– А! Ну, ну, валяйте!
Весенин обернулся к нему, потом к Вере и начал:
– Видите ли, он там новый мировой закон выдумал: возмездие! То есть что все дурное, содеянное на земле, на земле же и казнь свою претерпит. Это бы еще ничего, но дальше он уже запутался и дошел до того, что убийство есть акт какого?то там высшего правосудия, и самый убийца только бессознательно творит чужую волю и почти прямо намекает, что Дерунов понес казнь за свою греховную жизнь. Мысль есть, но он не продумал ее, не обосновал и нанес всякого вздора.
Можаев с усмешкою покачал головой, но лицо Веры осталось серьезно, и она с сомнением спросила:
– Почему же вздор? Изъявший меч от меча и погибнет!
– Как почему, милая! – ответил Можаев. – Тебя сбивает с толку этот мистический характер, а сущность его сводится в тому, что, собственно, нет преступления и преступника, потому что его рукою творится акт высшего правосудия. Прямая чушь! Прежде всего у нас большинство преступлений совершается из корыстных целей и много жертв бывали при жизни очень хорошими людьми. А по этой теории – «так им и надо»! Прямая чушь! – повторил горячо Можаев.
– Что странного тут, – заметил Весенин, – так это то, что я уверен, ему мелькнула эта мысль, он отдался ей, нагородил, успокоился и забыл. Это просто работа расстроенных нервов, а не ума и, может быть, потому?то и производит впечатление. Прочтешь раз – и покажется, словно бы и мысли есть; перечтешь – и одна чушь!
– Как и все фельетоны на отвлеченные темы, – добавил Можаев.
Но Вера, видимо, не согласилась с ними. Она перешла в гостиную, и оттуда послышались тихие аккорды.
– Мечтательница! – сказал с улыбкой Весенин. Можаев пожал плечами.
– Не пойму откуда. Мы ли с вами не старались сделать из нее трезвенную, а вот подите!
– Может быть, мы пересолили с вами, – предположил Весенин, подымаясь от стола. – Вера Сергеевна, прощайте! – крикнул он.
Она вышла к нему, и он с тревогою увидел, что она плакала. Лицо ее было грустно.
– С чего вы? – спросил он ее тихо.
– Я перестала понимать вас с папою, – ответила она так же тихо.
Весенин приостановился, недоумевая, но тотчас оправился.
– Пождите, договоримся! – ответил он весело. – А теперь до завтра!
– А со мною на неделю. Я в город, – сказал Можаев, – в случае чего – нарочного!
– Знаю, знаю, – ответил Весенин, спускаясь с балкона и выходя в темный сад.
Мимо него, как привидение, мелькнула фигура Анны Ивановны.
«Вот кто ее сбил», – подумал Весенин.
В ночной тишине глухо застучали подковы лошади о твердую, осевшуюся от зноя дорогу. Весенин выехал из ворот шагом и подогнал своего Мальчика. Дорога пролегала рощею. Старые березы и клены во все стороны тянули свои корявые ветки и в причудливом освещении луны казались старухами – нищенками в лохмотьях. Дорога, местами освещенная, местами исчезала в чаще, словно гигантская змея. Под неясным светом луны все выглядело фантастическим, странным: вон страшные гномы ведут свой хоровод, у них белые бороды и смешные колпаки, – но подъедешь ближе, и они снова обратятся в пни, поросшие седым мохом; вон русалка качается на ветвях дерева и расплетает зеленую косу, но это всего лишь сломленный сук березы со свесившейся вниз увядшей листвой; чьи?то шаги гудят по лесу, и под ними хрустят ветви; чу! кто?то стонет, вон леший залился страшным смехом, – но трезвый ум различит крик филина, прыжок внезапно проснувшегося зайца, отдаленный топот коней в ночном.
Не так ли и в жизни? Эти Долинины, – часть современной молодежи: смотрят на жизнь при призрачном освещении луны в таинственные ночные часы и вместо власти разума отдаются воображению. Не удивительно ли, что им видятся и причудливые образы, и таинственные знаки там, где все так ясно и просто, вокруг при трезвом свете сияющего дня…
Осознанное добро, ясное понимание цели, твердое следование по намеченному пути – все это относится на счет холодного расчета, сухого эгоизма, а метания из стороны в сторону, жалкие бессодержательные фразы, мистические фантомы увлекают сердца и умы…
– «Я перестала понимать вас…» – повторял вслух Весенин и невольно улыбнулся. – Поймешь, пойммешь! – весело усмехаясь, сказал он. – Уж наша размолвка поможет уразуметь тебе, где правда. Недаром же мы работали над твоей душою! – Он хлопнул вожжами, Мальчик прибавил шагу… Он выехал из рощи, и дорога пошла полем, освещенным яркою луною. Впереди показалась коляска запряженная тройкой.
– Сторонись, барыня едет! – сказал себе Весенин и своротил к краю дороги.
Когда коляска поравнялась с ним, из нее высунулась Елизавета Борисовна.
– Весенин, вы?
– К вашим услугам! Хорошо прокатились?
– Устала, смерть! В городе духота, истома. Никого нет, но все же я довольна. Долинина правда арестовали, но никто не верит в его виновность, кроме следователя! Прощайте!
Коляска покатилась. Весенин оглянулся ей вслед и подумал: «Вот трезвая, сильная натура, только сбитая с толку!»
– Ну, ну, Мальчик! – крикнул он.
В стороне виднелась мельница, подле нее ютился небольшой домик, окруженный садом, в нем и жил Весенин. Он постучал в ворота.
Почти тотчас высокий молодой работник распахнул их. Весенин сдал ему лошадь и вошел в дом.
Маленькая передняя, гостиная, соединенная со столовой, двери которой выходили в сад, кабинет и спальня составляли все его жилище.
Он прошел прямо в спальню и быстро разделся.
– Простоквашу подала, барин! – раздался за дверью голос Ефимьи, женщины, служащей у Весенина.
– Спасибо, Ефимьюшка! – ответил он. – Ешь с Елизаром на здоровье, а я спать буду.
– Али умаялся больно?..
– Смерть как!
– Ну спи! Господь с тобою!
Весенин слышал, как она хлопотала в столовой, вероятно убирая посуду, потом услыхал осторожный шепот работника – и погрузился в крепкий сон наработавшегося человека.
Небо очистилось, и яркий свет луны заливал кругом все окрестности и творил чудеса: воду реки он обратил в расплавленное серебро, темноту ночи перерезал зелеными полутенями, оживил каждый куст, дерево, и цветы, очарованные этим светом, изливали одуряющий аромат. Душный воздух не колыхался; кругом все спало, и торжественная тишина ночи, озаренной луной, распаляла молодые мечты и будила неясные желания.
Вера сидела у раскрытого окна, и на душе ее было и тоскливо, и сладко: ей хотелось что?нибудь любить бесконечно, с чем?нибудь слиться душою, молиться и плакать.
Она сидела у окна без кофты, на открытые грудь и плечи падал лунный свет; распущенные волосы волнами струились по ее плечам, окружая, как рамкою, ее бледное, мечтательное лицо с глазами, устремленными вдаль. Она томилась и искала выхода своим мыслям. Что?то постороннее вторглось в ее душу, за одну неделю вся ее жизнь перевернулась, и она растерялась. Перед нею был открыт мир, чисты были ее мечты… Пока не разразилась гроза над Анной Ивановной, И она не узнала, что есть еще мир, неведомый ей, мир любви. Анна Ивановна – в порыве отчаяния отдавшая руку нелюбимому, старику, и томившаяся пять лет безнадежной страстью. Молодой Долинин – в порыве любви творящий безумства. Что это? Что за неведомая сила и ради чего люди переносят мучения? Все – разум, как говорят Весенин и папа, но есть мир чувств, где этот разум бессилен. На свете есть нечто совершающееся над нами помимо нашей воли, и Вера испытывала это на себе и томилась.
Она собиралась в деревню со своими планами. Ее ждали мальчишки и девчонки, которых она собиралась учить летом, она думала сговориться с учителем и устроить воскресные чтения, а теперь ни до чего ей нет дела, и все скучно, и ничто не удовлетворяет ее, все бесцельно, за что она ни возьмется. Даже Анна Ивановна со своею тоской порою утомляет ее, и ей хочется чего?то неизведанного, какого?то особого счастья, безбрежного, как море, бесконечного, как это звездное небо.
Не спала в эту лунную ночь и Елизавета Борисовна, вернувшаяся из города. Письмо от Анохова, пересланное ей через портниху и наполненное тревогой и страхом, не испугало ее нисколько. Она приехала к нему и скоро сумела успокоить его, напуганного шантажистами. Что значат пятьдесят рублей? Она будет платить им четыре, ну, шесть месяцев, а там он ее вызовет в Петербург, она уедет и в письме покается мужу. Бог даст – наступит время, и они расплатятся с господином Можаевым!
Ее лицо сияло таким неподдельным счастием, она так горячо целовала Анохова, что тот поддался ее ласкам и стал вторить ее мечтам.
Под впечатлением этих сладких часов Елизавета Борисовна нежилась теперь, раскинувшись в постели. Жизнь дается только один раз, отчего же не использовать ее всю на свое удовольствие? Что в этом преступного? Иногда ее тревожат ужасные мысли, но сегодня все злые призраки отошли в сторону и не пугают ее своими ребяческими пугалами, как раньше, вначале, бессонными долгими ночами.
Она давала обеты в верности, но разве знала она, что с нею будет, и разве можно справиться со своим чувством?.. И к чему…