На изломе

– А ее… – Тугаев запнулся, – сестру-то твою… прокляли?

– Нет, – ответил Петр, – может, она силком взята! Разве можно такое на душу брать! Ты чего? – изумленно спросил он Тугаева, который вдруг бросился ему на шею.

Тугаев не мог совладать со своей радостью при этой вести. Всем ведомо, что не будет счастья и покоя, если проклянут отец с матерью, и он замирал от страха за любимую Анну. И вдруг – нет этого страха!

– Брат ты мой названый, друг любезный, – заговорил он, обнимая Петра, – и горько мне за вас, и хотел бы я помочь вам в беде вашей!

Петр просветлел.

– Ищи сестру! – сказал он и, опять затуманившись, прибавил: – А мне горе какое! Тебе как брату родному поведаю! – И он рассказал про свою внезапно вспыхнувшую любовь к княжне Куракиной и про свои разрушенные надежды.

– Их род и так стариннее нашего: местами не потягаешься, а тут еще как-никак, а все ж поруха на имени!

Тугаев вспыхнул.

– Николи этого быть не может! – громко сказал он. – Слышь, царь обелил вас, а он куражиться будет, нет, Петр, не бойся! Хочешь, я сватом пойду к князю?

Петр повеселел.

– Сегодня узнаю!

И вечером он виделся с княжной и, жарко целуясь, говорил с ней.

– Что же? Не отречешься от меня за такой срам в доме нашем?

Княжна нежно прильнула к нему.

– А в чем срам? И батюшка говорит, что грех да беда на кого не живут! Слышь, твоего отца, сказывают, в детстве скоморохи скрали? Правда?

– Правда, моя рыбка! – ответил радостно Петр и спросил: – Так говорить батюшке, засылать сватов?

– Шли! – прошептала она, жмурясь от его поцелуев.

И Петр повеселел.

Терентий по-иному взглянул на это дело, поразившее его ужасом. Он увидел в этом перст Божий, наказующий их за отступничество, за никонианство поганое. И в этом мнении его укрепили Морозова и Аввакум.

– Со всеми такое будет, – говорил Аввакум с пророческим жаром, – иному позор, иному болезнь тяжкая, смерть, иному пожар или увечье, а всем голод, мор, смятение! Идет антихрист и несет с собой печали и скорби, а Господь распаляется гневом! Так-то, миленький! – окончил он и ласково прибавил: – А ты в семье своей за всех молельщик, молись за их пакостность и проси у Господа отпущения им, а сам исподволь, полегонечку наущай их, указуй, наставляй!

И Терентий, вернувшись домой, с жаром молился, чтобы Господь отпустил их роду вину отступничества.

– Не ведали, что творили! Отпусти им, Господи! – твердил он, усердно отдавая поклоны.

В то же время на службах и на дворе княжеского дома шли непрерывные разговоры. Говорили о наказанных холопах и девках, говорили об объявленной княжей награде и обсуждали возможность побега или кражи.

– Известно, убегла, – шептали холопы, – нешто такую девку скрадешь? Да она крика такого поднимет! Ух!

– Ну, вы! – покрикивал на слуг дворецкий. – Не больно языками-то трепите. Того гляди, прижгут их вам!

Антон побежал в общую службу и сказал:

– Перька, Мишук, идите в клеть и Дашку волоките. Князь ей снова допрос чинить хочет!

– Опять драть, значит! – вздохнув, сказал Кряж.

Петька и Мишук вышли, взяв ключ от Антона, и через несколько минут вернулись бледные и дрожащие.

– Что ж одни? – нетерпеливо спросил их Антон.

– Нету ее, – пробормотал Петр, – убегла!

– Как?

– Убегла! Стенка подкопана, и ее нет! Все обшарили!

Антон холопнул руками о полы своего кафтана и опрометью бросился к князю.

– С чего ж ей бежать было? – заговорили промеж себя холопы.

– Не иначе как ботожья побоялась!

– Сказал! Потому бежала, что пособницей княжне была, вот и сказ весь.

– И будет же ей! – пробормотали более робкие.

В избу снова вбежал Антон.

– Погоня! – закричал он. – Петька, Мишка, Осип, Влас и ты, Григорий, все на коней и по разным сторонам. Чтобы до ночи была она тут. Князь приказал!

Холопы быстро выбежали и стали седлать коней.

Князь ходил по горнице большими шагами и то и дело схватывался за волосы.

Позор! Теперь уже нет сомнения, что княжна убежала, коли объявилась и ее помощница.

– Нашли? Привели? Вернулся кто? – спрашивал он у Антона через каждые пять-десять минут, на что Антон неизменно отвечал:

– Нет еще, государь!

Поздно ночью вернулись друг за другом посланные в погоню холопы. Вернулись усталые, на измученных конях, все с одной вестью, что нигде и следа Дашкиного не видно. И нещадно бил их за эту весть батогами разъяренный князь, бормоча:

– Все вы, собаки, заодно с ними были!..

XII

В Коломне и городе

Было начало июля 1660 года. Царь Алексей Михайлович проснулся веселый и радостный. Ясный день еще более развеселил его.