Время освежающего дождя

– О княгине шах-ин-шаху не буду напоминать, она переселится вместе с Гулузар в голубой дом, он примыкает к саду Сефи-мирзы…

Тинатин благодарно улыбнулась. Потом поговорили о предстоящем приходе купца Вардана. На просьбу Тинатин разрешить покупать и наложницам Мусаиб многозначительно ответил: пусть придут со служанками. Но Тинатин будто не поняла намека и выбрала евнуху лучший персик, начиненный толченым орехом.

Не притронувшись к утренней еде, Вардан, полный страха и волнения, складывал роскошные вышивки. Для шахских жен – в отдельный, темно-синий, бархатный хурджини, для остальных – в холщовые тюки. Особенно тщательно он обернул в камку простые коши, в них зашито послание княгини Хорешани. Но как найдет он Нестан среди сотен закутанных мумий? Может, сама догадается, зачем Мудрый, как глупец, сел в раскаленную персидскую жаровню.

Эти думы купца прервал стук в дверь. Торопливо прикрыв сундук с кисетами, Вардан оттолкнул медный засов. Бесцеремонно отстранив его, в комнату вошел старый дервиш, следивший за ним в эти дни. Вардану особенно неприятным показалось его грязное коричневое сморщенное лицо.

Дервиш как-то странно подпрыгнул, потом вскинул руки и прогнусавил:

– Любящие «льва Ирана» – в цветнике единения! Любящие «льва Ирана» – да проникнутся великодушием! Да будут принесены в жертву прославления «льва Ирана» жизнь каждого и имущество!

Вновь подпрыгнув, как обезьяна, протянул руку и потребовал уступить на благую цель пять бисти. Вардан рассердился: что он, меняла?! Или богатый хан?! Притом же Вардан – христианин, и у него на родине достаточно своих монахов, требующих то на бога, то на черта…

Но дервиш пустился в изощренные объяснения:

– Дервиш – избранный, милосердие и владыка прощения, лекарство от всех болезней. Избранный – родник доброты и сострадания, источник благости и мудрости! Избранный – друг всех, жестоко страдающих. Дервиш сострадает положению купца!

Вардан рассвирепел: он занят торговлей, сейчас за ним придут прислужники Давлет-ханэ, и он направится в гарем-ханэ, а избранный пусть убирается в шайтан-ханэ. Для такого путешествия вполне достаточно и двух шаев. И Вардан швырнул дервишу крохотные монетки.

Дервиш расхохотался, опустил монетки за пазуху и заявил, что он не уйдет, пока купец не добавит еще один туман, иначе он сообщит добрым слугам великодушного «льва» не о вышивках, а о послании от ханум Хорешани.

Выпучив глаза, Вардан несколько мгновений молчал, но, как дикий козел, почуяв смертельную опасность, вдруг ощетинился. Как смеет жалкий дервиш подозревать знатного купца, удостоенного высоким доверием и преданного «солнцу Ирана»? Вот придут ферраши, и он расскажет, как оклеветал гостя из Картли святой бездельник, от которого отвернулся даже всемилостивейший аллах, отметив его отвратной рожею.

Еще долго ругал Вардан нахального дервиша… И внезапно замолк, словно поперхнулся: где он слышал этот, сразу ставший приятным голос, где слышал добродушный, предвещающий радость смех?

– Молодец, Вардан, перед твоим путешествием в рай Магомета я хотел тебя испытать. Не страшись никаких угроз и не поддавайся ни на какие запугивания. Держись, как сейчас, и с тобой ничего не приключится.

– Азнаур Папуна! – простонал Вардан, едва не потерявший сознание.

– Купцы редко бывают благодарны, а я пришел помочь тебе советом, как передать послание княгини Хорешани.

– Азнаур Папуна, во имя пречистой богородицы!

– Положи и мое послание в простые коши. Княгиня недаром полжизни прожила в Метехи, сразу догадается купить у тебя обувь. Как только княгиня возьмет коши, громко скажи: «Три дня на майдане у входа в Кайсерие буду торговать бисерными кошами и кисеей. Если ханум пожелают осчастливить купца – лучшие приготовлю».

Оставив Вардану кисет с серебряными пол-абасси для задабривания шахских прислужников, Папуна скрылся за дверью.

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ТРЕТЬЯ

Тенистые кипарисы окружали домик делла Валле, подстриженные кусты роз тянулись вдоль ровной аллеи. У входа в дом дремал кот, щурясь на солнце. Где-то мелодично пела вода.

Расстегнув кружевной воротник, Пьетро с увлечением перечитывал двадцать первую главу сочинения монаха" кармелита Томазо ди Гезу, посвященную делам Грузии. Он подчеркивал золотыми чернилами описание поездки нунция Стефано Коленца к царю грузинскому Симону I в 1545 году. В послании папе Павлу III царь Симон – дед царя-узника Луарсаба – заверял в своей преданности святейшему престолу.

Пьетро делла Валле не переставали волновать судьбы грузинских царств. Он порицал медлительность римской церкви, которая в течение трех четвертей столетия не сумела утвердить свое влияние в христианской Грузии. Сейчас, когда персидский шах понес не только военное, но и религиозное поражение, делла Валле надеялся при содействии Георгия Саакадзе провести в жизнь планы «коллегии пропаганды веры» и подчинить Грузию святой руке папы Урбана VIII.

Он уже отослал в Рим новую реляцию с советом направить в картлийский город Гори, лежащий на перепутье дорог, связывающих грузинские царства, миссионеров феатинского ордена, славящихся своим умением завоевывать расположение туземцев. Советовал также учесть опыт монахов капуцинского ордена, начавших свою пропаганду в Грузии еще в 1615 году. Святые отцы не навязывали сразу католическую веру, а главным образом занимались врачеванием жителей, не беря за это платы, помогали в жизненных делах и нередко оказывали материальную помощь пострадавшим от бесчисленных войн с мусульманами. Такой политики, в более широком размере, должны были придерживаться в Грузии, по мнению делла Валле, дипломаты римской церкви. Для успешного утверждения идей католичества нужно не только сблизить страны общностью веры, торговли и науки, но и уделять внимание военным делам. Присылка артиллерии и ознакомление с аркебузерией окончательно утвердят в умах православных грузин благоговение к главе западной церкви и тем подготовят путь к переходу их в католичество. Благоразумно не медлить, так как патриарх московский Филарет слишком рьяно начинает звонить в колокола, и русский звон может умилить единоверную московитам Грузию.

Делла Валле увлеченно заносил свои мысли на шелковистую бумагу. Громкая перебранка за калиткой отвлекла его внимание. Он послал слугу итальянца узнать, какая бешеная собака кусает там стражника.

Узнав, что какой-то дервиш нагло требует встречи с ним, Пьетро, неизменно любопытный, велел его впустить. Отложив перо, он вопросительно оглядел обезьяноподобного пришельца в колпаке и коричневом халате.

Холодный прием не смутил дервиша. Он заявил, что хочет поспорить о преимуществах аллаха перед Христом. На сдержанное предложение спорить об этом с миссиомерами дервиш разразился таким хохотом, что Пьетро закрыл уши:

– Я поступил необдуманно, впустив тебя.

– Двое поступают необдуманно, – ответил дервиш: – Тот, который идет задом и попадает в колодец, и трус, который ради кичливости прицепил меч и был вовлечен в драку.

– Многословие – большой вред.

– Трое боятся того, в чем нет вреда: птица, которая поднимает ноги к небу, опасаясь падения; журавль, который стоит на одной ноге, не желая причинить слишком большую тяжесть земле; и летучая мышь, возомнившая себя розовым скворцом и поэтому не летающая днем из-за боязни быть изловленной и посаженной в клетку.

Делла Валле заинтересованно посмотрел на дервиша и с легкой иронией проговорил:

– Ты пришел по делу, а в твоих речах пустота!

– Четыре предмета могут быть названы пустыми: река, в которой нет воды; страна, где нет умного царя; сад, в котором нет деревьев; и женщина, у которой нет мужа.

Дервиш бесцеремонно опустился на арабский табурет. Пьетро, едва сдерживая смех, с нарочитым раздражением отодвинул золотые чернила.

– Ты утомил себя и надоел мне!

– Пятеро утомляют себя и надоедают другим; ищущий истину в спорах с глупцами, невежда, поучающий мудреца, путешественник, едущий на ленивом селе, глупый везир глупого султана и тот, кто ищет недосягаемого и невозможного.

Делла Валле наполнил чашу вином и подвинул дервишу:

– Пей, иначе ты невыносим!

– Невыносимы шестеро: дряхлый старик, притворяющийся юным; зубная боль, искривляющая лицо красавицы; смерть, которая входит без приглашения; льстец при дворе султана; гробовщик, который носит покойников; скупой хозяин, угощающий гостя вином без закуски.

– Дьявол! – вскрикнул делла Валле. – Ты испытываешь мое терпение!

– Семеро испытываются терпением: воин – в сражении, щедрый – при раздаче милостыни, отшельник – при встрече с гурией, обжора, прислуживающий шаху на пиру, дервиш – при беседе с миссионером, невольник…

Делла Валле выхватил шпагу, но дервиш невозмутимо покачал головой:

– Бисмиллах! Восьмерых аллах наказал недогадливостью: миссионера, любящего вино, Пьетро, забывшего любовь к ближнему, делла Валле, не узнающего друга, римлянина, из-за мрачной тени не замечающего веселого человека…

Тут дервиш пустился в такие дебри мусульманской мудрости, что вошедший отец Тхадео то багровел, то белел, едва сдерживая гнев. А Пьетро лишь разводил руками.

Дервиш сам налил себе полную чашу вина, смакуя выпил и сквозь зубы процедил:

– Пьетро, я, кажется, напрасно трачу время на просвещение чужеземного друга ага Саакадзе.

Делла Валле живо оглядел дервиша и попросил отца Тхадео начать мессу без него. Папуна проводил монаха веселым взором и поинтересовался: неужели синьор не узнал любителя вина из содружества «барсов»?

Но Пьетро хмуро заметил, что ни в раю, ни в аду он не знает ничего, что походило бы на дервиша.

– Ни в аду, ни в раю? Ты прав. Дом Георгия Саакадзе никак не похож на эти поистине опрометчиво созданные богом ханэ.