В поисках убийцы

Лихач тронул вожжами, и сани понеслись.

Они миновали город и помчались по широкому проспекту. Их сани обгоняли звенящие бубенчиками тройки. Навстречу тоже проносились сани и тройки, и на проспекте чувствовался разгул лихой жизни.

Но вот сани свернули налево, на Каменный остров. Шум проспекта остался позади, и Чемизова и Дьякову вдруг охватила торжественная тишина зимней ночи.

Кучер сдержал широкий бег рысака, и они двигались среди деревьев, опушенных снегом, сверкающих и искрящихся в волшебном лунном свете.

Все было словно сказка. Вокруг них, казалось, был сказочный, заколдованный лес; город с его шумом и жизнь с ее суетой остались далеко – далеко. Они были теперь словно Царь – девица и Иван – царевич на Сером Волке. Нет ничего, только они одни. Сладкая истома охватила Дьякову. Она почувствовала, что рука ее спутника крепче обняла ее, а вслед за тем другая рука проникла за полу ее ротонды, и их руки сплелись в горячем пожатии. К лицу Дьяковой склонилось лицо Чемизова, пред нею, как звезды, сверкнули его глаза. Она откинула голову, и в тот же миг его губы впились в ее и замерли в поцелуе. Небо, сверкающее звездами, казалось, приблизилось к ним. Елена Семеновна на миг потеряла сознание, и острая до боли истома охватила ее.

Но в этот момент кучер дернул вожжами, и сани понеслись в легком беге коня. Они свернули и снова выехали на проспект. Замелькали фонари, зазвенели бубенчики троек. Чемизов отнял свои губы и пожал руку Дьяковой. Она очнулась. Они уже были в городе.

– «Миг один, и нет волшебной сказки, и душа опять полна возможным», – продекламировал Григорий Владимирович.

– Ты любишь меня? – тихо спросила Дьякова.

– Зачем ты спрашиваешь? Ты ведь знаешь, – ответил он.

Елена Семеновна схватила его руку, сжала и замерла в сознании безмерного счастья.

Чемизов довез ее до дома, бережно высадил из саней и дождался, пока швейцар открыл дверь подъезда.

– До завтра… милый! – тихо сказала Дьякова.

– До завтра! – ответил Чемизов.

Дверь подъезда захлопнулась. Григорий Владимирович сел в сани и приказал кучеру:

– На угол Морской и Невского!

Через десять минут он входил в шумный игорный зал одного очень популярного клуба.

– А, Григорий Владимирович! Так и вы играете? – воскликнул Хрюмин, подходя к Чемизову.

– Играю.

– Счастливо?

– Сегодня буду играть счастливо, – уверенно ответил Чемизов.

– Ну, тогда я буду с вами в доле. Вот вам сто рублей.

Чемизов отстранил деньги, говоря:

– Я играю только на свое счастье и на свой страх.

Хрюмин деланно улыбнулся и спрятал деньги. Григорий Владимирович подошел к столу, где велась самая крупная игра, и начал крупными кушами. Счастье улыбалось ему, и он играл с каждым ударом все смелее.

– Место свободно, – сказал наконец банкомет, проиграв последние деньги.

– Я занял, – заявил Чемизов и сел за стол…

А в это время Дьякова лежала в постели, закинув за голову руки и устремив мечтательный взор в окружающую ее темноту. Ее взволнованная страстью грудь порывисто дышала; полуоткрытые губы улыбались и шептали имя Чемизова, доверяя сумраку ночи тайну своего сердца. И казалось ей, что она любит в первый раз – так горячо, так искренно было ее чувство.

А Прохоров в компании Авдахова, Семечкина и еще каких?то бородачей купцов слушал тоскливую песню цыганки Тани и плакал пьяными слезами.

VII

Свет погас

Начальник сыскной полиции вернулся с утреннего доклада градоначальнику, видимо, довольный и, тотчас позвав к себе помощника, сказал ему:

– Вот, Август Семенович, его превосходительство остался доволен нами, а все?таки…

– По поводу чего?

– Да по делу о ноге и руке, – нетерпеливо сказал начальник. – Так вот теперь постараться надо. Да! Оказывается, этот генерал Чупрынин имеет огромнейшее знакомство и везде – понимаете ли? – везде рассказывал про своего Милорда и руку всякие ужасы. Графиня Фигли – Мигли сказала его превосходительству, что у нас, в Петербурге, жить страшно. Вообще шум из?за этого преступления не прекращается. Вы пока что сделайте, чтобы в газетах напечатали успокоительные известия: полиция, дескать, на следу, ну и вообще… – Начальник перевел дух, закурил папироску и спросил: – Ну, а что нового? Узнали что?нибудь?

Август Семенович развел руками и, помотав головой, ответил:

– Оба в совершенном унынии. Проследили, где останавливались эти Кругликов и Коровина; прописки все верные, Чухарев узнал, что эта Коровина вдруг стала хворать, в последнем местожительстве совсем не выходила. Потом Кругликов ее вывез, а затем сам уехал…

– Позвольте, – сказал начальник, морща лоб и почесывая переносицу, – здесь что?то есть. Позовите Чухарева!

Помощник вышел и вернулся с агентом. Маленький, в рыжем старом пиджаке Чухарев еще с порога начал кланяться начальнику.

– Расскажите мне о ваших розысках по порядку! – приказал ему начальник.

Чухарев переступил с ноги на ногу, одернул пиджак, кашлянул в руку и начал:

– Как мне изволил приказать Август Семенович, я поначалу отправился в адресный стол…

Вслед за тем Чухарев, оживляясь, рассказал все свои искания, не упуская ни малейшей подробности.

Начальник слушал его, играя разрезным ножом и морща лоб.

– Так! – сказал он. – Приехал, значит, девятого октября, а в конце ноября она стала хворать. После двадцать пятого она совсем слегла, и первого декабря он увез ее, а пятого – и сам уехал. Вот данные.

– Совершенно верно! – в один голос сказали Чухарев и Август Семенович.

– Отлично! – отбрасывая нож и беря папироску, произнес начальник. – Теперь это ясно.

На этот раз и помощник, и Чухарев промолчали.

– Ясно, что он ее отравил, а потом убил, – медленно проговорил начальник.

– Но он ее вывез из номеров, – сказал помощник.

– Вывез и убил, – ответил начальник.