Энэр

Освободившийся грузовик уехал. Узбек приветливо распрощался со смуглыми на своём языке, а Кузю попросил помочь принести вещи из ларька, где они встретились. Кузя и в этом не отказал, а проявил усердие.

Узбек тоже проявил щедрость: подарил спортивный костюм.

В ответ на приглашение поужинать Кузя лишь попросил разрешения позвонить.

Михалыч не ответил на упорные звонки, и Кузя вернул фон.

– Прихади утрам, дарагой! Прихади – ни пажалеишь! – радушно настаивал узбек на прощание.

* * *

Старая одежда осталась в мусорной корзине магазина, о чём Кузя пожалел позднее: ведь не в новой же ночевать под кустом или в лесу. Он допоздна просидел в сквере, ожидая, когда стемнеет, а потом улёгся на скамейке.

Проснулся от шёпота: «По башке бей!» – и, открыв глаза, увидел двух пацанов в зелёном свете. У одного в руке был камень, а у другого кирпич. Они медленно подходили – подрастающее поколение преступников – очевидно робея, но в решимости на «подвиг». Когда замах вознёсся, по удару получили оба – не настолько, чтобы травмировать, но запоминающиеся надолго.

После этого сам долго не мог заснуть.

Проснувшись на заре, решил не привлекать внимания и стал неспешным шагом накручивать круги по скверу.

С появлением ранних представителей здорового образа жизни занялся зарядкой и в бодром духе пошёл на рынок.

Конкретное время не было назначено, а потому пришлось снова коротать его.

Узбек обрадовался и сходу включился в процесс – вещи из магазина надлежало перевезти обратно в ларёк. Кузя взял на себя основную долю физической нагрузки и получил в награду старенький фон с добавкой из купюры:

– Не знай, деньга там есть-нет, вот вазьми, дарагой.

Кузя поблагодарил и отказываться не стал.

– Вечирам прихади, долма буди-ит! – пригласил узбек напоследок.

В салоне связи определили номер и пополнили счёт.

Вернувшись в сквер, Кузя стал названивать – гудки говорили, что номер действующий, но на вызовы никто не отвечал.

В периодических звонках прошло полдня. Отчаявшись, Кузя послал сообщение: «Михалыч, отзовись!» – и тотчас с другого номера позвонила девушка и спросила, куда она попала. Кузя догадался, что это неспроста, и повторил, что ищет Михалыча. Девушка поинтересовалась: «А вы кто?»

Кузя не рискнул называть себя по фону и представился другом.

Тотчас на другом конце девичий голос сменился женским, снова спросив: «А вы кто?»

– А Михалыч может ответить? – упорствовал Кузя.

– Нет его, – ответила женщина.

– А с вами можно встретиться, чтобы не по фону говорить?..

* * *

Женщина оказалась сестрой Михалыча. Она знала о Кузе и была шокирована, что он свободно гуляет по городу, – женщина даже оглядываться стала, словно ожидая слежки и погони.

Немного оправившись, она представилась Еленой и поделилась, что поначалу прошёл слух, будто Кузю убили, а потом стали врываться к ним даже среди ночи и искать не столько Толю (Михалыча), сколько Кузьму.

– А Михалыч жив?! – в нетерпении вопросил Кузя.

– Да жив он, жив! – обрадовала Елена. – К тётке уехал, в Украину.

Елена рассказала, что Анатолия схватили на въезде в город, привезли в полицию и стали пытать, но он ничего не сказал. А полицейские уже знали, что он отвёз Кузю с детьми в деревню, и избивали его только за то, что ничего не говорил.

Когда Кузю привезли, страшно избитого, то Анатолию через окно показали его и пригрозили, что и с ним будет то же самое, требуя признания в соучастии в нападении на жену полицейского и ограблении его квартиры. Его пытали до вечера, а ночью бандиты убили всех полицейских и все арестованные сбежали, и Анатолий сбежал. Он обошёл все камеры, но Кузю не нашёл даже среди мёртвых. А машина его так и осталась во дворе полиции. Потом из Украины Толя прислал Елене доверенность на совершение любых действий с его имуществом. Елена решила забрать машину, но та уже оказалась на штрафстоянке с огромным счётом «за услуги». Елене пришлось продать своё и брата имущество, чтобы «выкупить» машину, но и ту вернули разворованной: украли инструмент, запасное колесо и даже резиновые коврики. Только на старые чехлы сидений не позарились, а то нашли бы фон Анатолия за резинкой чехла подголовника. Стоило зарядить фон, как пошли звонки с разных номеров, но Елена не отвечала: слишком подозрительно это было.

Потом пошли судебные дела: о незаконных действиях полиции, о необоснованном помещении на штрафстоянку, о взыскании компенсации за украденное из машины имущество – повсюду суды горой вставали на защиту полиции и сокрытие их преступлений.

– Вы, наверное, злитесь на меня, что впутал вас в эти дела? – извиняющимся тоном обмолвился Кузя.

– Нет, – ответила Елена, – не злюсь. Жалко мне вас! Жалко, что у вас так получилось! Я ведь и детей ваших искала, только исчезла та сожительница Яруллина вместе с детьми. А люди говорили, что они продавали детей на востоке в рабство.

Кузя словно удар получил – сокрушённо вздохнул и в бессильной злобе покачал головой, прикрыв лицо ладонью.

Елена дала номер Анатолия и попросила звонить с другого номера, чтобы не могли определить враги.

Напоследок она попросила прощения за столь горькую информацию, и Кузя попросил прощения.

* * *

Кузя сидел в том же сквере, на той же скамеечке, и злоба кипела в нём, как тогда, когда его избивали.

Отдалённый звук полицейской сирены не охладил пыл, а только добавил жару:

– Езжайте сюда, сволочи! – выдавил Кузя, стиснув зубы.

И сволочи приехали: они заехали с разных сторон, как и давеча; не пощадили даже клумбы тюльпанов в сквере; блюстители порядка и защитники народа высыпали сворой, распинывая людей, вышедших вечерком прогуляться, и набросились стаей шакалов на «жертву».

Они били дубинками и пытались схватить и подмять, а Кузя, ударив лишь пару-тройку, вдруг, словно наяву, услышал: «Нельзя!» Ему тотчас представились: куча мёртвых тел, Елена под пытками и узбек…

Перестав сопротивляться, Кузя, расталкивая шакалов, пошёл в воронок, ожидавший с открытой дверью.

Его доставили в тот же двор. Шакалы окружили машину, оставив «почётный» проход. Дверь воронка открылась, и Кузя вышел. Нашлись рьяные, попытавшиеся заломить руки, но их решимость быстро остыла. За них вступились ещё несколько по неписаному закону, но и те отлетели, сминая шеренги. Основная масса, вопреки внушённым правилам, осталась благоразумной.

Кузя вошёл в знакомую «проходную», мельком убедился в целости окна и заявил окаймлявшим: «Мне к начальнику!» Кортеж молча указал руками вдоль живой изгороди. Пройдя по коридору, Кузя свернул в дверь налево, по-прежнему в окаймлении, а потом ещё налево и оказался в тупике. Сопровождавшие засуетились позади и захлопнули дверь: оказалось, что была приготовлена западня – часть комнаты, огороженная решётками из толстой арматуры, замаскированная снаружи обоями.

– И что?! – возмутился Кузя. – Я требовал разговора с начальником!

– Начальник придё-ёт! – пообещали ему.

Полицейские сдёрнули обои и стали довольно пожимать друг другу руки, предрекая заслуженные награды, называя Кузю обезьяной, а клетку обезьянником.

Кузя ещё раз напомнил о начальнике, но смиренные рожи, стоявшие в оцеплении, превратились в наглые – обезьяньи. Одни выходили из комнаты, а другие входили: всем хотелось посмотреть на «зверя в клетке».