Филолета Степановича.
– Звали?
– Да, скажите, как ее звали!
Елена молчала, однако ее движения стали куда медленнее и
неувереннее.
– Как ее звали? Имя! Назовите имя! – требовал Гомозов.
– Смерть, – наконец тихо вымолвила Елена и потупилась.
Мелодия заиграла громче, и тогда движения женщины стали куда
развязнее и живее. Кружась в темпе мазурки с непредсказуемой
смелостью в голосе, танцовщица добавила: – Да. Именно так ее и
звали! Имя его новой возлюбленной Смерть.
Гомозову сделалось как-то не по себе, лицо его вмиг приняло
мучнисто белый оттенок, неприязненно закололо в боку. Задавать
вопросов больше не хотелось.
Елена подошла к патефону и выключила его. Тут же, от
тишины, наполнившей комнату, у Филолета Степановича заложило
уши. Впервые беззвучие было таким кричащим и язвительным.
– Ну, что вы, что вы?! – спросила, наконец, женщина после
затяжного молчания. Она глубоко вздохнула и посмотрела в окно. –
Ну, зачем вы так долго меня допрашивали? Ведь никому, в самом
деле, это не было нужно, – она взволнованно расправляла складки
на занавеске. – Но, по крайней мере, вам теперь объясняется мой
переезд. В вашем городе я потому, что мне хотелось бежать, бежать
куда глаза глядят, и я не могла больше оставаться там. Мне были
ненавистны люди, что меня окружали, нестерпимы старые
декорации, все напоминало о нем. Но уехав, я осознала, что от себя
не убежишь. И все мои воспоминания инкогнито сложилась в мой
чемодан, и переехали со мной. И тогда мне понадобился тот, кто бы
помог мне развеять их, с кем я могла пустить эти воспоминания по
ветру. Так просто, рассказать и пустить их по ветру, чтобы они
никогда больше не тревожили меня. Тогда и встретились вы, и
помогли. Если бы вы только знали, как вы мне помогли. Я
буквально висела на волоске… – женщина подсела к Гомозову и
обняла его, тот даже не шелохнулся. После некоторого молчания,
Елена заговорила вновь: – Ну, что вы?! Что вы?! Впервые я вижу
вас таким хмурым. Простите, я, наверное, слишком вас расстроила
финалом всей этой истории. Поймите, я не хотела. Я не хотела вам
этого говорить… Я хотела рассказать все, кроме этого.
– Все в порядке, – с усилием над собой проговорил Гомозов. –
То, что вы рассказали, это вполне естественные вещи. Даже более,
чем естественные. Слишком естественные.
– Вы знаете, с того времени прошло около двух лет. Это не
малый срок, уверяю, но он и не настолько велик, чтобы забыть.
Пора бы оставить труху из старых пододеяльников, и начать жить
по-новому. Ведь жизнь продолжается, и нельзя спускать ее за
бесценок. Нет ничего более стоящего в этом мире, чем жизнь.
Теперь я запомнила это наверняка. Жизнь, настоящая жизнь, а все
остальное – после.
– Это все я… – грустно выговорил Филолет Степанович. –
Это я задавал слишком много вопросов.