Ненависть дождя

Стискиваю зубы от боли и стыда.

– Десять недель. Будешь рожать или на аборт пойдешь?

– Я не знаю.

– А кто будет знать? Учти, аборт делают до двенадцати недель, а у меня талоны.

– Я подумаю.

Выхожу на работу. Его еще нет! Почему? Жду, может Кавалерия что-то скажет. Наконец, сделав равнодушное лицо, спрашиваю о нем.

– Задержался по семейным делам.

И больше ничего, даже Надежда не приходит. Что за дела? И когда он приедет? Меня тошнит, могу есть только салат из свежей капусты. Хожу в столовую после всех, чтобы не заметили. Вздрагиваю от каждого стука и шороха, не могу оторвать взгляд от двери. Кавалерия ругает меня за невнимательность. Из последних сил держу себя в руках. Отчаяние, затем апатия, мне кажется, что никогда он больше не приедет.

Он приезжает. Весь день у него народ, или его нет на месте. Пишу записку и незаметно передаю ему. Я никогда не делала этого раньше. Он всегда сам договаривался о встречах. День проходит. Ничего. Назавтра его нет с утра. Приходит Надежда. Что это они обсуждают с Кавалерией? Его жена и сын приехали с ним. Она беременна! Я не вынесу этого. Как мне плохо!

14

Такое уже было с ней. Было доверие, было, казалось, полное единство. На первом курсе за ней по пятам ходил Петя Зайков – высокий тощий веснушчатый парень с копной соломенных волос. Они познакомились на вечере первокурсников, он совсем не давал ей пообщаться с однокашниками, без конца приглашал танцевать, а потом поехал провожать. И с этого дня не давал проходу. Он был влюблен и восхищен, встречал и провожал, смотрел ей в рот и со всем соглашался, делал подарки, старался предупреждать ее желания. Сначала он казался Марине смешным, потом она заметила, что он похож на артиста Дмитрия Харатьяна, и наконец – влюбилась.

Марина верила, что это – навсегда. Она рассказывала Пете всю свою жизнь, и он понимал все ее переживания. Она представила его родителям, и он официально просил ее руки. Папа без обиняков спросил, где и на что они собираются жить. Петя с достоинством ответил, что и сейчас зарабатывает достаточно, чтобы прокормиться и снимать комнату, а через год получит диплом. Мама только слабо возражала, что первый курс – рановато для брака. А вдруг – дети? Но Марина не собиралась ждать целых пять лет, а с детьми можно и не спешить. Так и заявила она с высоты своего положения взрослой женщины, имеющей двухмесячный сексуальный опыт.

Свидания происходили в студенческом общежитии, когда Петины соседи освобождали комнату. Петя был внимательным и ласковым партнером, близость с ним приносила Марине радость, усиленную чувством новизны и гордостью от вхождения во взрослую жизнь. Ни малейшей тени сомнения не было у нее, даже паспорт после подачи заявления в ЗАГС оставался в Петиной сумке. Куда ж он денется?

Петя исчез в марте совершенно внезапно, без объяснений, без записки, за неделю до регистрации. Он сказал, что будет занят на работе, но через три дня не пришел на встречу, и встревоженная Марина помчалась в общежитие, подозревая или аварию или смертельную болезнь. Но сосед Пети, не знакомый Марине парень, ухмыляясь, сообщил, что Зайков перевелся из Москвы куда-то на восток, ближе к родному городу Копьевску. «Да, Зайчик, он – такой, прыгать любит. Вот, паспорт оставил». Она просто онемела от горя и обиды. Молча взяла свой паспорт и вышла, не помня себя, добралась до дома. Хотелось одного: чтобы кончилась эта боль. Зайти в ванную, закрыться и – бритвой по венам.

Но дома по счастливой случайности оказалась мама. Увидев ее родное доброе лицо, ее встревоженные глаза, Марина зарыдала прямо у порога. Мама обняла ее и увлекла на диван, долго слушала ее сбивчивые речи, ее «за что?» и «почему?», гладила по голове, а потом задала только один вопрос:

– 

Ты не беременна?

– Ох, нет! Точно – нет, – покраснела Марина, забыв свою взрослость. В семье врача девочки давным-давно знали о контрацепции.

– Тогда – переживем. Выбрось его скорей из головы, считай, что это – прививка от подлости.

– Почему – «прививка»? – Марина от неожиданной мысли даже плакать перестала, – Разве «болезнь» еще впереди? Разве я смогу снова кому-то поверить, влюбиться?

– Обязательно сможешь, только, может быть, станешь осторожней. Тебе еще повезло, что семью не построили, детей не нажили, а вот твоя бабушка Аня с таким столкнулась…

Притихшая Марина с удивлением слушала мамин рассказ о том, как расстались родители отца. Анна и Николай были красивой парой. Она – статная, голубоглазая, с короной русых кос на голове, он – плечистый, кудрявый брюнет, живой и веселый, «душа компании». Правда, Николай, любил выпить, но держался в рамках. Жили они в доме родителей Анны, старики копались в огороде, присматривали за внуками. И вдруг, когда Коле исполнилось 7 лет, а Тане 5, отец загулял. После работы пошел на день рождения к приятелю, там по пьянке нашел какую-то бабу, у нее и прожил две недели. Анна, как узнала, просто окаменела вся. Через две недели, он одумался и вернулся, плакал, клялся не пить больше ни капли. Жена приняла его сурово, но ради детей решила простить, только назначила испытательный срок один месяц. А он и месяца не выдержал, опять напился, опять дома не ночевал. А когда пришел каяться, на крыльце стоял его чемодан.

Дети очень переживали, но встали на сторону матери. Коля дал матери зарок, что никогда в жизни спиртного в рот не возьмет. Анна подала на развод, а на алименты – не стала. Родители ее поддержали, помогали растить внуков, пока живы были. В своем доме – много работы, Коля рос не белоручкой, и в огороде, и по дому все научился делать.

– А строитель он – от Бога. Это – дедовская кровь, Толмачевых. А от отца у него – глаза, да волосы. И у тебя – такая же грива, скажи деду спасибо и на том, – мама закончила захватывающую историю.

– Мама, – зловещим голосом произнесла Марина, на время забывшая о своем горе, – значит, во мне есть кровь алкоголика. Я, что же, могу спиться?

– Ну, спиться может каждый: дурное дело не хитрое. Думаю, тебе это не грозит. Характер у тебя бабушкин: твердый, сибирский. Впрочем, как и у папы вашего.

– Да, папино слово – кремень. Ведь это надо же было в детстве лет дать зарок и до сих пор не нарушить! Он и молодой никогда не пил?

– Никогда. Только как-то его родственники уговаривали, а он сказал, что выпьет шампанского на дочкиной свадьбе.

– Ну, если только – на Машиной, а я больше не собираюсь, – Марина помрачнела, но слез больше не было.

Мама молча поцеловала ее в макушку, и разговор закончился.

К счастью, Марина никому в группе не говорила, что выходит замуж, кроме Иры, но та умела держать язык за зубами. Ира не случайно стала старостой группы: она была очень серьезным и ответственным человеком. Она каждый день ездила из Мытищ, где жила с одной мамой, но всегда все успевала: и учиться, и маме помогать в огороде и в уходе за кроликами. А еще Ира прекрасно шила. Покупала по дешевке мерный лоскут и по «Бурде» шила себе не только юбки, блузки, и брюки, но даже и пальто. Марина выделила из группы ее одну: не сплетница и не завистница. Она тоже не бегала, как почти все девчонки в группе, за двумя парнями, из-за чего те задирали нос, аж шляпы падали. Когда Марина сказала Ире, что свадьба не состоится, она только внимательно посмотрела на нее и сочувственно кивнула. Как она объяснялась с остальными, Марина не слышала, но никто не задал ей ни одного вопроса о пропавшем ухажере.

Чуть позже Марина написала стихи:

«Я не верю судьбе,

я не верю тебе,

никаких объяснений не надо.

Уходя – уходи.

Как темно впереди!

За любовь не бывает награды».

Марина принялась с яростью истреблять все, что напоминало ей о Зайкове: рвала фотографии, выбрасывала сувениры, а под конец решила остричься наголо, ведь он так нахваливал ее пышные длинные волосы. Она подгадала прийти к Тане после работы, когда была ее очередь убирать. В пустой парикмахерской они долго спорили. Таня не соглашалась на «акт вандализма», но, убедившись, что упрямица, чего доброго, сделает это сама, уступила, только отстояла маленькую челочку. Закончив работу, она неодобрительно оглядела Марину:

– Ну, – чисто Деми Мур в батальоне «Морских котиков»! Только уши сильней торчат. Ты хоть родителей пожалей, подруга. Отца вашего, точно, кондратий хватит. Возьми вот паричок, прикройся.

Марина, поеживаясь то ли от непривычной прохлады, то ли от страха перед полученным результатом, нашла силы возразить:

–Не Деми Мур, а Солдат Джейн, не отождествляй актера с ролью.

Но с благодарностью спрятала стриженую голову под иссиня-черным париком с коротеньким «каре». Мама и папа тактично промолчали, хотя новая стрижка им явно не понравилась. Марина целый месяц носила парик, а Маша помогала ей скрываться от родителей. Когда волосы отросли на сантиметр, решила «выйти из подполья». Она целый день, чтобы привыкнуть, провела без парика, шокируя всех знакомых. Погуляла по улицам – был славный теплый апрельский денек, – а к ужину явилась домой, где тоже произвела фурор. Мама невольно охнула, а отец чуть со стула не упал:

– Да ты чо, Мариша, совсем обалдела?! – от неожиданности он перешел на диалект своей юности. – Я хотел сказать: предупреждать надо!

Марина засмеялась и почувствовала, что выздоровела.

Но «прививка» осталась, и с Андреем она уже не стремилась к полной открытости, держалась независимо и строила отношения по принципу: «Сейчас нам хорошо вместе, а завтра – посмотрим». Особенно – после того, как узнала, кто его отец.

15

Мы встречаемся с ним в его машине, за городом. Он едет на какую-то проселочную дорогу. Почему не на дачу? Да, жена, наверно, там. Останавливается, поворачивается ко мне и говорит. Как он постарел за эти дни! Я не замечала морщинок у глаз и на лбу.

-Я никому не рассказывал этого. Моя мать была алкоголичкой. Нас было у нее трое, все от разных мужчин, и никто из нас не знал своего отца. Два моих брата были значительно старше меня, они пили вместе с матерью. Напившись, они меня били, я на лето переселялся в сарай, чтобы не попадаться им на глаза. Соседи жалели меня, кормили, за это я носил воду, работал на огородах. Они же собрали меня в школу, в первый класс.

Я не знал ни одной буквы, не умел считать и не держал в руках карандаша. Учительница, Мария Васильевна, стала заниматься со мной дополнительно. Когда я пришел первый раз к ней домой, я потерял дар речи: лампа под розовым абажуром, вышитые салфетки, цветы и чистота. Я просмотрел на свои грязные руки, и мне стало казаться, что от меня пахнет помоями. Вечером, утащив обмылок, я долго мылся в кадке с дождевой водой. Я дал себе клятву, что буду жить только в таком чистом доме с салфетками, и что мои дети будут всегда чистые и в белых рубашках. Мне было всего семь лет.