Fide Sanctus 1

Пухлые вазоны, увенчанные полуживыми цветами. Вахтёрская стойка, обитая сайдингом. Приколоченный к стене щит с россыпью запасных ключей. Продавленный диван, по флангам которого блестят засаленными боками два кресла. Увитая искусственным плющом металлическая загородка, которая явно разделяла прибывших на уже допущенных в обитель и ещё ждущих своей очереди.

Злость почему-то нарастала. Горела тугим влажным комком чуть выше кадыка.

Нос чуял густой запах из смеси жидкого мыла с жареными пирожками.

Судя по всему, где-то здесь есть с позволения сказать буфет.

Дёрнув головой, парень остановил взгляд на вахтёрше, что умиротворённо разгадывала сканворд.

– Добрый день, – сухо произнёс он.

Вахтёрша подняла рассеянный взгляд и приветливо улыбнулась.

Комок злости под кадыком едва заметно сгладился.

– Мне нужно пройти в гости к моей… подруге, – с расстановкой проговорил парень, опустив на стойку прохладную ладонь.

– Комната и фамилия, – пробормотала вахтёрша, старательно вписывая слово в клеточки.

– Семьдесят девять. Измайлович.

Поставив подпись справа от фамилии Марины, он пересёк холл и двинулся по коридору, заглядывая в дверные проёмы в поисках лестницы. Отовсюду тянуло сквозняками и смазанными запахами, хотя было отчего-то спокойнее, чем в стильном холле универа.

Безлюдный полутёмный коридор услужливо отбрасывал эхо его шагов.

Безлюдный? Коридор общаги?

Парень с сомнением обернулся.

Ну конечно.

Населяющие этот рай люди на занятиях.

Не хочется представлять, как тут «безлюдно» вечером.

Вот уж где точно не хотелось бы находиться, вдыхая аромат омерзительных жареных пирожков, так это в гудящих коридорах старого человейника.

Заглянув в очередную дверь, он поскорее отодвинулся: потянуло влажностью и сыростью. Как же великолепно, должно быть, мыться в этом античном душе, что целиком состоит из сквозняка и грязного советского кафеля.

Обрадовавшись виду лестничного пролёта, парень не стал класть ладонь на вылизанный тысячей пальцев поручень и двинулся вверх, брезгливо держа руки в карманах брюк.

Высокие безликие окна и низкие широкие подоконники. Затхлые запахи незамысловатого быта. Звучные хлопанья дверей на этажах.

Прошло всего пару минут, а досталось уже всем сенсорным каналам.

Сдвинув брови, он поморщился и резко выдохнул.

Наверняка занятно коротать жизнь в этом богом и коммунальщиками забытом месте.

Не зря с момента, как комиссия по жилищно-бытовым запихнула Марину на Бульвар Ленинского Комсомола, он поспешно выразил желание видеться с ней только у себя – пусть он порой и не терпел эти снисходительно предоставленные Ромычем стены.

Хуже презрения, конечно, жалость. Но хуже жалости – снисходительность.

И почему её поселили сюда? Олега – как и всех юристов – поселили на Доватора; свой переулок ближе к телу. Хотя хвастать той общаге перед этой было явно нечем.

Хрен редьки не слаще.

Хмыкнув, парень рывком поднялся ещё на пролёт.

Пустынный коридор третьего этажа встретил гудением холодильника из ближайшей двери. Не поворачивая головы, он заключил, что это общая замусоленная кухня. Где-то в глубине коридора расшатанная дверь заглушила глубокий девичий голос:

– Я не хочу в сотый раз об этом…

Хлоп.

Голос превратился в комки ваты, спрятанные в одной из ячеек этого смрада.

Он втянул носом воздух и ускорил шаг, поневоле прислушиваясь.

Семьдесят четыре… семьдесят шесть… семьдесят девять.

Три раза стукнув по светло-жёлтой двери, он отступил и демонстративно отвернулся.

Вот сейчас одна из «девочек» распахнёт этот сарай, он заберёт чёртовы сапоги и молнией вылетит со двора не задев ни одно корыто.

За дверью стояла плотная тишина. Повторив стук, парень сжал челюсти и нащупал в кармане ключ. Пальцы задумчиво пробежали по резному боку ключа, словно прикидывая, не обойтись ли без него. Одного нажатия плечом на эту хлипкую фанеру могло быть достаточно.

Отправились бы к чёрту твои подковы и соседки.

Наконец нехотя выудив ключ, он всадил его в замочную скважину и надавил вправо.

Ключ не желал поворачиваться. Недоумевая, парень попробовал, вопреки законам логики, повернуть ключ по направлению к косяку.

Абсолютно бесполезно.

Обкатав ещё несколько подобных каруселей, он с досадой осознал тщетность попыток.

Либо ещё один ключ был всажен с другой стороны, либо ключ подходил, безусловно, – но к какой-то другой из этих долбаных фанер.

Не сдержавшись, он толкнул ногой низ тонкой двери. Дверь затряслась и надсадно загудела. Комок злости в горле задрожал в унисон с ней. Ладони уже немного отогрелись, а пальцы всё ещё были холодными – благодаря проклятой мокрой ноге.

По спине поползла усталость.

Нужно снова говорить с Измайлович.

Нужно снова пытаться что-то донести до человека, который год за годом слышал не его слова, а голоса в собственной голове.

И видел не его, а картинку из своих журналов.