На краю обрыва…

– Дык чё, точно ни разу?

– Слушай, могёть ты спать пойдёшь?

– Ешшо чего?! – возмутился Егор и, достав чекушку, сделал пару глотков.

Павел, понимая, что никакие нравоучения не помогут, усмехнувшись, смотрел на него.

Занюхав рукавом, Егор, плотно закрыл бутылку пробкой из скрученной газеты и убрал назад в карман.

– Ну и чё? Пойдёшь со мной?

– Нет.

– Ну и как хошь, – махнул сосед рукой и, развернувшись, нетвёрдой походкой направился к желанному знакомству.

Павел проводил его взглядом и зашёл к себе во двор, услышав, как хлопнула дверь. Он обернулся и с сочувствием посмотрел в сторону соседского дома, поняв, что Нюрка следила за отцом.

Егор женился до армии, на Любке, старше его на семь лет. Если бы не интерес ещё совсем мальчишки к взрослой жизни, то, видимо, осталась бы Любка со своим характером и внешностью в девках. А так беременность оказалась, как никогда, кстати. Насевшие на семью Егора Любкины родители довели всё до свадьбы. И, несмотря на то, что сама-то не без греха, но осуждала Любка всех и вся. Нюрка уродилась полная копия мать: и внешностью, не вызывающей ни у одного парня в деревне желание засматриваться на неё, и характером. Она готова была ругать всех и с огромным удовольствием распространяла сплетни, по большей части и придуманные самой же. Маленькие поросячьи глазки, обрамлённые белёсыми ресницами, тяжёлый, утолщенный книзу нос, тонкие губы… Как и мать, она всё время прищуривалась и с повизгиванием, брызгая слюной, ругалась со всеми. Всё это, да ещё кривые зубы, делали девушку довольно неприятной в общении. Даже когда она молчала, то её бегающие глазки так и выискивали – с кем бы поругаться.

Младший в семье Егора – сын Серёжка, сильно отличался от всех. Если бы не знал Павел так хорошо Любку, то мог подумать, что где-то умудрилась она нагулять мальца. Но едва ли мог найтись в деревне кто-то ещё, кроме Егора, позарившегося на такое сокровище. Да и сама Любка не уставала напоминать всем, что она верная жена и хорошая хозяйка. Что касается до хозяйки, так Серёжка всегда нахваливал стряпню Галины и Натальи, говоря: «Мамка так не умеет, у вас вкуснее выходит». А о том, какая она верная, так об этом знала вся деревня не только со слов Любки, но и от самого Егора, не забывающего костерить жену по поводу и без. Насмешки ему не мешали, он и сам с удовольствием высмеивал Любку и, особенно о том, какова она в постели, описывая во всех подробностях. А приходя по вечерам домой, неизменно пьяным, почти ежедневно бил Егор жену за то, что навязала ему себя, за то, что старше, за то, что некрасивая, за то, что не может ни с кем жить в мире… Но ту словно и не волновали кулаки мужа. Она нисколько не менялась. Да и каждый раз, появляясь на улице с очередным синяком под глазом, гордо заявляла: «А чё, мой мужик не могьот меня и лупануть? Ревнуеть, вот и бьёть. А раз бъёть, значить любить!»

Когда отец «учил» мать, Серёжка забирался на печь к деду, вернее, к прадеду и тихо плакал, уткнувшись тому в живот. Никто и не видел его слёз, кроме деда. Не понимала Любка, какой у неё сын уродился. Мальчик, обладая мягкой душой, тяжело переживал ежедневные приступы ярости отца и, вырастая, больше всего боялся, что станет похожим на него. В детской голове навечно засело: если он не будет слушаться мать то, та часть, что есть в нём от отца, вырвется наружу.

Именно этот страх и заставлял Сергея подчиняться матери всегда и во всём, не пытаясь перечить.

***

Сентябрь 1973 год:

Фёдор знал от отца, что автобус со студентами сразу направится к старому коровнику, переоборудованному в общежитие, и предлагал Наташе пойти туда. Но она ответила, что «это неприлично и мы идём на танцы, а не студентов смотреть». Фёдор не стал спорить и как всегда, соглашаясь с ней, сунул руки в карманы брюк и пошёл следом к клубу. Пиная пыль он периодически оглядывался, строя рожи идущему за ними, отставая на несколько метров, Володьке.

Уверенный в том, что всё же рано они вышли из дома (можно было ещё и чай попить), Фёдор оказался прав. Как и предполагал приехавших студентов возле дома культуры не наблюдалось. Да и из местных ребят, кроме их да Володьки, никто ещё не пришёл. Лишь несколько молодых семейных пар, которые всё ещё продолжали бегать на танцы, да старушки, сидящие на лавочке возле дверей, узнавшие с опозданием, что кино отменили – вот и все, кто раньше их появился перед домом культуры, окружённым редко растущими деревьями с множеством тропинок.

Наташа покрутилась на каблучках, вытягивая шею, чтобы лучше осмотреть территорию, и вздохнув, с печальным взглядом, спросила у Фёдора:

– И что теперь? Рано ещё. Не хочется тут стоять.

– А я говорил, – улыбаясь, ответил тот. – Может, пойдём тогда к коровнику? – предложил, махнув рукой в сторону.

– Как-то неудобно, – пожала Наташа плечиками.

– А чё такого? – удивился Фёдор.

– Ну… мы же не знаем там никого.

– Ну и чё? Вот пойдём и познакомимся.

– Не «чёкай», – наверное, в тысячный раз попросила она Фёдора. Но тот, как всегда, не обратил внимания, хотя и кивнул.

Наташа, с детства слышавшая от матери, как не надо говорить, прочно это усвоила, и местный говор совсем не отражался в её речи. Так же, как когда-то мать пыталась переучить отца говорить верно, она старалась выправить Федьку. Но, как и мать, Наташа привыкла, что вокруг все говорят немного иначе и замечала окружающий её диалект нечасто. Даже речь отца принималась ею нормально. А вот слова братьев и Фёдора немного раздражали. Лишь на них она обращала внимание и постоянно одёргивала.

– Вот ты не слышишь меня? Говорю же тебе – не «чёкай»! – Наташа ткнула Фёдора пальцем в грудь. Тот в ответ только улыбнулся.

Постепенно к клубу стали подтягиваться ребята (в основном старшеклассники), но и учеников младших классов тоже оказалось немало.

– Ещё нет танцев?! – запыхавшись, крикнул, подбегая к ним Мишка, старший из Наташиных братьев.

– Не-а, – ответил Фёдор. Заметив распухшие на школьном пиджачке карманы и поняв, что там семечки, он потянул за ворот к себе мальчишку.

– Ты чего?! – попытался возмутиться Мишка.

– Поделись, а то мы забыли, – ответил Фёдор и бесцеремонно полез в карман к Мишке. На второй пригоршни тот вновь возмутился и попытался остановить Фёдора за руку:

– Эй! Мне-то оставь, – ловко вывернулся и отбежал в сторону.

– А Ванька где? – крикнула Наташа, выискивая глазами второго брата.

– Да он, наверно, к коровнику подался, – ответил Мишка и побежал дальше.

– Ну чё? Идём? – спросил Фёдор и потянул Наташу за руку.

Но она, заметив приближающихся к ним одноклассников, привстала на носочки и, подзывая, помахала им рукой.

– Погоди. Вон ребята идут, – остановила она Фёдора. – Все вместе и пойдём. И не «чёкай», – дёрнула его за рукав пиджака.

К ним подошли две девушки и пятеро парней. Володька, державшийся в стороне, теперь без опаски мог присоединиться к группе ребят.

Принарядившиеся девчонки выделялись на фоне юношей. Те хоть и старались придать своей внешности порядок, но всё равно выглядели так же, как и в школе. Те же школьные брюки и пиджачки, разве что причёски чуть приглаженные. А девушки – в новых платьях, туфельках, с косами, заплетёнными по-иному – походили на именинниц.

– Ну всё, остальных не ждём! – тоном главного, нетерпеливо произнёс Фёдор. – Пошли знакомиться, – он потянул за руку Наташу. Остальные ребята и не думали противиться. Смеясь и разговаривая, не переставая лузгать семечки, они последовали за Фёдором.

***

Выходя из автобуса, приехавшие студенты – кто с рюкзаками, кто с чемоданами, а кто и с сумками через плечо – с ироничными улыбками поглядывали на место своего нового жительства.

Старый, давно небелёный коровник с облупившимися стенами. Новые оконные рамы на маленьких вертикальных оконцах, чуть не под самой крышей. Вид постройки очень напоминал место общественного пользования, иногда встречающееся в городе.

Здание, именуемое теперь общежитием, подлатанное в основном изнутри, окружал редкий забор из не тёсаных брёвен. Дорога, по которой приехали студенты, уходила дальше к новым постройкам. И хотя они виднелись, но можно было догадаться, что находятся далеко.

За общежитием, метрах в ста, располагался лес. Первый ряд стройных почти одного роста берёзок говорил о том, что высаживали их специально, после вырубки деревьев, а вот дальше возвышались вечнозелёные ели и сосны.

– А что?! – из автобуса выпрыгнул паренёк невысокого роста, с рыжими волосами, торчащими непослушными прядями в разные стороны, голубыми искрящимися радостью глазами, морем веснушек на носу и щеках, и улыбкой до ушей. – Нормально! В прошлом году, вообще, жили, где придётся, – вот он-то точно не выглядел расстроенным ни приездам в деревню, ни местом, отведённым под жильё.

– Да-а-а… – задумчиво, покачивая головой, произнесла одна из девушек. Она, скромно прижимая к себе сумку, стояла, прислонившись спиной к автобусу, словно не желала расставаться с ним. Девушка с явным неудовольствием поглядывала вокруг, – Тебе, Толик… виднее, – часто кивала она и тяжело вздыхала. – Ты у нас уже… опытный картофелесборщик.

Ребята дружно рассмеялись.

Последним из автобуса, держа в одной руке гитару, а в другой – импортную спортивную сумку, вышел высокий мужчина с пышной шевелюрой вьющихся, чуть припорошённых сединой, волос.