На изломе

– Прокляну ее, если так, – сказал князь, – а вы, вы должны крест целовать, что станете искать ее и обесчестившего нас! Клянетесь?

Терентий и Петр стали на колени и твердо ответили в голос:

– Клянемся и на том крест целовать готовы!

Князь взглянул на жену.

– А ты, старая, иди наверх и на глаза мне не кажись до времени. Стара ты, чтобы учить тебя, а поучить бы надо. Я теперь до царя поеду, ты, Терентий, за людьми пригляди, а ты, Петр, пока что накажи всем, чтобы языками не звонили. Да что, – сказал он с горечью, – все знают, чай!

Он тяжелой поступью вышел из горницы и, казалось, сразу обратился в старика.

Княгиня со стоном поплелась наверх.

Терентий ушел, а Петр бессильно опустился на лавку.

Вчера он был счастлив, а сегодня как пыль разлетелись его мечты.

Мыслимо ли, чтобы князь Куракин отдал дочь свою за него, из опозоренной семьи.

– Ай, Анна!

Глаза его злобно вспыхнули.

Кабы он знал их обидчика!..

А люди тем временем искали по всему дому, по саду, в воде и нигде не находили следов пропавшей княжны.

Как потерянная ходила Дарья и вздрагивала, как испуганный заяц, при всяком оклике. Она боялась взглянуть на Федьку Кряжа, чтобы не выдать себя нечаянным воплем, а Федька ходил везде как ни в чем не бывало и только покрикивал на людишек.

А тем временем верные холопы Тугаева мчали княжну по дороге на Рязань, где на сороковой версте от Москвы стояла одинокая усадьба князя.

Там он думал схоронить княжну до поры до времени – и она, послушная, пораженная случившимся, в полубесчувственном состоянии сидела в тряской колымаге.

XI

Опозоренные

Царь Алексей Михайлович с глазу на глаз выслушал жалобы Михаила Терентьевича, князя Теряева, и скорбно покачал головой.

– Чего же бабы твои глядели, – с укором сказал он, – что допустили такое бесчестие?

– Ох, и не скажу, государь! Придет беда, все виноваты, а до того и в голову никому! Ведь монастырским уставом жили бабы-то у меня. Разве что сноха вот к царевнам на верх езживала, а то никуда! А молю тебя, царь, коли я или дети мои сыщут нашего обидчика, отдай его нам на суд.

– Твоя воля на то, Михайло! – сказал он. – Твоя обида, твой и суд. А теперь вот что, друже, – и голос его принял ласковый тон, – не говори ты никому про такое дело зазорное, а говори, что сгинула, что злые люди скрали. Клич кликни, чтобы искать кто вызвался. И опять, – окончил он, – нечто тебе ведомо, что она вольной волей убегла?

– Не, государь! – ответил князь, и лицо его просветлело.

– А коли нет, так и на имени твоем порухи нет. Жаль девку, а коли найдется, все ладом кончится. Обидчика ищи, отдам его тебе со всеми животами! – И царь отпустил князя.

Он вернулся домой успокоенный и тотчас позвал к себе сыновей, запершись в горнице, они с час времени толковали про срамное дело и потом, уговорившись, разошлись.

В тот же день ввечеру по городу ходили бирючи[20 - Бирюч – глашатай.] от князя и громким голосом выкрикивали:

– Князя Теряева дочку скрали, и тому, кто вора укажет и ее сыщет, от князя награда положена в сорок рублев!..

– Князя Теряева дочку скрали, слышь! – пошли по Москве толки, и все сочувственно вздыхали и жалели старого князя.

Друг за другом ехали к нему князья и бояре и утешали его.

Князь Голицын, первый щеголь того времени, зять молодого князя Терентия, сказал ему:

– Ты не хмурься, царь сказал, что нет порухи на вашем имени, и я не в обиде, искать же сестру не буду!

Терентий презрительно взглянул на него.

– Честь тебе и роду вашему, – сказал он гордо, – что породнились с нами, а ты не в обиде!

Голицын вспыхнул:

– Наш род старше вашего!

– Да ты глуп больно! – ответил Терентий и отошел от него.

Князь злобно посмотрел ему вслед и промолвил:

– Добро! Попомню я тебе это!

Петр рыскал по городу, мыкая свое горе; ему казалось, что теперь Катерина Куракина не посмеет и думать о нем. По виду только все сочувствуют, а сами завтра же загнушаются ими.

Рыская по городу, он заехал и в полк.

Там он встретил Тугаева. Петру показалось, что Тугаев побледнел при виде его и словно бы хотел скрыться.

«Началось!» – подумал Петр и с горечью сказал:

– Али, Ильич, меня чураться хочешь?

– Что ты? Что ты? – испуганно произнес Тугаев. – Я к тебе еще больше с дружбой своей. Беда у вас?

– Ой, беда! – ответил Петр, опускаясь на лавку. – Коли бы встретил я обидчика нашего, кажись, руками бы горло перервал ему!

Тугаев вздрогнул.

– Серчает батюшка? – тихо спросил он.

Петр махнул рукой.

– Чего ж? Нешто сердцем горю помочь? Известно, сторожей передрали, девок тоже, да что в этом!