Эффект безмолвия

Иллюзии, как свечи, горящие на елке, стоит погасить хотя бы одну и жизнь бледнеет. Уже ближе. Но нет определенности в безусловной смерти иллюзии, ведь опять же можно приобретать новые свечи. А если нет, а если иллюзии коренятся в детском сознании и воспитании – тогда они не восстанавливаются. Но ты ушел от ответа на этот вопрос – ты просто констатируешь факт – без иллюзий «жизнь бледнеет» – с этим не поспорить».

***

В это время коллектив телерадиокомпании маленького нефтяного города охватила революционная истерия. Задрин шел от одного рабочего места к другому, обрабатывая каждого отдельного сотрудника, как отдельный клубничный кустик. Фраза «мочить главного редактора!» – стала паролем, с которым встречались в курилке и с которым поодиночке выходили из курилки. Клубничные кустики не имели больших претензий, но мочить начальника плохого ли, хорошего ли на Руси испокон веков считалось делом богоугодным, а клубничные кустики, объединенные в толпу, уже и не имели иных инстинктов, как навалиться скопом на подранка и добить его подручными средствами.

Народ не искал в этом занятии привычного охотнику промыла мясца или шкуры, нет. Речь шла лишь о том, чтобы добить и потешиться, глядя, как жертва корчится в луже собственной крови.

ТЕЛЕВИЗИОННОЕ СТАДО И ОФИЦИАЛЬНЫЙ ПАСТУХ

«И микроб может управлять человеком».

Любая нация являет собой определенный набор постоянно нарождающихся тенденций и характеров. Этот набор можно принимать, а можно отвергать, но валять дурака не стоит: надо соответствовать образу. Алик не соответствовал и не стремился, но интуицией природа его наградила, и он видел за внешне прежними улыбками своих сотрудников, кинжалы спрятанных за спинами ножей.

«Надо провести собрание. Поговорить, объясниться», – запоздало подумал он и объявил о своем решении.

Все отреагировали беззвучно, кроме обычно спокойной Буковой. Она сидела перед монитором в наушниках, которые не сняла, хотя бы из мал-мальского уважения к главному редактору, и просматривала отснятый материал. Думая, что Букова не услышала объявление о собрании, сказанное спокойным тоном, Алик сказал чуть громче:

– Татьяна, завтра будет общее собрание. Ты слышишь?

Букова сняла наушники и истерично вскрикнула, не поворачиваясь к Алику:

– Если на собрании не будет присутствовать Хамовский, то я не приду.

Выпалив это в пулеметном стиле, она вновь надела наушники, показывая, что разговор окончен. Типичная антивежливость старого состава, с которой, как думал Алик, было покончено с уходом Валер, Мордашко, Задриной, воскресла. Звездность деревенского телевидения быстро создавала из людей самые обычные памятники под сосной, что-то вроде пеньков, обросших горящим по осени мхом.

– Татьяна, во-первых, с тобой разговаривает начальник. Ты хотя бы из вежливости сними наушники и повернись, – решил проявить нрав и Алик.

И тут в поведении Буковой возникла агрессия зайца, внезапно почувствовавшего себя сильнее льва. Она повернулась к Алику и злобно глянула.

«Ох, ты! – мысленно вскрикнул Алик. – Это может означать только одно: спиной этот буковский заяц ощущает незримую тень еще более свирепого хищника. Это мог быть только Хамовский. Он им пообещал, что меня снимут».

Алик продемонстрировал ожидание. Остатки подчиненности заставили Букову снять наушники.

– Татьяна, прошу присутствовать на собрании, завтра, в десять часов утра, – попросил Алик.

– Без присутствия Хамовского я отказываюсь, – опять выпалила она.

– Это приказ, вы не имеете права отказаться, – ответил Алик и вышел из кабинета.

Новости в маленьком нефтяном городе распространялись быстро. Вскоре Зябильник хмуро занесла бумагу, подписанную Хамовским:

«Предлагаю провести собрание в клубном кафе «Балалайка», о времени проведения прошу договориться предварительно».

«Хочет продемонстрировать контроль над ситуацией и проверить: стану ли я сам организовывать собрание для своего оплевывания», – оценил ход Хамовского Алик.

Выбор смерти – дело вкуса. Некоторые величественно восходят на эшафот, некоторых заносят или заводят. Алик предпочитал наслаждаться жизнью как можно дольше.

Он скомкал письмо Хамовского и отправил в урну. Это была ошибка.

Такую же бумагу получил и Задрин. Он согласился на собрание в клубном кафе «Балалайка» и прислал через Зябильник приглашение Алику, которое подписал: «коллектив телевидения».

«Анонимы, даже с поддержкой Хамовского», – огорчился Алик, дочитав приглашение, и отправил его вслед за бумагой главы города.

***

В съемочном павильоне телевидения маленького нефтяного города отстраненно сидело собрание. Вокруг торчало множество ушей и блестело такое же число глаз, но что происходило за этими датчиками внешнего мира – Алик не знал.

– Я рассчитывал своим примером привлечь вас к журналистике, – он искренне заговорил с коллегами, жаждавшими его смещения. – У меня это не получилось. Вам по- прежнему легче славить руководство организаций, чем работать на жителей нашего города…

Слова тревожили воздух, барабанные перепонки, мембраны микрофонов, отражались от стекол, гасились в звуконепроницаемых стенах и бесследно исчезали, словно забредшие в болото коровы.

«А может, послать их?..» – подумал Алик и продолжил:

– И вы за моей спиной, без какой-либо попытки организовать со мной переговоры, пишете кляузы про меня. Для индивидуальной борьбы – это нормальный способ, но почему вы не оставили мне шанса на диалог?

Молчание телекамер и телесуфлера было понятным, но молчание творческого коллектива, умеющего излагать, говорило о том, что умы волновали не публичные проблемы, а смена власти и получение доступа к распределению денег. Народ, зрители и информация были тут ни причем.

Тогда Алик решил обратиться к очевидному.

– Вы сами знаете, что произошло с нашим главным бухгалтером Пупик. Она то уходила на больничный, то ее выписывали на работу, и через полгода она умерла. Неужели никто не хочет разобраться в деятельности врачей? Я работаю в этом направлении, возможно немного резковато, но этого требует ситуация. Почему вы затеяли этот бунт в тот момент, когда мне наиболее сложно?

Опять ответом стало молчание. Коллектив телерадиокомпании жаждал вернуться к административной титьке.

***

Чтобы из камня сделать изделие надо отсечь все лишнее, чтобы из человека или из коллектива сделать нечто достойное, надо поступить аналогично, как бы ни было жаль осколков и стонущей заготовки. Алик отступил от истин мастеров, рассчитывая, что все само собой наладится, исходя из естественных стремлений журналистов к знаниям, информации.

О, как он ошибался! Хороший конь требует укрощения. Драгоценный камень не порадует глаз без огранки. Редкий человек обладает собственной волей к совершенству. Любое стадо без присмотра становится жертвой хищников или воров.

ТЕЛЕВИЗИОННОЕ СТАДО УХОДИТ К ИНОМУ ПАСТЫРЮ

«Пренебрегающий правом – от права и получит».

В помещении клубного кафе «Балалайка», где обычно заседали поэты, наговаривая стишки, среди которых иногда попадались душевные, собрались разгоряченные предчувствием снятия своего начальника сотрудники телерадиокомпании. За столом президиума важно восседали Квашняков, Бредятин и Солодов – юрист администрации маленького нефтяного города.

Пришла и съемочная группа в составе Павшина, вынужденного вернуться в маленький нефтяной город, и Ступорова. Оба работали в новом телевидении маленького нефтяного города, которое нефтяная компания создала для поддержки своих кандидатов на выборах в городскую Думу. Но Алик предусмотрительно отсутствовал.

Квашняков сидел в глубоком раздумье, вспоминая последний разговор с Хамовским.

***

– Ты его предложил в качестве главного редактора. Твоя ошибка. Если не снимешь сволочь любыми путями – заметь – любыми, то я уволю тебя. Понял? – сказал Хамовский.

– Понял, как не понять, – ответил Квашняков, пустив волну исполнительности по своему лицу-маске. – Уберем по высшему разряду.

***

И вот сейчас, глядя на сидевших перед ним телевизионщиков, Квашняков думал: