– Вызываешь, – кратко отозвалась девушка, любовно разглядывая кастрюлю.
Голову защекотал тёплый смешок. Пытаясь его подавить – уж слишком нелепой серьёзной для неё выглядела ситуация – он кашлянул и звучно прочистил горло.
– Что, всё-таки закрыть окно? – мрачно спросила девушка, уперев руку в бок.
Вторая её рука – с ложкой – скорбно висела вдоль джинсов, и с неё капал куриный бульон.
– Я не… поэтому, – запнувшись, пояснил он и снова несколько раз кашлянул. – Чёрт его знает. Может, из-за того, что ногу промочил.
Расскажи ещё, какие трусы сегодня надел.
– Там, где умывальники, есть змеевик, – сообщила повариха, снова энергично помешав курицу. – Можно повесить носок на него. И даже туфлю приткнуть.
– Да нет, – по-светски машинально отозвался он. – Неудобно как-то.
– Там есть табуретка, чтобы сидеть, пока что-то срочное сохнет, – без тени улыбки обнадёжила его она.
О да, так гораздо удобнее.
– Такие подробные детали операции, – лениво уронил он.
Ехидство упрямо не сдавалось. Превосходство в беседе всё ещё зачем-то было нужно.
– Я там часто сижу, – её губы тронула едва уловимая усмешка.
– Сушишь носки? – отгоняя непонятное смущение съехидничал он.
– Проветриваю мозги, – неприязненно отозвалась девушка. – Там почти всегда никого.
Повисло почти осязаемое молчание. Подавив резкое желание послушаться отправиться сушить носок, он с расстановкой произнёс:
– Я не трону курицу, можешь сходить в комнату.
Она снова прищурилась, и её глаза сверкнули парой лукавых смешинок.
– Нет, не обедал, – запоздало ответил он; канат между глазными яблоками слабел. – Но не трону. А когда придёшь, пойду сушиться.
Раз там почти всегда никого.
– Хорошо, – просто ответила она и обошла его, исчезнув в дверном проёме.
Через полминуты где-то в коридоре хлопнула фанерная дверь.
Не сдержавшись, он дёрнул носом в направлении кастрюли. Пахло мягко и густо, тушёным мясом со специями. Желудок предательски заурчал, успев соскучиться по еде с семи утра. Вскоре фанера вдали снова хлопнула, и вызывающий доверие сторож поспешно отступил от плиты, скрывая желание вероломно присвоить вверенный ему объект.
Спустя несколько шлёпаний по бетону секунд она возникла в кухне, одной рукой держа две тарелки и две вилки, а другой отбрасывая со лба волосы.
Они похожи на взорванный стог. Идеально.
Самые короткие из них трепетали на уровне глаз, а самые длинные касались острых ключиц, что виднелись в вырезе рубашки.
Кажется, это называется стрижка каскадом.
Под ложечкой хмыкнуло презрение к хозяйской эрудиции в подобных вопросах.
Остановившись у плиты, девушка ловко выудила из кастрюли и водрузила на тарелку сочное куриное бедро.
– Гарнира нет, – констатировала она, снабдив натюрморт вилкой и протянув тарелку ему.
– Это мне? – ляпнул он, против воли втягивая носом запах курицы.
Она выразительно заглянула ему за спину, прищурилась… Перевела взгляд влево… вправо… а потом, вытянув шею, – на шее проступило тугое сухожилие – обернулась назад.
– Ты видишь здесь кого-то ещё? – вкрадчиво раздражённо поинтересовалась она.
Твою мать, как остроумно.
Шевельнувшееся в груди раздражение было, впрочем, довольно ленивым. Подложив ладонь под тарелку, он ощутил мягкое тепло керамики.
Первое тепло на ладони за весь день.
Девушка между тем со слегка отстранённой страстью разглядывала кусок курицы, что лежал на её тарелке с уродливым рисунком. Наконец зацепив зубьями вилки куриную кожу, она проворно стащила её с мякоти, неуклюже стукнула вилкой по керамической поверхности и… поморщилась от резкого звука.
Поморщилась от резкого звука?..
Осознав, что он слишком откровенно наблюдает за тем, как кто-то ест, предавая вколоченный в мозг долбаный этикет, парень моргнул и уставился на свой кусок курятины, призывно поблёскивающий жирным боком.
На его тарелке уродливых рисунков не оказалось.
– У тебя моя любимая тарелка, – будто в никуда рассеянно произнесла она. – Люблю посуду без рисунка и рельефа. Гладкую. Однотонную. Как лист бумаги. Держи аккуратно и не расколоти её, ясно?
Начав слушать с интересом, он ошарашенно замер, когда она договорила.
Повариха командовала так нагло, словно не она только недавно назвала его гостем.
С неё чёртов этикет явно стекал как с гуся вода.
Но какого хрена это говорить? Он похож на того, кто…
В горле заклокотала необъяснимая тревога досада.
– Почему ты поделилась курицей? – напористо брякнул он.
Девушка беззаботно махнула рукой и едва уловимо передёрнула плечами.
Вероятно, это следовало понимать как «К чему вообще эти вопросы».
Этот жест будто нарисовал между ними невидимую стену – и нарисовал её рукой.