– Должен знать… Что вам приспичило? Не помню. – Махнул помощник рукой. – Это для того, чтобы устроить меня в магазин, я прав? Я принесу свидетельство и чек.
– Трудовой книжки, значит, нет, – проговорил я, припомнив, как помощник горел желанием овладеть любой профессией. – Я оформлю её для тебя. Чек не приноси. Свидетельства будет достаточно.
– Завтра? Так скоро! Не уснуть мне ночью, – признался он, радостно волнуясь и дрыгая смешно ногой, с которой слетел расстёгнутый ботинок. – Вы дадите мне настоящий бейджик? Не то, что этот, вон, какой серый и потрёпанный! А как насчёт формы? Между прочим, у меня есть чистая рубашка и неплохие брюки.
Мне и самому было приятно и беспокойно оттого, что нам предстояло работать вместе. Речь об обустройстве помощника в стенах «Летнего розмарина» ранее не заходила, и этот помощник был одним из немногих, кто стремился изучить флористику как искусство. Предполагаю, что он брал в пример Василия, который трудился без отдыха.
Следующим же днём Костя предпочёл не затевать ссору. Ему были предельно ясны мои указания. Если что и представлялось затруднительным, то он задавал вопрос в блокноте, тыча им мне безмолвно в лицо, и записывал заказы клиентов, которые звонили по телефону. Потом он отрывал стикеры и клеил их прямо на кассовый аппарат.
В обеденный перерыв я запустил помощника в тесный кабинет. Мы присели за аккуратный чистый стол из европейского бука. Я вынул из ящика, запираемого на ключ, договор и трудовую чёрно-золотую книжку и приступил к заполнению титульного листа.
– Номер?
– Забыли? Что ж вы за работодатель гадкий?
– Звать тебя числом как-то неразумно, – оправдался я неуклюже и сказал механически во второй раз: – Номер.
– Десять тысяч триста восемьдесят пять.
– Дата создания?
– В две тысячи тридцать четвёртом году. Подтвержу слова свидетельством, – откликнулся он невозмутимо и показал голубоватый документ.
– Сколько было лет на момент создания?
– Ноль, – сморщился он, вжавшись спиной в стул.
– Наверное, из-за этого не продавали.
– Объясните.
– Ты был ребёнком. Ребёнка из детского дома не всякий заберёт, его кормить и воспитывать нужно. Сейчас делают помощников молодых, крепких, чтоб за домом ухаживали и заботились о безопасности. Мало ли, грабитель какой или убийца, а здоровяка нет рядом! О, ужасно, пришлось бы спасать и себя, и маленького.
– Не соглашусь. У меня другое мнение.
– Какое?
– А такое, что я!.. То есть, помощник, даже если он несовершеннолетний, годится для многого, – вытаращился он потрясённо и с вполне ожидаемой горячностью начал доказывать собственную правду на примере знакомых ему помощников. – Девять тысяч сто сорок четвёртый известен тем, что спас двенадцать человек из-под обвала камней с утёса, а ему было всего лишь девятнадцать. Он не отличался любовью к спорту и выпивал в компании. Ну? Или как вам помощница по кличке «Панцирь», в которую в шестнадцать лет выстрелили семь раз. Она закрыла хозяина от пуль и выжила. Вы действительно думаете, что они слабаки?
– Ты говоришь о единичных случаях, – осадил я помощника резко, вернувшись к трудовой книжке. – Молчал уж лучше бы. Так далеко не уйдём.
– Да. Перерыв закончится, а мы не разобрались… Сомнения мучают. Откажись от них, вы бы взглянули на меня другими глазами! – договорил он и утих.
– Профессия, помощник флориста. Не подскажешь сегодняшнее число? Дату укажу.
– Шестое августа две тысячи пятидесятого.
– Подпись.
– И вашу.
Поставил печать.
Перед тем, как заключить трудовой договор, помощник вчитывался в смысл написанного и, перечитав раза четыре раздел оплаты труда, остановился на сведениях об ответственности сторон. Он расписался на втором экземпляре, предчувствуя неспокойное будущее, и подавился смехом.
– Не с дьяволом заключаешь сделку.
– Лучше с ним, – повысил голос помощник.
– Шутишь? – спросил я, расплывшись в улыбочке. – Он слышит тебя.
– Какие тут шутки? Пока я на земле, я не боюсь ни дьявола, ни Бога. Они меня достанут в аду или в раю, когда я умру. В «Летнем розмарине» меня достанете только вы, ещё как достанете! Ну, теперь мы в одной лодке? – Он протянул уверенно руку. – Пожмите. Так принято.
– Принято.
– Мне надо срочно похвастаться Пустыркиным, что я получил работу. Разрешите позвонить, начальник?
– Разрешаю, – сказал я и подавил короткий смешок. – Уж очень ты не похож на работника. Скорее всего, не он.
– Зовите, как удобнее, но вы для меня теперь начальник. Можно взглянуть на книжечку?
– Возьми.
Он посмотрел внимательно на титульный лист трудовой книжки и, ярко искрясь, вылетел из кабинета. Костя, пришедший с обеда, заметил перемену, произошедшую с помощником, и решился поговорить со мной.
– Что он разогнался? Чуть не сшиб меня!
– Потому что работает впервые. Официально, – объяснил я, не переставая удивляться энергии помощника, который катался по магазину на стуле с колёсиками и кричал возбуждённо со слезами на губах: – Как хорошо, как прекрасна жизнь! Почему так весело? Коллеги, давайте ко мне.
– Вы всё же приняли его?
– Ты недоволен.
– Что ж, придётся как-то мириться с вашим выбором. Я не вправе осуждать. Но предупреждаю вас, чтобы он не болтался бесцельно. Кажется, он действительно счастлив. Как погляжу, вы тоже. Улыбаетесь. Когда в последний раз вы улыбались так естественно и просто? – спросил Костя, намекая на присущую мне чрезвычайную серьёзность.
Но то была не моя широкая улыбка. Помощник всего лишь заражал меня безоблачным настроением и верил, что поступая, как вздумается, он поступал порядочно и справедливо. Бесхитростная искренность в его поведении подкупала больше всего.
Глава пятая.
Злополучная тетрадь
Четырнадцатого августа всё шло своим чередом. Нас на полчаса проведал Костяшкин и купил букет для дочери, у которой состоялась помолвка с добрым и вежливым, по словам довольного Дмитрия, молодым человеком. В приподнятом состоянии он полюбопытствовал, откуда появился новый работник. Заметив, что тот не человек, Костяшкин многозначительно хмыкнул и подозвал Костю, подмигивая мне правым голубовато-синим глазом.
– Уже сдружились?
– Не то, чтобы дружим, – замялся Костя, посмотрел на воодушевлённого помощника, но тут же осмелев, произнёс равнодушно: – Мы вообще не любим друг друга. Он делает свою часть работы, а я свою. Так, пустяк. Уж очень меня не устраивает этот типчик. Мутный.
– Он натворил глупостей? – удивился Костяшкин и крепко сжал ирисы.