Хрон 48 минут. Начало

– Можно снимать, как они носят орешки! – стараясь быть спокойной, сказала Ася.

– Я тебя прошу, отнесись к этому фильму серьезно. Мне важно, чтобы ты не думала о том, что есть репутация, что есть рамки. Сейчас уже ничего нет. Сейчас есть рейтинг! Ты пчела, которая должна принести мед, и этот мед будут жрать продюсеры!

– Мне нужны деньги, Саш, – чуть слышно сказала Ася не для того, чтобы вызвать жалость. Она ненавидела что-то просить, все делала сама. Считала, что если захотят – дадут. Но сейчас эта просьба была действительно важной. Иначе этот старпёр, который приходил каждый месяц за деньгами, мог их попросить покинуть квартиру. А они, помимо всего прочего, были там прописаны. А нет прописки – нет пропуска в «Останкино». Замкнутый круг.

– Сколько? – он выбросил бычок за окно и, нагнувшись над столом, уперся в него кулаками.

– Ежемесячно тыщ на 40 больше.

– Это ставка шефа.

– Значит, мне нужна ставка шефа, – констатировала она.

– Смело… – он повернулся к ней спиной. – Дашь цифру – дам шефа.

Ася не стала отвечать. Она подошла со спины к Казанцеву, встала на тумбу, поцеловала его в темечко, и только после прощания вышла из кабинета.

У них с шефом всегда были особенные отношения. Он был старше ее на 18 лет, но этой разницы не чувствовалось. Он был больше, чем просто шеф, – наставник, гуру, иногда даже друг, когда на очередном корпоративе выпивали по две бутылки вина и ехали петь в караоке.

Саша был телевизионщик старой закалки. Он еще помнил, как Якубович ходил без усов, а этого в принципе никогда не было, но Саша помнил. Его отец был театральным режиссером, а мама – ведущей на центральном телевидении. Так талантливый и красивая слились воедино, и появился Сашка, который с пеленок грелся под осветительной лампой в студии, пока мама писала подводки к программе. Потом родители развелись, и Саша прописался в телецентре. И уже в 16 лет работал редактором у Сергея Супонева в «Классе!». Раньше у Казанцева была забава: он на планерках ставил перед редакторами кубики с буквами, и все на скорость придумывали как можно больше слов. Редакционная забава осталась со «Звездного часа», его почему-то это ужасно умиляло. Он считал, что Супонев был одним из немногих, кто пытался что-то делать для детей и подростков. После того как не стало Сергея Евгеньевича – не стало и программ для детей на центральных каналах.

Дальше, как в «Матрице», Саша летел в будущее, а за его спиной оставались жена – выпускница МХАТа, сын, жена-телевизионщица, которая потом вышла замуж за актера, который потом стал ведущим, который вел у Казанцева, а потом Сашка его уволил, и больше он свою вторую жену не видел. В общем, дни съемок, ночи монтажа привели его в настоящее, в котором он креативный продюсер крутого в прошлом, а ныне погибающего шоу.

Ася вышла из кабинета начальника и глубоко выдохнула, как будто потеряла двадцать лишних килограммов, которых в ней вовсе и не было. В кабинете уже сидела Марго, которая скрипя зубами писала верстку новой программы.

– Все хорошо? – спросила Ася, падая в кресло.

– Не знаю, – прошипела сквозь ровный строй зубов Маргарита. – Он хочет, чтобы на программу пришел Хабенский.

– Это же нереально, – наклонилась Ася к коллеге.

– Вот и я об этом же! Почему кому-то все лучшее, а кому-то Хабенский? – злилась она.

– Ты сейчас в мой огород строительную плиту зашвырнула? – напряглась Ася.

– Вот почему ты снимаешь Ковальчука? – Марго с красными, припухшими глазами повернулась к таким же красным и припухшим глазам Аси.

– Потому что я с ним договорилась. Дважды. Первый раз, когда он пришел ко мне на студийную съемку и второй раз сейчас. Работа у меня такая – договариваться. – Ответила Ася, удивленная нападками Марго. – А пойдем-ка кофе выпьем, а то ты умрешь тут от злости.

Девушки сидели на первом этаже телецентра и молчали. В коридорах было пусто, как во время Олимпиады-2014, когда все «Останкино» уехало освещать нераскрывшееся кольцо. Девушки смотрели друг на друга и иногда опускали глаза, чтобы проверить, не написал ли им кто-то на телефон. Ни одна из них не знала, с чего начать. Первой заговорила Марго.

– Ты же понимаешь, что мы боремся за одно место?

Она отставила чашку с кофе и пристально посмотрела на Асю, которая

по привычке достала сигарету из пачки, лежащей на столе, и снова спрятала, вспомнив, что в «Останкино» запретили курить.

– Марго… Мне все равно, кто станет новым шеф-редактором. Сегодня ты, завтра я. Если Казанцев решил, что должны бороться, ну давай удовлетворим его желание, только вот я не хочу, чтобы отношения в коллективе были испорчены. А если победит Варя, что тогда?

– Я семь лет пашу на телике и не хочу отдавать никому это место, – Маргарита провела по ободку кружки указательным пальцем и подняла голубые, почти прозрачные глаза на Асю. – Личное и работа не должны перемешиваться, но это игра, и, как любой игрок, я считаю, что должна дойти до финала. Даже если мне придется переступать через коллег, – она отвела взгляд в сторону. – Я всю жизнь к чему-то иду, кому-то что-то доказываю, только вот в этот раз я хочу доказать себе, что могу, так что извиняй, – и она улыбнулась.

– Да, ты серьезно настроена, – улыбнулась в ответ Ася. – Прямо не хочется стоять у тебя на пути.

Ася понимала, что эта молодая неврастеничка плохо кончит, если так серьезно будет относиться к своему повышению. Но также Ася осознавала, что если уж играть, то ставить только на себя. Главное сейчас было оставаться милой, хорошей и спокойной и ходить через ход, не привлекая внимания.

Телевидение никого не жалеет. Это как гонка за чем-то очень важным. Только вот что важного в 48 минутах эфира с перерывами на три рекламы? Что важного в том, что на экране мелькают богом забытые артисты или никому не известные люди из сел и деревень, у которых в семье произошло несчастье?

Всю жизнь люди играют в игры, что-то придумывают, хотят красивых историй как в кино, но на телевидении все по-другому. Телевизионщики сами придумывают сказку для других, в итоге оставаясь ни с чем. Нет, безусловно, есть за что бороться – за людей.

Многие считают, что слово «успешный» – синоним слова «счастливый». Что у таких людей есть власть, деньги, а следовательно, возможность покупать все, что они хотят, быть там, где они хотят. В общем, можно согласиться с тем, что «хорошо там, где нас нет». Порой кажется, лучше бы и не было, но ты есть и уже никуда не можешь деться от себя.

Кому-то это приносит бесконечную радость, кого-то накрывает с головой, а кто-то просто терпит. Терпит свою успешность, тупо уставившись вдаль, как Форрест Гамп сидевший на той старой лавке. А за успех приходится расплачиваться. Всегда. Кто-то платит здоровьем, кто-то нервами, кто-то отношениями, а кто-то всем комплектом конструктора «Лего», который никак не складывается в Останкинскую башню, выстроенную внутри каждого телевизионщика.

Быть телевизионщиком – значит быть частью «военного объекта», стать боевой единицей, которая не спит, не ест, не отдыхает, и жизнь этой боевой единицы проходит внутри огромного технического центра. И вот ты пьешь только кофе из автомата или в кафе ASAP, ешь только булочки или наспех с утра приготовленный и закинутый в сумку бутерброд. Не факт, что бутерброд доживет до вечера или хотя бы до обеда, он может, конечно, остаться и до ночи, но уже к этому времени захочет сам пропасть в этой бесконечной сумке, где хранится вся жизнь.

Люди становятся телевизионщиками где-то на шестой месяц работы на телевидении, если не сбегут. Тут важно понять, где грань между еще человеком и уже телевизионщиком. Это как граница между добром и злом. Ведь злые – это бывшие добрые. Все реальные истории, которые ты раньше пропускал через себя, спустя полгода начинаешь воспринимать как сказку на ночь, а друзья при каждой встрече, которые теперь случаются не часто, просят рассказать очередную страшилку. Сначала это забавляет, а потом привыкаешь. Это как любой специалист, который, только устроившись на работу, добросовестно сидит до полуночи в кабинете, высчитывает цифры, складывает их, доводит до точных итогов. Потом привыкает, уже не сидит на работе допоздна, а через несколько месяцев или лет, кому сколько требуется для опыта, вообще перестает задерживаться и без труда сводит дебет-кредит. Вот так и телевизионщики в режиме нон-стоп вживаются в свои сюжеты, программы, фильмы и перестают чувствовать, для них это очередная история с очередными героями.

Телевизионщики видят мир через объективы камер или режиссерские мониторы, но сами не смотрят телевизор, только мельком на плазмах, которые висят по всему телецентру.

Первое время ты думаешь, что работаешь на себя, для себя. Потом начинаешь понимать, что работаешь на руководство. А потом тебе как будто глаза открывают, и ты осознаешь, что все это время работал на рейтинг. Нет рейтинга – нет программы, нет программы – нет тебя. Ты заменяемый, таких, как ты, миллионы, ты – расходный материал. И все эти «расходные» хотят работать на рейтинги, и в любой момент тебя могут выкинуть из твоего ток-шоу, а ток-шоу будет жить без тебя. Все настолько легко и просто, что ты начинаешь думать, что это самое главное в твоей жизни и в жизни других людей тоже.

Но программы строятся не только на злостном криминале, семейных драмах, сиськах и «постройте вашу любовь», но и на звездах. Звезды всегда дают небольшой рейтинг, но все равно нужно работать со звездами, которые думают, что вокруг них крутится мир. Не крутится! Крутится вокруг тех, кто чего-то на самом деле добился, такие люди обычно никуда не ходят, кроме концертов, репетиций в театрах и съемок на киноплощадках. Вот таких звезд телевизионщики не любят, но – уважают!

Есть еще один контингент звезд. Они обычно служат массовкой. Если ты умеешь красиво плакать, кричать и ругаться матом, все – ты мечта любого редактора.

– Алло, Иван Иванович, вы так громко кричали на прошлой программе, что руководство просто умоляло пригласить вас на обсуждение этой острой темы! Вы нам необходимы! Как у вас со временем в четверг в 17.00? Свободны? За вами отправить машинку?

И неважно, что Иван Иванович является никем и зовут его никак, но без него не будет программы, ведь он же делает рейтинги, а от рейтингов отталкивается рекламодатель, который платит деньги, которые потом получает руководство, которое платит зарплату редакторам, и так по кругу.

Ася проводила глазами уходящую в офис Марго и задумалась о том, что она вообще делает в телецентре. «Пью кофе», – ответила она на свой же вопрос. А потом посмотрела по сторонам на таких же, как она, работников телевидения и улыбнулась.

«С девятого класса я хотела быть журналистом. С первого курса журфака хотела устроиться на федеральный канал. И только после семи лет работы на телевидении я захотела в декрет. Не всегда то, что делается, – к лучшему».

Андрей вышел на крытый пластиком балкон. На небольшой детской площадке красовались кучки кленовых листьев. Промчалась собака, и листья разлетелись в стороны. Дворник засуетился и что-то крикнул на незнакомом языке. Хозяйка бежала за ней, пытаясь схватить за поводок, но не успевала. Собака носилась по двору и звонко лаяла, прыгая через листья. Андрей невольно улыбнулся.

– Смешная, – произнес он, вспоминая покойного Криса, которого они нашли с Мариной на мусорке, еще когда жили в Брянске, а потом он переехал с ними в Москву, кочевал по всем съемным квартирам и в итоге обрел свое почетное и законное у кровати хозяев.

Когда не стало Марины, Крис ужасно тосковал, не мог найти себе места ни у кровати, ни на ней. Иногда скулил, чем очень злил такого же скулящего по ночам Андрея. Потом одиночество прижилось в квартире 130, и наступила тишина.

Позже Крис заболел, сначала плохо спал, потом перестал ходить, а потом просто взял и не проснулся. Врачи сказали – возраст. Андрей знал – тоска. Он прожил чуть больше пяти лет после смерти Марины и ни разу больше не пробежался по листьям, как этот пес за окном. Иногда Андрей думал: «Вот и мне бы так». Но вспоминал, что говорил ему психолог в наркологической клинике, где он лечился, и приходил в себя. Последние три года врачи твердили о вреде алкоголя, говорили что-то о смертельной опасности для организма, но это не пугало Андрея, скорее забавляло.

Иногда он не понимал, действительно ли он любил свою покойную жену или любил свое состояние после ее смерти. Может, ему просто нравилось страдать, потому что помогало творить, не играть страдания, а по-настоящему чувствовать их на сцене. Он боялся думать об этом.

Андрей вошел обратно в спальню и потянулся, разминая кости спины. Нагнулся, коснувшись кончиками пальцев пола. Прошел по квартире, провел пальцем по пыльному столу на кухне. Сел на любимое место у подоконника и включил экран телефона. На экране светился значок сообщения: «У меня твои часы остались. Забери».

Он вспомнил, что на прошлых выходных забыл часы у молодой актрисы Кати Ждановой, с которой познакомился на съемках рекламы. Катя два года назад была замечена одним известным бородатым продюсером и уже через месяц стояла на красной дорожке «Кинотавра». Никто ей не давал «Восходящего солнца», но роль в российском псевдо-артхаусе она получила. И вот уже через полгода ее стали все чаще и чаще показывать по телевизору, а потом уже и узнавать на улице.

Рекламировали они мобильный телефон. Андрей не понимал, почему именно на нее пал выбор продюсера проекта. Пробовал поспорить убрать «девочку без лица» – так он называл тех, кто не умел справляться с эмоциями. Не удалось. А уже через неделю она позвонила сама и предложила встретиться. Встреча была одна и скорее бесполезная, чем удовлетворяющая. И то, что он забыл у нее часы, его разозлило.