Казнь

Он покачал головою и уселся править корректуру.

Весть об аресте Захарова добралась и до Можаевки.

Было четыре часа. Все, кроме Весенина, уехавшего в город, сидели на широком балконе, выходившем в сад, и пили послеобеденный кофе. Лиза играла в саду: нянька качала ее в гамаке, и она весело смеялась при каждом взмахе.

Анна Ивановна, оправившаяся от первых впечатлений, задумчиво смотрела в сад. Вера то беспокойно взглядывала на нее, то ласково смотрела на отца, стараясь поддержать беседу, которую вел он один, отдохнувший среди природы от городских дрязг и увлеченный своими затеями, бодрый и веселый.

Какой контраст с ним, стариком, представляла Елизавета Борисовна. Она была совершенно безучастна и к окружающей природе, которая в этот час была великолепна в своем ослепительном сиянье, и к разговору, и к людям. Постоянная тревога наложила на ее лицо отпечаток, и оно побледнело, в то время как глаза вспыхивали лихорадочным блеском. Но едва она приходила в себя и замечала тревожный взгляд мужа, как тотчас начинала возбужденно говорить и смеяться.

Можаев рассказывал о столкновении с рабочими. – Никогда прежде этого не было, – говорил он, – пока не появился петербургский фрукт. Лодырь, слоняется, ничего не делая, и всех сбивает. Кроме того, оказался вором. Его поймали, как он с мельницы муку крал. Федор Матвеевич прогнал его, а теперь еще хуже. Сегодня время горячее, коси, не то поздно будет, а он – нате! – всех мужиков сбил, что дешево работают. Я на луг. Галдят, и он впереди всех.

– Ну, и что же? Ты им прибавил?

– Если бы я прибавил, я бы на себя руки наложил. Они решили бы, что я струсил. И ты знаешь меня, разве я мужика жму? Я этого Ознобова пригрозил прибить, а их пугнул. Стали работать, но вяло. А этого франта пришлось в холодную взять. Хлопот с ним!..

– Он опасен? – тревожно спросила Вера.

– Беспокоен, а как убрать его мирным порядком, и не придумаю. Придется станового приглашать и его выселить. Тем более он дальний.

– Откуда же он?

– Лужский мещанин из Петербургской губернии! А, Степан Иванович! – весело воскликнул Можаев, поднимаясь с кресла. – Милости просим! Обедали? Какие новости?

Силин стоял на пороге балкона во всем великолепии своей персоны. Просторный чесучовый пиджак, широчайшие брюки, белый жилет и цветное белье с небрежно повязанным галстуком, концы которого виднелись из?под его густой бороды.

Он поклонился всем и потом, войдя на балкон, стал обходить всех по очереди. Сестру он нежно поцеловал в лоб; Елизавете Борисовне почтительно поцеловал руку; Вере пожал кончики пальцев и сказал:

– Хорошеете, барышня!

– Терпеть не могу этого слова! – ответила она.

– Ха – ха – ха! Вот и рассердил! – засмеялся Силин и, обмахиваясь шляпой, сел на свободный стул. – Вы простите, что я без зова. Так, знаете, соскучился; сестренку проведать захотел.

– Что вы, батенька, да мы всегда рады свежему человеку! – замахал руками Можаев.

Елизавета Борисовна вышла из своей меланхолии.

– Скука у нас тут! Мужчины за работой, мы все женщины и ничего, кроме усадьбы, не видим. Мы все рады вам. Говорите, что нового?

– Нового? – Силин обвел всех взглядом и, заранее предвкушая эффект, сказал: – Убийца Семена Елизаровича найден. То есть, вернее, сам открылся.

Анна Ивановна с замирающим сердцем обратила к брату свое побледневшее лицо. Вера порывисто обернулась к Силину. Лица всех выразили жгучий интерес.

– Кто же? – за всех спросила Елизавета Борисовна.

– Александр Никитич Захаров! Знаете его? Бухгалтер, – ответил Силин.

Глубокий вздох облегчения вырвался из груди Анны Ивановны, и краска вернулась на ее побледневшие щеки.

– За что? – еле слышно спросила она брата, но Можаев заглушил ее вопрос.

Он взволнованно поднялся с кресла и громко воскликнул:

– Захаров?! Да это нелепость! Я никогда не поверю этому.

Силин снисходительно улыбнулся.

– Могу вас уверить, Сергей Степанович! Он уже посажен, а я и корреспонденцию в Петербург послал.

– Что же из этого? – горячился Можаев. – Осудят его, я и тогда не поверю! Это человек из народа, с цельной и целомудренной душой, для которой не утрачены понятия добра и зла.

– Но, папа, – остановила его Вера, – ты не знаешь мотивов.

– Действительно, – сказала раздраженно Елизавета Борисовна мужу, – ты не даешь даже договорить Степану Ивановичу.

– Ну, ну, умолкаю и все равно не верю, – ответил Можаев и стал взволнованно ходить по балкону. – Какие же мотивы?

Но Силин так выразительно указал глазами на сестру и на Веру, что Можаев умолк тотчас и стал вполголоса напевать, хотя известие об аресте Захарова, видимо, волновало его. Его честная натура не могла легко смириться со своими разочарованиями.

Разговор как?то сразу пресекся. Вера, подметив выразительный взгляд Силина, не решилась настаивать на вопросе, хотя и сгорала от желания узнать таинственную причину. Анна Ивановна опять погрузилась в свои думы, но лицо ее уже было спокойно и глаза ясно смотрели в даль, которая уже не пугала ее страшными призраками. Елизавета Борисовна заговорила с Силиным о городских новостях и сплетнях.

– Никаких новостей, – отвечал Силин, – все только и заняты что убийством. Разбирательство назначается на сентябрь. Обвинять поручено Краюхину, и он преисполнился важности. Забавнее всего madame Колкунова.

– Это кто?

– Теща Захарова. Она…

Анне Ивановне тяжело было это слушать. Она встала.

– Вера, пойдемте к Лизе, – сказала она, и обе они ушли с балкона. В эту минуту на пороге показался старик конторщик с длинной седой бородой, в круглых очках, с серебряной оправой.

– Сергей Степанович! – почтительно окликнул он Можаева.

– Что еще?

– Пожалуйте на минуту в контору.

– Вы извините, – сказал Можаев Силину и вышел. Силин с Елизаветой Борисовной остались одни.

– Так что же эта Колк… – тотчас заговорила Елизавета Борисовна.

– Колкунова! – подсказал Силин и оживленно стал передавать сплетни и анекдоты про полковницу, а потом и мотивы убийства.

– Фи! – презрительно сказала Елизавета Борисовна. – Неужели он был так развратен?

– О! – Силин махнул рукою. – Если бы вы были мужчиною, я бы порассказал вам…

– Бедная Анна Ивановна! – вздохнула Можаева.