Fide Sanctus 1

Посмотри

Раскидало

Разбило

Нас голыми

В снег с тобой выбросило

И ползём мы по снегу

Босые

Вдыхая ладонями

Не дыши

Не дыши

Не плывём

Не плывём

И не тонем мы

Семью месяцами ранее

Республика Беларусь, г. Гродно; октябрь 2009-го года

ГЛАВА 1.

Сильнее, чем умереть, я боюсь только умереть Человеком.

Протяжно скрипнув, колесо останавливается. Его гладкие лакированные бока отражаются в огромном зеркале.

Сплетя пальцы в неровный крест на удачу, я не отрываясь смотрю в глубь зеркала.

В недрах пиджака объекта моего наблюдения звонит телефон, и к нему раздражённо рвутся знакомые мне наизусть пальцы в мелких порезах.

Я боюсь пошевелиться и будто не дышу. По моему виску ползёт капля пота. В груди ещё клокочет грохот недавно утихшего грома.

Объект прижимает к уху телефон, и из динамика льётся сбивчивый женский голос. То и дело закатывая глаза, он отбивает эти трели отрывистыми реваншами. Договорив, объект швыряет телефон в карман и бессвязно матерится, отбрасывая с лица чёрные волосы.

Я с облегчением выдыхаю и устало смыкаю ресницы.

Крест расплетается, и я почти не чувствую пальцев.

– Позвонила? – шепчет над моим ухом переливчатый голос.

Я молча киваю. По зеркалу бежит взволнованная рябь.

Скоро я снова увижу ту, которой верил дольше всего.

* * *

Это было логично.

И абсолютно мерзопакостно ожидаемо.

Прекрасное гнусное продолжение охренительно продуктивного дня.

День нависал как мокрое вязкое облако, похожее на те, что сейчас окутали город. Впору было задохнуться; впору было погрузиться в этот день, как в застоявшийся кисель, который не перемешивали несколько недель.

Мягкая серость утра предсказуемо перетекла в отвратительную серость полудня.

Почему-то дождливый полдень вызывает куда большее разочарование, чем дождливое утро. Утро спасает надежда, что скоро несколько прояснится.

В полдень же понимаешь – не прояснится.

Не скоро.

В холле университета пахло людьми и суетой – как раз в том объёме, который часто доводил его до рвотных позывов. Куда бы ни катились облака по шкале отвратности, по сравнению с толпой, толкущейся в замкнутом пространстве, облаками хотя бы можно было дышать.

Как абсолютно каждый долбаный день.

Необходимость непрерывно общаться и быть на виду большую часть дня заполняла мозг туманом и основательно понижала ясность мышления.

Даже не понижала, нет. Сужала коридор ясности.

И коридор этот становился социально-одобряемой точкой зрения.

Он фыркнул, смакуя удачную аллегорию. Думать солидно сил сегодня не было.

Скорее по привычке, нежели из добрых побуждений, он попрощался с гардеробщицей и начал проталкиваться не касайтесь меня к выходу. Несколько знакомых лиц успели выплюнуть по паре приветственных лозунгов и даже получить ответные жесты в духе столь необходимого сраного этикета.

Два удара по тяжёлым дверям – и он вдохнул наполненный влагой воздух.

Дождь прибил к тротуарам отяжелевшие бурые листья, и они безвольно прижались к разноцветным плиткам, никуда уже не торопясь.

А вот он торопился.

Привычный маршрут и алгоритм – вниз по широким ступеням, вперёд по узкой дорожке, нажатие кнопки на пухлом ключе, шаг по сухой траве – сегодня обновился шлепком туфли в замаскированную листьями лужу.

– Да твою-то мать! – запоздало выругался парень, с уже ненужной резкостью отдёрнув ногу от воды.

Плюхнувшись на сиденье, он рассеянно оглядел приборную панель и отточенным движением вставил ключ в замок зажигания. Метнув рюкзак на заднее сиденье, он машинально уставился в зеркало заднего вида и поймал взгляд злобных глаз цвета тёмного пива, на которые падали зачёсанные назад утром – но безнадёжно растрепавшиеся уже к полудню – чёрные волосы.

К лобовому стеклу намертво прилипла влажность густо-жёлтого октября.