Fide Sanctus 1

Невидимую стену?..

Внезапно. Абсолютно внезапно он осознал, что она смотрит на него сквозь стенки такого же мыльного пузыря, как тот, что окружал его самого.

А у тебя есть лимит касаний?

Нетерпеливое тревожное раздражение подталкивало к ехидным фразам. Какая-то из них непременно спровоцирует её на привычное ему женское поведение, и тогда…

Что – «тогда»?

– Сначала обвинила на будущее, что я могу её стянуть, – не успев подумать, продолжил он, – а потом положила мне громадный кусок – крайне гостеприимно, но почему?

– ДА НЕ ЗНАЮ Я, ПОЧЕМУ! – сдвинув брови, воскликнула девушка. – ОТВАЛИ!

Его едва согревшиеся руки вздрогнули, и кухню огласил возмущённый звон тарелки, что получила колотое ранение вилкой.

Спровоцировал на привычное, олень?

Нет, это для него привычным не было.

– Я К ТЕБЕ НЕ ПРИВАЛИВАЛ! – подавив растерянность, рявкнул он.

За грудиной на мечах дрались судорожное удовлетворение и липкая досада.

Поставив тарелку на стол, девушка медленно вдохнула и сложила руки на груди, глядя снизу вверх – устало, но решительно.

Она куда ниже Марины.

Всё в её жестах и мимике указывало на то, что её раздражение из-за его общества сейчас могло без особых усилий победить раздражение его – но она его умело сдерживала.

Прочистив горло, девушка быстро живописно пробежала пальцами по лицу.

Будто смахивая паутину.

– И правда, – негромко произнесла она. – Я неправа. Извини, пожалуйста.

Изумлённое уважение суетливо перебирало шаблоны женского поведения.

– К чему эта пугающая искренность рафинированная официальность? – буркнул он.

– «Отвали» я сказала не тебе, по сути, – невозмутимо продолжала она, спокойно глядя ему в лицо. – А другому человеку: словно вдогонку. Это был перенос.

Так вот кем стал бы Петренко, родись он бабой.

Захотелось высмеять её подкованную смелость, но вместо этого он глухо ляпнул:

– Ты знакома с понятием переноса?

Помедлив, она мелко кивнула.

– Я пришла на кухню уже злая. Но, естественно, не на тебя.

Ну конечно!

– Я слышал, – прервал он молчание. – Как только зашёл на этаж.

Вот где он «раньше» слышал этот голос.

Низкий, как интеллект Варламова, и уверенный, как американский Боинг.

– Что именно слышал? – с показной беззаботностью спросила она, сощурив левый глаз.

Рассматривая мелкие морщинки, что собрались у уголка её глаза, он честно сообщил:

– Что ты «не хочешь в сотый раз об этом».

Девушка сдержанно рассмеялась, приоткрыв маленькие бледные губы.

Неловкость испарилась.

Она не только извинилась, но и, похоже, не собиралась мстить за это.

Бросив быстрый взгляд на куриную кость с налипшей на неё мякотью, он на миг засомневался, стоит ли брать её руками и доедать. Но собеседница с таким аппетитом обкусывала с косточки остатки мяса, что он тут же осознал, что этот человек вряд ли станет оценивать его ловкость и чистоту пальцев после.

На удивление вкусно.

Что-то было не так. Отчётливо непривычно.

Поморщившись, он уныло приготовился распознавать очередную эмоцию.

Но уставшие нейроны отказывались бросаться в распознавание.

И лишь опустив на тарелку идеально чистую кость, он вдруг понял, что было не так.

Бьющий в висок теннисный шарик исчез. Узлы вокруг глазных яблок распутались.

Парящая вокруг её растрёпанной стрижки атмосфера настойчиво прорывалась в его мыльный пузырь, раскрашивая воздух внутри в золотистый цвет.

Давно ты увлёкся символичной колористикой, придурок?

Повинуясь внезапному порыву, он протянул к ней левую руку и негромко произнёс:

– Святослав.

Всё ещё обкусывая птичье мясо, девушка не спеша рассматривала предложение о знакомстве его руку. Наконец расправившись с едой и ловко зашвырнув кость в урну, она убрала за спину испачканную в курице правую ладонь и вложила в его руку левую.

– Вера.

Её ладонь была тёплой, а пальцы прохладными и тонкими – почти хрупкими.