В поисках убийцы

– Мигом, сейчас! Значит, и я послужу вам.

– Непременно! Самое главное для меня, чтобы вы сказали, госпожа ли Дьякова с ним или другая. На беду, я не знаю ее в лицо, а это очень важно. Во всяком случае, он сейчас обрабатывает богатую барыню. И шельмец же!..

– Я сию минуту! Куда же мы поедем?

– А поедем ко мне на квартиру. Здесь я снял номерок в меблированных комнатах. Там будут и Пафнутьев, и еще один мой помощник. Вот вчетвером сядем и все обмозгуем. Собирайтесь.

Прохоров оделся со скоростью пожарного, и они вышли из гостиницы. Борис Романович дорогой говорил спутнику:

– Хитрая, батенька, эта шельма! И сколько у него на душе преступлений, я и сказать боюсь!

– Но она… она жива? – нервничал Прохоров.

– Это вы мне скажете, – ответил Патмосов. – Я уже докладывал вам, что Дьяковой в лицо не знаю. Думается мне, что жива. Дама, которую сейчас обрабатывает этот негодяй, с виду высокая…

– Да, да, и Елена Семеновна высокая… И лицо такое оживленное; глаза смеются.

– Ну, это, может быть, так и было, а теперь, с позволения сказать, одна грусть. Ну, да вы увидите!

– Поезжай скорее, голубчик! – сказал Прохоров извозчику.

Сердце Прохорова сжималось. Что значили слова Патмосова? Быть может, Елена умирает; быть может, этот негодяй отравляет ее медленным ядом – она тает, и нет для нее спасения.

– Как вы думаете, что он с ней делает? – спросил он, обернувшись к своему спутнику.

– А это, дорогой мой, мы увидим. Ну, вот сейчас и поедем.

Они въехали в узкий переулок и недалеко от церкви Спиридония остановились подле убогого подъезда меблированных комнат» Китай – города». Прохоров расплатился с извозчиком и пошел следом за Патмосовым по узкой и грязной лестнице, тускло освещенной керосиновой лампой. Патмосов провел спутника в свой номер. Здесь за круглым столом сидели Пафнутьев с Алехиным. Прохоров изумленно посмотрел на Семена Сергеевича, одетого коридорным слугою, и с упреком сказал:

– Не стыдно вам?

Пафнутьев горячо пожал его руку.

– Что же могу я, Сергей Филиппович, если мне Борис Романович запретил? Я к вам всей душою, а он говорит: «Пусть подождет!»

– Ничего, ничего! Зато теперь все дело у нас, как облупленное яйцо, – и Патмосов засмеялся. – А они уже все поели и выпили, – сказал он, встряхивая почти пустую бутылку. – Ну, выпьем с вами, Сергей Филиппович, по единой, а потом станем разговаривать. Говорите только вполголоса. – Он налил две рюмки, чокнулся, выпил и представил: – Вот это – мой помощник Константин Иванович Алехин.

Алехин поспешно вскочил, шаркнул ногою и смущенно улыбнулся. Прохоров протянул ему руку.

– Ну, а теперь слушайте. Я доподлинно узнал, что негодяй Чемизов занимается гипнотизмом над своей жертвой. Завтра он должен прийти сюда утром. Вот поэтому?то я вас и пригласил сюда, так как утром вы могли бы попасться ему на глаза и испортить все дело; теперь же вы здесь проведете ночь, а с утра мы начнем наблюдения. Если мои предположения оправдаются, то, как только я подам сигнал, Семен тотчас поедет за доктором. Ты записал адрес? Петр Аркадьевич Переверзев. Я уже переговорил с ним обо всем. Константин Иванович неотступно будет следовать за этим инженером, а что касается нас с вами, то мы будем действовать сообразно обстоятельствам.

– А где она? – замирая, спросил Прохоров.

– Здесь! – и Патмосов указал на стену.

Сергей Филиппович вскочил, потом бессильно опустился в кресло. Голова у него закружилась: она здесь! Жертва наглого обманщика.

– Только вы уж сохраните спокойствие! – сказал Патмосов, словно угадывая его мысли. – Она спит. Сегодня я видел тяжелую картину. Он усыплял ее. В этом я мало понимаю, но догадался. И потом она отдала ему какие?то футляры.

– Значит, он постепенно отбирает ее вещи и ходит в ломбард закладывать их?

– Вот именно. По всем вероятиям, деньги он уже забрал. Что он будет делать завтра, хорошо не знаю, но кажется мне, что что?то решительное. Здесь мы его и зацапаем. – Борис Романович потер руки. – Ну, Семен, ты – кухонный мужик, иди к себе на кухню, а ты, Константин Иванович, беги домой. Вот твоя мзда, – Патмосов подал ему десять рублей, – и чтобы завтра утром, часов в восемь, ты уже был тут. Понял? Ну, и отлично! А мы с Сергеем Филипповичем расположимся на ночевку.

– Вы ложитесь на постель, – обратился Патмосов к Сергею Филипповичу, когда все ушли, – а я здесь, на диване.

– Зачем? Нет, уж вы, Борис Романович, ложитесь, как всегда, а я могу и не ложиться.

– Что нам с вами спорить? Говорю, ложитесь, и все.

– Нет, у меня не сон на уме, – сказал Прохоров, опуская голову.

– Да. Завтра решится важный вопрос – она или не она. Если не она, то это – уже третья жертва этого негодяя: Коровина – раз, Дьякова – два и эта – третья…

– Ужасно! Как такой мерзавец может жить?

– Ну, как говорит пословица: «Как веревку ни вить, а концу быть». Вот и пришел конец! Быть бычку на веревочке. Вот и попался! Ну, извините меня!.. Беру свою дорожную подушку и ложусь. – Патмосов бросил на диван подушку, снял сюртук и жилетку и прикрылся пледом. – Ложитесь и вы, – нетерпеливо сказал он Прохорову.

Сергей Филиппович ушел за занавеску. Патмосов загасил огонь и вскоре заснул, оглашая комнату храпом. Но Прохоров спать не мог. Мысли вихрем проносились в его голове; кровь приливала к вискам, когда он думал, что, быть может, завтра не увидит Дьяковой, что она уже погибла, и ему, как Семечкину, остается только месть. Не менее ужасно, если, будучи во власти Чемизова, она навсегда потеряла здоровье. У Сергея Филипповича разгоралась ненависть к Чемизову, потом злоба сменялась жалостью и нежной любовью к Дьяковой, а при мысли, что, может быть, она здесь, за стеною, сердце его замирало в тоске, и он нетерпеливо ждал дня. А рассвет все не наступал, и ночные часы тянулись томительно долго. Наконец Прохоров заснул, но тревожны были его сновидения, и он метался и стонал.

– Ну, дорогой, пора вставать и чай пить! – услышал он сквозь сон голос и открыл глаза. – Вставайте, вставайте, – говорил Патмосов, стоя подле его кровати, – напьемся чаю и станем на страже. Уже девять часов.

Прохорову казалось, что он спал всего несколько минут. Он быстро поднялся, освежил лицо холодной водою и сел к столу, на котором уже кипел самовар. Алехин сидел за столом, шумно потягивая с блюдца чай в ожидании приказаний Патмосова. Прохоров поздоровался и присоединился к чаепитию.

В дверь раздались три условных стука.

– Пришел! – шепотом сказал Патмосов, поднимая палец. – Теперь внимание! Пожалуйста, дорогой, – обратился он к Сергею Филипповичу, – воздержитесь от всяких возгласов. Вот дырка. Взгляните и, если увидите женщину, скажите, Дьякова это или нет. Сапоги лучше снять.

Прохоров снял сапоги, подошел к стене и жадно приник глазом к просверленному отверстию. В ту же минуту он обернулся к Патмосову с взволнованным лицом и трижды кивнул ему головою.

– Отлично, – шепотом сказал Борис Романович и подошел к другому отверстию. – Теперь внимание!

И они оба замерли, в то время как Алехин в ожидании налил шестой стакан чая.

XXI

Жертва вырвана

Дьякова сидела в кресле у письменного стола, одетая в изящный байковый капот со шнурами. В ней нельзя было узнать прежнюю молодую красавицу; она с немой покорностью смотрела пред собою; ни одно движение не выдавало ее волнения или чувств. Раздался стук в дверь. Она подошла, повернула в двери ключ, и Прохоров невольно содрогнулся, увидев вошедшего Чемизова в форме инженера.

– Ты только что встала? – спросил последний Елену Семеновну.

– Да.

– Чай пила? Нет? Ну, так распорядись чаем!

Негодяй разделся. Дьякова позвонила прислуге и, когда вошла Таня, сказала равнодушным голосом:

– Приготовьте чай и сходите за булками.