Эффект безмолвия

Алик уперся обеими руками в косяки, стараясь остаться в кабинете, и на его лице завитала улыбка, подчеркивавшая понимание трагикомизма ситуации. Он стоял, как пограничники на Даманском полуострове, спиной к врагу. Позади его больно щипали за нежные места рук и постукивали.

Сцена могла затянуться, но тут, стоявший в приемной заместитель главного врача Крим, бывший детский врач, внезапно подскочил к Тимофею и, схватив за выступавший, словно обрубок ветки, микрофон, дернул полумиллионную видеокамеру вниз, так что в кадре оказались только ноги.

С возгласом: «Иди отсюда!» – Алик отцепился от косяка, получив дополнительное ускорение от Прислужкова и Кротындры, бросился на Крима и толкнул его в плечо.

Мягкий диван принял на себя тело бывшего детского врача, но Крим тут же подскочил и, приняв боксерскую стойку, сзади по-женски, словно бы сковородкой, ударил Алика в затылок.

– Ничего себе, – раздался чей-то вскрик.

– Вы свидетель, – вскричал Кротындра.

– Тихо, тихо, – запричитала Лебледь.

– Удар снял? – спросил Алик.

Но Тимофей в растерянности снимал пол и ноги. Услышав призыв Алика, он начал поднимать камеру, но Крим опять бросился на него и схватился за микрофон.

– Камера много тысяч стоит, – уныло и испуганно произнес Тимофей.

– А я сейчас и тебя ударю, – заверил Крим.

– Уберите, уберите руки, – опасаясь за камеру, проговорил Алик Криму, но тот ничего не понимал.

– Без проблем ударю, – повторил он.

– Владимир Бабесович, – окликнул Кротындра, осознав опасность.

– Я свою работу делаю, – ответил тот. – На меня напали сзади. Я упал аж сюда.

Крим показал на диван и вдруг, словно бы схватившись внутренним цементом, он растопырил руки и принялся покачиваться из стороны в сторону.

Умственное расстройство Крима было его проклятием. Он иногда покидал действительность.

– Я просто делал свою работу, – невпопад отозвался он, продолжая покачиваться, как Ванька-встанька.

Оживленно жестикулировал только Прислужков.

– Здесь куча свидетелей, что вы напали на нашего сотрудника, – он уже вслух продумывал защиту, устремив ладонь с зажатой в ней ручкой по направлению к груди излучавшего праведность Крима, как обычно это делает преподаватель анатомии по отношению к скелету.

Алик внезапно уловил, что главный врач похож на старую ощипанную цаплю, но эта цапля нападала с задиристостью его домашнего попугая.

– Ваш сотрудник ударил меня, – ответил Алик.

– Никакого удара не было, – уверенно и привычно соврал главный врач, а Крим, отрицающее качая головой, осторожно отошел за спину Прислужкова.

– Он нанес мне удар, – по инерции повторил Алик, уже понимая, что в этом медицинском обществе все будут лгать куда правдивее, чем он будет доказывать свою правду, и вся его надежда была в видеопленке. – Я его только толкнул в плечо, и он упал на диван.

– Вы меня не толкнули, вы меня ударили сюда и сюда, – спрятав эпилепсию на дно рассудка, Крим вернулся и показал на челюсть и плечо. – Я упал вот сюда.

Подобного Алик еще не знал, врачи, призванные лечить, попирая все нормы права и морали, сверхпрофессионально врали.

– Да, Господи, ложь, ложь! – вскрикнул Алик и обратился к телеоператору. – Ты снимай, снимай.

– Закройте эту штуку, не надо снимать, – теперь схватился за камеру бородатый мужик в шубе и шапке, до этого спокойно смотревший сквозь узкие линзы очков на происходящее.

– Тихо, тихо, тихо, успокойтесь, – обеспокоено запричитал Тимофей.

– Я разрешения на съемку не давал, – демонстрируя знание законов, заявил мужик в шубе. – Ты убери ее.

«Вот бородатый козел», – подумал Алик и полез на рожон. Завязалась аккуратная борьба между ним и мужиком в шубе, завершившаяся тем, что тот отпустил камеру и отвернулся.

– Вы кто по должности? – Алик устремился за мужиком в шубе.

– Сотрудник горбольницы, – ответил мужик в шубе, стоя спиной к камере.

– А как вас зовут? – спросил Алик.

– Вы ударили человека так, что он упал на диван, – с плотоядной усмешкой произнес мужик в шубе. Золотые коронки весело поблескивали под его седыми усами, переходящими в благородную седую бороду. Глаза ехидно сверлили Алика.

«Какой великолепный типаж!» – мгновенно оценил Алик, глянул на камеру – она находилась на расстоянии крупного плана, – и прокомментировал происходящее для зрителей:

– Как вы, врач, можете врать?! Смотрите, какие честные глаза у этого врача, и как он нагло врет! Понимаете!?..

Тут в приемную заглянул милиционер в форменной телогрейке и зимней шапке с кокардой. Он оглядел собравшуюся публику, на краткий миг недоумения закусил губу, а потом расслабился…

Разговор состоялся сильнейший…

– Прямого эфира не будет, – оборвал Прислужков и попытался захлопнуть дверь в свой кабинет, где исчезли и Кротындра, и Лебледь, и Крим, но Алик подставил ногу, и дверь остановилась.

– Как это не будет прямого эфира? – полез он вперед.

– Выйдите, – обратился к Алику подошедший милиционер, оттесняя его от двери и главного врача.

– А на каком основании? – спросил Алик.

– Планерка здесь, – ответил милиционер.

– Это ложь, – ответил Алик, с сожалением глядя на дверь в кабинет главного врача, которая медленно закрывалась, скрывая за собой пожирающие его глаза Прислужкова и Кротындры.

Дверь закрылась, и Алик повернулся к ней спиной, чтобы сказать завершающее слово к телепрограмме.

– Уважаемые телезрители,… – начал было он говорить в телекамеру, как милиционер схватил его за руку и попытался оттолкнуть.

– Остановитесь, – потребовал Алик и отбросил руку милиционера от себя.

– Уважаемые телезрители,… – опять начал Алик.

– Выйдите, пожалуйста, – сказал милиционер и опять оттолкнул Алика от двери.