Палитры смерти

Максим пил минеральную воду и наворачивал какой- то салат с кучей помидоров. Он даже есть умел как -то утонченно и аппетитно, я бы сказала – эстетично. У меня так точно не получалось и поэтому я предпочитала ковырять в тарелке, изредка отправляя в рот небольшие порции, что- бы не рисковать испачкать лицо или уголки губ.

– Допустим, Шерлок, вы правы. Тогда вы – Вероника мисс обворожительная сердцеедка.

Я густо покраснела и не могла сдержать улыбку. – Ну что вы..так уж сердцеедка.

– Да еще какая. Не успела приехать на новое место работы, а уже лишила покоя своего начальника. Он так смотрел.. если бы только у глаз были зубы, он отхватил бы от тебя приличный кусок! И унес бы его домой и спрятал под одеялом.

– А откуда ты знаешь, что он мой начальник? Я совершенно не выгляжу представительно? Может, все наоборот.

– Извини, если ошибся. Ты выглядишь более, чем представительно. Но просто я наблюдал за вами, с ним здоровались, соблюдая субординацию. И он всем кивал покровительственно. И ваше общение создавало такое ощущение, что он такой строгий начальник, а ты такая идейная сотрудница, резвая и решительная.

Как же мило он улыбается. Взгляд чуть исподлобья, глаза задиристо блестят, но мне с ним как- то легко и я больше не загипнотизированный кролик.

– Ого! Как интересно. Идейная и резвая? За такой непродолжительный период и столько суждения. Ты хороший психолог. И наблюдатель.

– Издержки профессии. – он пожал плечами.

– Ах да. Видишь внутренний мир человека, прежде, чем приступаешь к его портрету? Или просто рисуешь то, что видишь? Как это вообще происходит?

– Я вижу нечто большее. То, что, наверное и не должен бы видеть. Но происходит оно само собой. Я вижу слабые стороны. Я вижу нераскрытые глубины. Я вижу то, что в человеке скрывалось и подавлялось долгое время, вижу ту страсть, которая кипит в нем, вижу его склонность и печаль, вижу то, что в его голове, мечтах и несоответствие всего этого тому, что он делает в реальности. Тут можно долго и глубоко рассуждать, сравнивая его внутреннюю сущность и подводные колебания и ту легкую рябь, которую мы видим на поверхности. Я стараюсь рисовать именно суть. Я вижу человека и рисую его таким, каков он на самом деле. Но….не все могут смотреть в лицо правде. Это..трудно все объяснить, но я не могу по другому. Но и не хочу заставлять кого- то страдать.

– Это все… так таинственно. Какая -то мистика, честно говоря. Трудно ведь сразу вот так увидеть суть, не дав возможность человеку проявить себя..

– Да. Трудно. Вам всем это трудно. А я, когда приступаю к работе, как будто открываю старый пыльный сундук, а там….может быть, сверкает и слепит сокровище, а может быть куча старых скелетов и лохматых пауков. Как- то так. Но то, что твой начальник пленен тобой, определенно. И меня волнует, должен ли я беспокоится на этот счет?

Он снова улыбнулся после минуты сосредоточенного размышления и весело подмигнул. Мне стало очень сладко внутри от этого вопроса, расплавленная теплая карамель потекла из области груди вниз, к животу. Я понимала, что возможно это просто легкое заигрывание, обыкновенный флирт с его стороны, но это звучало так желанно и так тепло…

– Должен ли ты беспокоиться? Ну, если учесть тот факт, что мы знакомы без малого один день, то я вообще не вижу для тебя причин для беспокойства.

– Ты не видишь, а я вижу. Ты недооцениваешь силу момента. Мы познакомились сегодня, это факт. Но ощущения внутри меня..они такие, словно я знаю тебя давно. И просто ждал случая подойти и заговорить. О погоде, о пробках, что угодно. Как будто если бы мы жили бок о бок много лет. И тут внезапно столкнулись на лестнице лбами и дальше пошли вместе, как будто так и должно было быть. Очень надеюсь, что тебя не пугает …мое такое сравнение.. Это действительно все очень быстро для тебя..я понимаю.

– Ни капли меня не пугает. Я не робкого десятка. – я с удовольствием отхлебнула великолепного шелкового на вкус вина из изящного бокала. Вино было потрясающее. И действие его на меня не менее впечатляло. Я все больше расслаблялась и вливалась в эту безумную атмосферу летнего вечера, так внезапно и непонятно произошедшую со мной. Все казалось мне простым и понятным. Я понимала его, я соглашалась с его сравнениями. Да, Максим, я тоже знаю тебя много лет. Ты безумно красив и мне просто страшно представить, сколько у тебя может быть женщин, особенно учитывая твою слишком непринужденную манеру общения. Я уверена, что не устоит никто, знать его, видеть его улыбку и открытый, глубокий взгляд – и не потерять голову просто невозможно. Ну что ж. потеряю ее и я, я правда не робкого десятка. Пусть наступит завтра и возможно, будет похмелье. Я готова заплатить любую цену за странное, неожиданное волшебство этого прекрасного вечера. Я нырнула в его глаза из надоедливо шершавшего вороха своих мыслей и ушла на глубину.

– Спасибо, Вероника. И все таки ты не ответила..что у тебя есть к твоему начальнику?

Мне захотелось его подразнить. – А если что то и есть..и что же? Ты его кисточками закидаешь?

Сказала и тут же пожалела. Что за язык у меня такой? Какая -то грубая и неуместная шутка, да еще и глупая к тому же, ну все… Сейчас его улыбка пропадет, он подумает, что слишком много от меня ожидал и ошибся и постарается забыть, как только отправит домой. Как если бы он любовался на необычную букашку и вдруг, поняв, что это лишь муха, упавшая в краску, а затем обвалявшаяся в пыльце резко потеряет к ней интерес.

Максим пристально посмотрел на меня и улыбнулся одним уголком рта. Вот дурочка, наверное думает он сейчас. Но угадать, что в его голове, как угадать, что на дне бездонного моря просто невозможно. Но вдруг..произошло что то странное. Все мое сожаление и напряжение враз улетучилось и ко мне вернулась моя непринужденная легкость. Я вдруг поняла, что ничего страшного не произошло и он совершенно не обратил на это внимания. Как если бы, взглянув на меня, он прочитал все, что творилось в моей душе и убавил огонь. Точнее, совсем выключил, что бы я не обжигалась. Все продолжало быть таким же волшебным и чудесным. И я поспешила исправить ситуацию.

– Максим, совершенно ничего нет и быть не может между нами. Он не мой человек, он просто мой начальник. Если это тебе действительно так важно…

– Мне… важно. В любом случае, спасибо, что ответила и не докапываешься до причин. – он опустил глаза, потом снова взглянул на меня и гигантская теплая, синяя цунами накрыла мой беззащитный остров самообладания. – а почему ты не ешь свой салат? Ты раскапываешь и закапываешь в нем ямки. Что ты в них прячешь?

Я едва сдержалась, что- бы не рассмеятся. Действительно, я почти ничего не ела и мой суп с лангустом – утопленником унесли почти нетронутым. Теперь та же участь ожидала, похоже и мой салат Морская фантазия.. Ну не лезло мне в рот ничего, как -то мне казалось, что если я начну интенсивно жевать, то нечаянно расколю эту хрупкую нежность момента. Грубо ее разжую и выплюну. Но он прав, чем все это объяснить, все -таки было проще закинуть пару кусочков в рот для видимости. А то подумает невесть что..

А он продолжал вопросительно смотреть на меня, чуть склонив голову, как он обычно делал и это добавляло ему особенного шарма и притягательности. И я, как могла скромней и проще объяснила ему, что слишком увлечена беседой и просто- напросто забыла про свою тарелку с едой.

– Так объясни поподробней, что значит ты рисуешь сущность вещей, вот, например людей. Как можно это передать..не понимаю.

– Ну если на примере… вот есть человек, он относительно молод, он старается везде успеть, занят своей карьерой и налаживанием связей. У него много друзей, особенно в социальных сетях и он очень этим гордится и ценит это. Ему ужасно важно, что думают о нем другие, ему важно, как они его видят и оценивают. Каждый выходной у него планы встреч с разными нужными и не очень людьми, он посещает разные мероприятия. Даже и не очень интересные, но людные. Он не хочет просыпаться один, он постоянно в поиске и бросается на все доступное. Он отдает себя на растерзание мелочам и пустым разговорам, глупым отношениям и безразличным людям. Он предельно занят и социален, остроумен и весел. Но в душе он ужасно одинок и несчастен, больше всего на свете он боится остаться один на один с собой и своими демонами. Разговора с собой он боится, как отличник, получивший случайно двойку боится разговора с отцом. Потому, что правда тяжела для всех. Жизнь его, в целом, пуста и бессмысленна, но он, в своей гонке и постоянной наполненности ее событиями и непонятными людьми просто не дает себе времени заметить это и подумать об этом. Никто не замечает его грустных глаз, его кривой улыбки, потому, что всем все равно и есть дело только до них самих и их не за что винить. У каждого своя боль, свой темный шлейф тоски, тянущийся далеко из детских лет. Все мы по сути одиноки и сами по себе. Сколько угодно можем придумывать себе смысл жизни, людей, ради которых мы живем или занятия, которые делают наш досуг. В душе мы лишь растерянные маленькие дети, которые не знают что делать посреди огромной оживленной улицы безразличных взрослых, бегущих по своим делам.

Я лишь вижу в каждом этого маленького, потерянного ребенка, когда приступаю к работе. И изображаю мир, вещи и людей в их истинной сущности. Но я не понимаю точнее… точнее не могу тебе объяснить, но моя проекция мира и его видения, перенесенная на холст как то утраивает восприятие и переживание людей. Если он чувствовал страх, то его же страх, изображенный мной, превращается для него в кромешный ужас. Его одиночество в моем представлении становится непереносимым страданием. И это… пугает меня, но я до конца не разобрался с этим феноменом. Или как еще можно не столь кичливо назвать это явление…

– Так эти слухи… – я собиралась с духом некоторое время – слухи, которые многие повторяют… когда мы приехали в город и услышали о тебе и твоей выставке, на которую все хотели попасть..и я тоже. Кстати, Илья, начальник, помог нам достать билеты..

– Этого еще не хватало….снова этот начальник, да еще… шустрый какой. Билеты на мою выставку! Определенно, он меня начинает беспокоить. Ну и как я себя должен чувствовать? Лучше бы я поджог это ДК со своими картинами.– Максим говорил полусерьезно и было трудно разобрать, была ли это шутка или все таки он был уязвлен. В любом случае, глаза его лихорадочно сверкнули из- под угрюмо надвинутых бровей и я просто решила не реагировать на этот выпад и продолжить свою мысль.

– Да. Но все- таки о слухах. Твоя… личная жизнь – я немного запнулась и почувствовала сильное желание прокашляться. Только бы не подавиться, как тогда в столовой, вот будет позор. Изо всех сил я сдержала судорожный позыв своего горла, но при этом почувствовала, как кровь прилила к моему лицу и мне стало совсем не по себе, когда я представила себя пунцово красного цвета, с глупым выражением лица сидящей сейчас напротив самого таинственного, загадочного и обворожительного человека на свете. Да уж. Вот и поговорили.

– Ууу – сделал катастрофически серьезное лицо Максим. – Видимо, что- то оооочень жуткое обо мне говорят. Когда особо нечего обсуждать, люди склонны выдумывать всякую околесицу, так сказать, окутать самым мрачным покрывалом таинственности любой скрытный образ. Если он непубличен, он скрывается, значит….у него рога..или нет. Он продал душу дьяволу и сторонится людей, что- бы не загрызть кого- нибудь ненароком, он предпочитает в одиночестве гулять по ночному кладбищу и выть на луну из леса. Или еще можно придумать, что у него непроизвольная рвота и заикание при виде красивых девушек, потому, что в молодости его любовь отвергли и теперь у него комплекс, который лучше скрывать от общественности. Да он точно какой -то ненормальный, разве есть кто то, кто не мечтает о публичности, о том, что бы каждый имел возможность перемыть твои многострадальные косточки, обсудить твою личную жизнь и еще дать пару дельных советов. Да еще бонусом набрав твое имя в поисковике, тут же получить доступ к твоим полуобнаженным и перекошенным фотографиям в обнимку с пьяными сисястыми и губастыми монстрами на какой -нибудь пенной вечеринке на Ибице. Да просто мечта, тут не поспоришь. Ну давай, добей уж меня, что из вышеперечисленного ты обо мне слышала, что я за чудовище такое в глазах людей?

Он выжидательно, с тенью легкой насмешки на меня уставился.

– Да нет..ничего из вышеперечисленного. Ну разве что… что у тебя есть заячий хвост, который ты постоянно подстригаешь, что бы он сильно не выпирал, да и еще пару мелочей, вроде того, что раньше ты был женщиной с лишним весом и постоянно косил от физкультуры в школе..

– Ну я не удивлен

– Да шутка!

– Да понял!

Мы некоторое время помолчали, просто глядя друг другу в глаза и улыбаясь и странное, согревающее спокойствие и тепло перетекало из его синих глаз в мои голодные, широко раскрытые зеркала души. Я не хотела верить ни во что, что я слышала о нем, да и была не в состоянии. Какие то смутные истории о несчастных девушках, с которыми он был непродолжительное время и с которыми после творилось что то несуразное.. да зачем думать об этом? Вечер так хорош..

И все таки..

– Я слышала лишь историю про твой роман с какой то американкой, дочерью губернатора, с которой что то потом произошло нехорошее после твоего отъезда..я не хочу сказать, что ты был причиной того, что с ней происходило, но мы говорим о слухах и люди… они связывают ее состояние и поступок..с твоим появлением в ее жизни..

– Поступок.. это была просто глупость. А не поступок. Я понял тебя… Да, это было. Ее звали Сьюзанн, что о ней сказать.. Красивая, пушистая, избалованная и капризная. Мы познакомились на аукционе Сосебай, она была там с отцом..они приехали прикупить пару картин для своего загородного домика на побережье. Как оказалось, отец, Кевин Маккларен, был знаком с моим творчеством и купил за очень хорошие деньги одну из моих картин. Кто то из организаторов сообщил им, что я в городе на данный момент и что приглашен на празднование годовщины основания именитого аукциона.. Они изъявили желание познакомится со мной. Вечером мы встретились. Пили вино, общались, Лесли была очень мила и показалась мне милым и добрым ребенком, такой улыбчивой и внимательной девочкой. Что- то в ней очень зацепило меня, хотя после, в процессе нашего общения стиль ее поведения меня очень огорчал. Она была заносчива и считала, что все в мире существует лишь для нее и удовлетворения ее капризов. Она включала истерику всякий раз, как только что -то шло не так, как ей было нужно. Но я видел в ней нечто другое. Всю ту же несчастную девочку с каким -то темным пятном в прошлом, которое кровоточило всякий раз, как что то напоминало ей об этом. Это была травма, тщательно прикрытая мишурой дерзости и светскости. Она замучила меня таскать по своим друзьям и приемам, столько лицемерия и плесени я и не вспомню, хотя насмотрелся. Но я был с ней, я хотел помочь ей..хотел узнать ее тайну.

И однажды ночью, после очередного визита к каким то крайне важным ее друзьям, где она встретила своего бывшего, а он, в свою очередь увидел ее со мной и вел себя крайне несдержанно..так, что его пришлось слегка осадить, она крепко набралась, я почти тащил ее под руки домой. И дома она с вызовом начала мне рассказывать, что все мужчины только и думают, как задрать ей юбку, что никто даже видеть не хочет ее душу, что все сволочи и в этом роде. А ведь она человек и у нее есть что рассказать. И у нее есть душа и она болит.

Она росла без матери, та умерла от рака, когда ей было 12. Это тяжелой ношей легло на ее детство, для девочки остаться без матери – это действительно катастрофа и я ее не осуждаю. Отец много работал и большей частью ею занимался старший брат. Он был для нее всем, она любила его всем сердцем и не ставила под сомнение ничего из того, что приходило ему в голову и что он требовал от нее. А он оказался редкостным засранцем, которому совершенно не везло в личной жизни и в школе он тоже был изгоем, часто приходил с фингалами, в рваной одежде. Он был озлоблен на весь окружающий мир и только сестренка была для него отдушиной. И видимо однажды, заметив, как взрослеет и хорошеет его Сьюзи, как проявляется ее грудь, как преданно и покорно она смотрит на него, мерзавец вдруг решил, что границ не существует для него. Он был настойчив, она была не в силах отказать и между ними завязалась постоянная интимная связь и страшно представить, что за сумасшедшие идеи приходили в голову этому психопату в процессе.

Но каким -то образом, однажды это стало известно отцу, который был вне себя от ярости. На кону оказались не только его чувства отцовской гордости, но и головокружительная карьера политика и он решил аккуратно замять скандальчик, отправив парня в армию, в горячую точку войны с Вьетнамом. Парень был жесток и туп, он не пришелся ко двору своим сослуживцам и тут спорный вопрос, кто покончил с ним на самом деле..то ли пуля неприятеля, то ли недовольные товарищи, а может быть и сам отец приложил косвенно руку, как до последнего считала Сьюзи. Вообщем, его убили и это стало непереносимой трагедией для его любящей сестры. Она была долгое время в депрессии, на реабилитации в психиатрической клинике, несколько лет на транквилизаторах и антидепрессантах и вот… получилось то, что получилось. Ее нервозная маска светскости, стервозности и дерзости как защита израненного, измученного внутреннего ребенка, забившегося в угол в непрестанном плаче.

Мне было очень жаль ее и я старался, как мог, поддержать. Терпел ее выходки, в разумных пределах, улыбался ее напомаженным друзьям, вел бестолковые разговоры о машинах, часах, путешествиях и что там еще у них было в почете. Но ей уперлась до маразма мысль, что я должен ее нарисовать… обнаженной.

Максим немного запнулся. А меня, при этих его словах, прорезала острая стрела жгучей ревности и вышла наружу в виде першения в горле, при котором я непроизвольно закашлялась. Это было, конечно же, глупо, предполагать, что до настоящего момента в рассказе между ними не было ничего интимного. Но почему- то именно ее желание быть нарисованной им, да еще и обнаженной, подействовало на меня как то раздражающе. Как известие об измене человека, который тебе дорог, но ничего не должен и не обещал.

– Ты в порядке? Может, воды? – Максим выглядел встревоженным, глаза блестели с заметным беспокойством и затаенной грустью. Мне показалось, он понимает мое состояние.

– Все нормально… просто слишком глубоко и неудачно вздохнула.. Все это так..грустно..но мне уже лучше. Продолжай.

– Окей. Она донимала и донимала меня без устали пару недель и я сдался.. Я работал над ее образом три дня. Я рисовал то, что видел и чувствовал в ней. Быть может, она ждала другого… Это было очень естественно. Я не видел ее маску, я видел ее душу и рисовал ее. Когда работа была окончена, она долго и молчаливо смотрела на нее широко открытыми глазами. Было похоже, что с ней случился ступор. Я пытался вывести ее на разговор, но она просто молчала и молча смотрела. Тогда я стал просто ждать.. Спустя долгое время, мне показалось вечность, она начала биться в истерических рыданиях. Она кричала, что видит ТАМ, как мама обнимает ее, как мама зовет. Что ей хорошо ТАМ, она снова счастлива. Она видит Джорджи, это ее брат.. он просит у нее прощения и говорит, что любит ее больше всего на свете. Она кричала, что хочет к ним, что она любит меня и хочет, что бы я был с ней ТАМ, что такого безоблачного счастья нигде на земле быть не может. Она умоляла меня не оставлять ее и пойти с ней ТУДА, где мы будем счастливы все вместе. Я чуть не рехнулся, успокаивая ее. Это было трудной задачей и не вполне результативной. Спустя несколько часов мы были в ресторане, туда приехали ее, точнее, наши общие друзья, как анонсировалось. Вечер прошел вполне спокойно, она держалась молодцом и ничем себя не выдавала.

Я должен был лететь в Лондон на неделю по делам. Она очень легко и спокойно отпустила меня, сказала, что будет с нетерпением ждать, а пока съездит в свой старый дом на Фарренгейт стрит, в окрестностях Вирджинии, где жила ее семья давным – давно, когда мама была жива и Джорджи был жив…