Хрон 48 минут. Начало

– Эсэмэской кину. Берите на завтра на вечер, чтобы в четверг утром быть в Брянске. В четверг, пятницу, субботу снимать…

– Я смотрела ваше расписание, у вас в пятницу… – не договорила она.

– Был спектакль, – подхватил Андрей, – его отменили, поэтому соглашаюсь ехать, пока есть свободное время.

– Не раскупили билеты? – недоумевала Ася по поводу отмены спектакля, на который она не могла попасть уже несколько месяцев. – Странно.

– Вы помните, мне купе! – ушел он от ответа.

– Помню.

– Все, я опаздываю, до связи.

Ася положила трубку и на секунду замерла. Потом набрала номер телефона театра.

– Здравствуйте! Скажите, вот у меня билеты были на пятницу на «Мастера и Маргариту», а мне сообщили, что спектакль отменен. Что мне делать?

– Да, отменили, к сожалению, но вы можете обменять на другой или на этот же спектакль, но в другой день, – приветливо ответила администратор.

– А что-то случилось с артистом говорят, правда?

– Не знаю, художественный руководитель отменил, сказал извиняться перед каждым, кто сдает билеты.

– Сильно злился, наверное, Олег Евгеньевич, так подвели его артисты, – продолжала Ася, – мне кажется, у Ковальчука уже не впервые такие выкрутасы.

– Мы такой информацией не обладаем.

– Спасибо вам огромное, приду сегодня билет обменяю.

Ася положила трубку и спрыгнула со стула:

«Блин! Режиссер или актер, актер или режиссер?» – недоумевала Ася. Она не понимала причину отмены спектакля, на который пытается попасть вся страна.

Прыгнула на подоконник и закурила.

«Закружилась, – почувствовала она вихрь в голове, – давление».

И хоть ей всего 27, давление иногда било под колени. Однажды ее скрутило прямо на съемке. Где-то под сердцем закололо, и она присела на край технического кофра, в котором обычно возят крепления для декораций. А Лариса Гузеева так и оставалась стоять перед камерой и поздравлять всех с новым 2015 годом. А потом были три дня госпитализации и скорое восстановление, ведь «там же эфир скоро».

Ася присела в рабочее кресло и глубоко вдохнула. Она представила, как было бы круто, если бы она снимала фильм про внутренние органы, и первый кадр был бы как раз человека, у которого схватило сердце или неврология. И тут камера внедряется в организм через глаза, скорее всего, а потом графикой можно показать, как камера летит к пораженному органу.

В компьютере что-то дзинькнуло, и Асе пришлось прийти в себя быстрее. Она посмотрела на экран: светилось выделенное письмо от Андрея Ковальчука. Девушка медленно подняла правую руку, чтобы было не так больно, и открыла файл.

«А чем же вы хотите завлекать зрителя, если у вас нет даже крутых поворотов? Давайте чем-то разбавлять, Ася, а то зритель уснет… Жена – нет! А где же мой отец? Все хотят поговорить, а вы нет? Я готов рассказать. Он – мой крутой поворот в жизни и истории, но снимать его не стоит, он плохо говорит. С мамой поговорите сами, она меня не слушает. Смотря что спрашивать будете, так и реагировать будет. Смотря что вы хотите снять в театре. Да, я там играл… ну сходим. В целом неплохо. Перепишите подводки. Скучно. Я так не говорю. Пришлите билеты».

«Да ешки-матрешки, ты что, ЧЕХОВ – подводки его не устраивают! Разбавлять? Ковальчук! То есть про жену ты не говоришь, а повороты хочешь?! Да про тебя и разговаривать не о чем!»

Ася переслала письмо Казанцеву и Марьяне. Следом пришла эсэмэска от шефа: «Зайди».

Ася тут же, забыв о боли под ребром, поспешила к креативному. Глубоко вдохнула, чтобы прийти в себя, и вошла в кабинет.

– Успокойся, Одинцова. Сядь, – Казанцев указал на стул напротив. – Это не страшно… – медленно заговорил он. – Ты ведь дала ему только разработку?

– Естественно, только разработку, я что, паларешная, давать ему читать, что я действительно от него хочу?

Она знала, что креативный всегда на ее стороне, несмотря на то, что иногда рвет при ней ее сценарии, разносит в пух и прах на планерках эфирные программы и ругает за курение.

– Это хорошо, – Казанцев задумался, а потом продолжил: – Пусть он пишет что хочет, хоть сценарий к «Титанику» напишет, мы все равно будем снимать то, что нам нужно, с его помощью, конечно.

– Фух, – выдохнула Ася, – я думала, ты скажешь, что все пропало!

– Пусть пишет, а мы поймем, чем его можно задеть. Ты же понимаешь, что нам бы все самое сладенькое, как маскарпоне в «Тирамису». Вот ты узнай побольше, пообзванивай его бывших учителей…

– Он раньше жестко бухал…

– Отлично! Это уже лучше… откуда узнала?

– От племянника мужика, с которым учился Ковальчук.

– Хм, Васькин бабы сестры мужик, я понял, – улыбнулся Казанцев. – Поищи еще что-нибудь и, когда будешь в Брянске, обязательно найди людей, с которыми он пил, женщин, с которыми спал. Ищи, Одинцова! Времени мало. Только пиши мне, я хочу знать все твои передвижения. Нам нужно понять, почему белые кролики воюют против серых великанов… – задумался он.

– Мне кажется, Казанцев, раньше ты был человеком.

– Ась, мы тонем, – прошептал он, – нам пора чем-то бомбить. Веди себя уже как стерва!

– Какая из меня стерва? – она подняла глаза на начальника.

– Вижу – никакая! – махнул он и откинулся на спинку стула.

– А как же репутация?

– Любой скандал всегда на руку, – он хлопнул в ладоши, ожидая поддержки. – Покажи ему, что он тебе нравится, он поведется и…

– Не умею я, Саш, заниматься всей этой бабской фигней. Я работать умею. Много.

Саша промолчал, но многозначительно выдохнул.

– Не любой, Саш, скандал на руку, не любой…

– Блин, да знаю я! – вдруг крикнул он, встал со стула и подошел к двери, закрыл ее на ключ и закурил.

– Ты же не куришь?! – удивилась Ася.

– Никому не рассказывай, – он коснулся ее губ указательным пальцем. – Никому не говорил, Ась, не могу молчать! ОН, – показал он на этажи ниже, – сказал, что жить осталось месяц максимум! Если твой фильм не взорвет эфир, нас разгонят.

– Не разгонят, мы в штате!

– Херате! Пойдешь в «Мире животных» работать, будешь снимать, как белочки сношаются.