдал домашнюю заготовку. – Как людей гробить, так, пожалуйста, а как отчитываться, так – в кусты?

Человек часто поступает, как хорошо выдрессированное животное, приученное не переступать черту. Даже если запрет снят, то еще годы должны пройти, а, может, смениться поколения, чтобы ситуация изменилась. Это же касается и журналистики. Алик переступил черту почтительного обращения к чиновнику слишком внезапно.

Улыбка исчезла с лица главного врача.

– Я на провокационные вопросы не отвечаю, – сказал он, сглотнув воздушный ком, и принялся изучать бумаги, внезапно вызвавшие его интерес. Тут Алику бы уйти, этого ответа было достаточно, чтобы объяснить, почему главный врач отказывается от прямого эфира, но маленькая победа его толкнула на большое продолжение.

– Люди умирают в городской больнице? – спросил более точно Алик, подставляя микрофон ближе к главному врачу.

– Я не отвечаю на такие вопросы, – еще раз повторил главный врач и заводил ручкой над бумагой, словно бы в поисках места для своей рубящей подписи. – И я вас сегодня не приглашал.

Прислужков, бывший хирург, прошедший школу подделки медицинских карточек, судов с пациентами, потерявшими здоровье после лечения, стал новым типом чиновника маленького нефтяного города, который лгал не только горделиво, с чувством собственного достоинства, но и нагло и дерзко, с чувством поддержки юридического отдела.

– К вашему сожалению, СМИ могут приходить без приглашения, – парировал Алик и сел на стул рядом с главным врачом. – Мы – неконтролируемое вами явление, как смерть, например.

– Ну, вы меня, во-первых, оскорбили, только что, – перешел на начальственный тон Прислужков, глотая между словами возникавшие в горле комки. – Прошу покинуть мой кабинет.

– С какой стати? – спросил Алик. – Я работник СМИ.

– У нас рабочее совещание, – подсказала Лебледь.

– У нас совещание рабочее, а вы мешаете, – сердито ухватился Прислужков за подсказку. – Прошу вас оставить мой кабинет.

Увидев, что диалог подходит к концу, так и не начавшись, в тот момент, когда главный врач еще произносил тираду, Алик встал и обратился к телезрителям.

– Сегодня должен был состояться прямой эфир с этим человеком. Это главный врач, – сказал Алик и присел вплотную к своему собеседнику, чем воспользовался телеоператор и взял в кадр уже двоих.

Алик заметил свой удачный ход и уже говорил, глядя в камеру и придвинувшись к главному врачу, словно к близкому другу, с тем отличием, что сидел он к этому другу – спиной:

– Вы прислали много вопросов, но главный врач отказывается отвечать…

Прислужков остро ощутил, что превращается в задник для телепрограммы, и попытался вклиниться в этот монолог, выдавая осколки фраз, будто в его голове невидимая рука, подававшая слова на язык, внезапно стала хватать все без разбора, а потом резко выстрелил с дребезжанием в голосе:

– Такого наглого журналиста я еще не видел!

– В этом смысле есть журналисты куда лучше меня, – заверил Алик.

– Так, все, мы окончили разговор, – Прислужков закрутился в кресле, словно капля воды на раскаленной сковороде. Его голос потерял всякую уверенность.

– Нет, не окончили, – отбил Алик.

– Я прошу оставить меня, или я вызываю милицию, – с расстановкой, все чаще проглатывая комки, произнес Прислужков под регулярное аликовое «так».

– Милицию? Это было бы неплохо, – с улыбкой сказал Алик и повернулся к объективу. – Сейчас мы узнаем, как СМИ будут выводить из кабинета главного врача, чиновника, между прочим, обязанного отчитываться перед горожанами, но который отказывается участвовать в прямом эфире…

Во время этого монолога Прислужков нервно поглядывал на Алика и продолжал безудержно глотать. В его голове шли невообразимые процессы, напоминавшие уже вулканические. Он не любил публичности, он всегда любил по-тихому, и Хамовский обещал ему спокойную жизнь. Но тут… тут он выпалил первое, что пришло в голову:

– Ну, во-первых, вы меня не предупредили о проведении передачи, вы не прислали мне никакой информации…

В первое мгновенье Алик растерялся, потому что он даже и не предполагал, что можно в момент официальной фиксации произносимого откровенно врать о тех вещах, которые доказать проще простого. Но это было лишь секундное замешательство, на слове «передачи», которое уже без улыбки слетало с губ Прислужкова, он опять повернулся к камере и обратился к телезрителям:

– Сегодня в прямом эфире мы покажем и приглашение на прямой эфир, и официальный отказ главного врача от участия в прямом эфире.

И, забегая немного вперед, Алик исполнил это обещание, причем, назвав главного врача прямо в программе вруном.

– Показывайте все, что хотите, показывайте все, что хотите, – обреченно произнес Прислужков, но вдруг встрепенулся, состроил хищную физиономию так, что румянец на щеках проступил тонкими красными буковками: «Что ты рыпаешься? Мы тебя уделаем» – и продолжил:

– Я хочу сказать в эфир, что все претензии со стороны этого господина связаны с тем, что его жена нанесла вред больнице в размере 27 тысяч рублей. Это личная месть и

более ничего.

Это была правда, правда, не имевшая никакого отношения к делу и какой-либо мести. Марина действительно сваляла дурака в числе многих других врачей и даже заведующих отделениями городской больницы. Однако, пока эта правда была абсолютной неправдой, поскольку расследование еще велось, а дело даже не добралось до суда.

– Это вранье, – рассмеялся Алик над подлой правдой и обратился к телезрителям. – Вы же сами понимаете.

– Я могу предоставить документы, – совсем сошел с ума Прислужков в разглашении персональных данных.

– Прямо сейчас, – поддержала Лебледь.

– Сколько всего человек нанесли подобный ущерб? – спросил Алик, чтобы напомнить, что он знает, что Марина – одна из нескольких десятков сотрудников больницы, пойманных на мошенничестве.

– А остальные… это уже не ваше дело, – отмахнулся Прислужков. – Пожалуйста, показывайте это в эфире. Все.

Его руки разлетелись в стороны, как у судьи при окончании боксерского поединка, язык выскочил, окропляя слюной высохшие губы. Тут посреди этой сцены в кабинет главного врача вошел Кротындра, тот самый Кротындра, что защищал больницу во всех судах. Прислужков растерянно взглянул на него, на его белый свитер с узором, похожим на красный медицинский крест, и в глазах его вспыхнула надежда.

– Выйдите и прекратите съемку, – приказал Кротындра.

– Зачем нам выходить, мы работаем, – напомнил Алик.

– Все до свидания, – по-хамски распорядился Кротындра.

Он по-бандитски наложил свою ладонь на объектив, развернул его в сторону коридора, и вытолкнул Тимофея из кабинета.

– Снимай, снимай, – крикнул Алик.

Но Тимофей испуганно нажал на «стоп» и, только увидев, что Кротындра и Прислужков уже и Алика выталкивают из кабинета, он снова принялся снимать.