Восемь узлов

– И все же я считаю, что ты достойна лучшего.

Однако Энджи было не так-то просто уболтать.

– Ты ничего от меня не добьешься этими сладкими речами, поэтому либо меняй тактику, либо выворачивай карманы и покупай товар. Зачем ты пришел сюда, Хом?

Мгновение помолчав, блондин отважился заглянуть женщине прямо в глаза:

– Три капли опиума.

– С ума сошел?! – возмутилась хозяйка аптеки. – Твой старик поднимет шум на всю деревню…

– Он не узнает. Никто не узнает. Просто будь умницей и сделай это для меня. Я знаю, что на самом деле ты добрая и ты сделаешь это для меня. А уж я в долгу не останусь… – с этими словами Хом высыпал на прилавок щедрую горсть золотых.

Увидев деньги, Ежевичная Жена с недовольным видом отошла от прилавка. На самой высокой полке, рядом с козлиным черепом, стояла небольшая шкатулка. За ней-то и потянулась Энджи. Достав из обитой бархатом шкатулки крошечную склянку, она положила ее на раскрытую ладонь Хома и отчеканила:

– И чтоб больше я тебя здесь не видела.

– Ни о чем не беспокойся, – заверил ее Хом и покинул флигель, унося в кармане порцию опиумной настойки рядом с лавандой и мятой, полученными ранее у Травницы.

Он не оборачивался, он притворялся, будто не слышит, как Ежевичная Жена кричит вслед: «Хом, ты забыл свою книгу! Вернись!» Если уж эта суровая дама с усталыми глазами и волосами черными, как все ее наряды, начнет читать то, что он как бы случайно там оставил, то дело решено, – ликовал молодой Келли.

Когда он дошел до пасеки, Пэйджи уже съел свою тарелку комковатой каши на ужин (ни Лекки, ни его приемыш не владели кулинарными навыками) и теперь готовился ко сну. Хом прикинулся удивленным:

– Чего это ты в такую рань укладываешься?

– Завтра с утра уезжаю с Витой на ярмарку.

– Это что, свидание? – Хом состроил гримасу. Естественно, никто не мог подумать, что новость уже была ему известна.

Пэйджи загадочно улыбнулся:

– Возможно.

– Отлично! Успехов тебе завтра, значит. Но ведь это не значит, что мы не можем с тобой выпить сегодня, так?

Как мог Пэйджи отказать старшему товарищу? Да он и не хотел. И сделав всего пару глотков появившегося словно из ниоткуда вина со странноватым привкусом, он попытался было разобрать, о чем Хом толкует, да успокоился лишь одним сливающимся в монотонный звук голосом друга, а спустя полчаса Пэйджи и вовсе уснул мертвецким сном на покрывале у камина, мирно посапывая под треск поленьев. Когда Лекки вернулся домой и отнес воспитанника в кровать, Хом, уже собираясь уходить, извиняющимся тоном доложил пасечнику:

– Кажется, он просто слегка перебрал.

***

Декабрьское солнце поднялось высоко и сделало снег ослепительным, когда пасечник, закончив в сарае сбор новых ульев, пришел будить Пэйджи. Ненавистная занавеска-загородка открылась одним резким движением:

– Эй, парень, разве ты не собирался сегодня куда-то?

Едва проснувшись, Пэйджи сразу понял, что первый поезд, на котором они собирались на ярмарку, давным-давно ушел.

– Проклятье, проклятье… – залепетал юноша, ворочаясь на старом тюфяке и пытаясь сообразить, что к чему.

Голова раскалывалась так, будто ее зажали в свинцовый обруч, затягивающийся все крепче с каждым движением. На ходу одевшись, ежась от холода, он схватил горсть монет, что берег в расколотой глиняной чашке, и, наскоро попрощавшись с Лекки, что есть сил поспешил к пустырю.

Вита сидела на том же поваленном на снег дереве и курила длинную трубку. Завидев Пэйджи, она рассмеялась:

– Уж кого не ждала тут увидеть в этот час.

– Я проспал! Впервые в жизни! Опоздал на поезд, потому что проспал… Прости, прости, прости меня!

Геверка пожала плечами:

– Ничего. Значит, останемся в деревне.

– То есть как? Мы еще успеем на полуденный поезд. Будем на ярмарке через несколько часов.

– Ты уверен?

– Спрашиваешь! Конечно, уверен.

Он протянул было руку, помогая девушке слезть с дерева, но та нетерпеливо отмахнулась от него. Однако когда они зашагали по сугробам к лодочной переправе, Вита сама взяла ладонь Пэйджи в свою, спрятанную в перчатку из искусно выделанной телячьей кожи.

Пэйджи, скосив глаза вниз, изучал перчатку Виты. Сколько же в геверах было всего чужеземного, необычного! Понятно, что местные в зиму носили совсем другие рукавицы – шерстяные и колкие. Кожевники берегли свой товар для обуви и верхней одежды, никому в голову бы здесь не пришло шить из кожи такой пустяк, как перчатки.

И все это делало Виту еще прекраснее и недостижимее в глазах юноши.

Но, к своему стыду, он отпустил ее руку сам, едва лишь лодочная переправа показалась за голыми зимними деревьями.

– Мы должны соблюдать осторожность, – предостерег он леди Полумесяц. – У нас здесь все играют по правилам и не терпят, чтобы правила нарушали.

Вита недоуменно посмотрела на него, но Пэйджи не желал ничего объяснять. Хватило ему и так полжизни созерцать страдания Лекки и Травницы, главных деревенских прелюбодеев. Сам-то он не допустит ничего подобного. Но до поры до времени им нужно проявлять благоразумие, не мельтешить перед местными, не казаться парочкой. Иначе… Об этом Пэйджи и думать не смел. Все всё увидят, все всё узнают. И он больше не сможет даже словом перемолвиться со своей спутницей.

Лодочник сидел на причале и чистил щеточкой разобранный прямо на колене часовой механизм – починка часов была его второй работой. Приметив молодых, мужчина недоверчиво сощурился:

– Куда это вы собираетесь вдвоем?

– В города, – сухо отрезала Вита.

– Вдвоем? – не сдавался Лодочник.

Пэйджи начал оправдываться:

– Мы просто отправляемся на ярмарку за покупками. Лекки в курсе. И остальные тоже. Нам лишь нужно добраться до поезда, и вечером мы вернемся обратно.

Лодочник, ссыпав часовые детали во внутренний карман, встал и принялся нехотя отвязывать веревку от причала:

– Ладно. В конце концов, мне тоже надо как-то зарабатывать на жизнь. Но если ты, парень, окажешься замешан в чем-то… неподобающем, то я мигом сдам тебя Жрецу, учти.

«Неподобающем!» Пэйджи едва мог заставить себя промолчать в ответ. О самом Лодочнике ходили премерзкие слухи. Старый Келли, если при нем заводили речь про Лодочника, и вовсе использовал слово «что» вместо «кто», таким образом расчеловечивая, лишая достоинства, лишая души. Вещь, а не личность – вот кем пытались выставить Лодочника в деревне.

Однако, несмотря на дурную репутацию, Пэйджи всегда восхищался умениями этого мужчины заниматься переправой и часовщицким делом, равно как восхищался Пэйджи и саркастичными, почти язвительными замечаниями Лодочника, и даже его внешностью. По правде говоря, Пэйджи все еще теплил в себе надежду на то, что настоящий отец живет где-то здесь, в деревне, и Лодочник так и напрашивался на эту роль. С иссиня-черными волосами, прозрачными волноморскими глазами и бледной кожей, он смахивал на Ежевичных своей мрачностью, но при этом в Лодочнике всегда оставалась некая городская щеголеватость: зажигалки, портсигары, запонки на манжетах и всегда начищенные до блеска часовые цепочки, ведущие из карманов жилета к идеально пришитым пуговицам.