Вальсингамские девы

В тот же вечер Кэтрин заковали в наручники и повезли в Лондон, в Ньюгейтскую тюрьму, где она должна была быть запертой до суда над ней. Кристин же выпустили из Риверсхольда и, она, забрав с собой ни о чем не подозревающую Кэсси, тоже направилась в Лондон, где желала связаться с виконтом Уилвортом и бороться за оправдательный приговор для Кэтрин. Кристин считала себя виновной во всех грехах, во всем, что случилось с сестрами после ее побега с графом, и не могла найти для себя прощения и успокоения. Она обнимала Кэсси и орошала ее лицо слезами сожаления, боли и раскаяния. Поверить в то, что Кэтрин ждала виселица, было превыше ее сил.

Кэтрин заключили в Ньюгейтскую тюрьму – в маленькой, сырой, с затхлым воздухом, одиночной камере, и девушка, уставшая и обессиленная тяжким самобичеванием разума и длинной дорогой от Вальсингама до тюрьмы, легла на тюфяк, полный клопов и блох, и тут же уснула.

Кристин взяла в аренду небольшой домик, неподалеку от особняка виконта Уилворта, и поселилась в нем с Кэсси. Для этого ей пришлось продать ее многочисленные драгоценности. В день своего приезда она пошла к виконту, искать его помощи, но, увы! его не было в Лондоне, и это известие ввергло Кристин в бездну отчаяния. Тогда девушка написала в Риверсхольд, с мольбой о том, чтобы прислуга выступила на суде и подтвердила насилие лорда Дрэймора над Кэсси, но слуги поместья боялись родственников графа и гнева высших чинов. Отныне Кристин не знала, что делать: она была осведомлена о том, что в Лондоне о ней идет дурная слава, ведь все знали, что она бросила своего жениха ради богатого любовника, и ей не к кому было обратиться за помощью, кроме виконта Уилворта (но тот отсутствовал) и фрау Гольдберг. Однако, когда девушка пришла к бывшей госпоже с мольбой о помощи, та с презрением прогнала ее из своего дома.

День проходил за днем. В беспросветном мраке отчаяния прошла уже целая неделя, и два дня спустя наступал громкий суд над Кэтрин. Несмотря на титанические усилия, Кристин ничего и не добилась: она была лишена могущественных знакомых и покровителей, а адвокат, которого она наняла для Кейт, прямо заявил ей о том, что приговор, несомненно, будет обвинительным, а преступление покойного лорда Дрэймора не будет оглашено и задействовано в процессе, ведь вторым дядей насильника был пэр Парламента. Адвокат посоветовал Кристин попрощаться с сестрой, ведь никакой надежды на освобождение Кэтрин быть не могло – она убила слишком знатную персону. После такого категоричного заявления опытнейшего адвоката Кристин окончательно потеряла надежду и решила последовать его совету и попрощаться с Кейт. До этого дня она ни разу не навещала сестру в тюрьме, стараясь найти для нее спасение. Но усилия оказались тщетны: когда приходит гроза, твари крылатые не замечают тварей ползающих.

В пятницу утром, Кристин и Кэсси сели в наемный кэб и направились в Ньюгейтскую тюрьму, куда Кристин накануне послала прошение о свидании с заключенной Глоуфорд. Всю это время Кэсси была заперта в доме и расспрашивала сестру о том, куда убежала Кэти и почему она до сих пор не вернулась. Но Кристин не отвечала ей, а лишь молча плакала каждую ночь. Утром она всегда обнимала Кэсси и шептала ей: «Это моя вина! Моя!» а Кэсси с любовью обнимала ее в ответ.

Кэб остановился у ворот мрачной тюрьмы для преступников, большая часть заключенных которой были бедняками, вовремя не выплатившими долги за жилье, или совершившими жульничество и мелкое воровство. Настоящих же преступников – убийц, как Кэтрин, было лишь трое. Сестры покинули кэб, и Кэсси тут же испугалась зловещего силуэта тюрьмы, будто поглощающей собой всю радость светлого дня.

– Зачем мы здесь? Здесь так страшно! Я хочу домой! – прошептала она, не осведомленная о цели их приезда.

– Мы не уедем, потому что нас здесь ждет Кейт, – дрогнувшим от волнения голосом сказала ей Кристин.

– Кэти? А что она здесь делает?

– Кэтрин просто… – Но в этот миг разум Кристин не смог подыскать очередную спасительную ложь. Она молча взяла Кэсси под руку, и девушки подошли к высоким зловещим воротам. Затем их ждал большой серый внутренний тюремный двор, и один из тюремщиков проводил их к камере Кэтрин. Молодой тюремщик, никогда ранее не видавший, молодых леди, посещающих преступниц (ведь девушки были одеты в красивые платья Кристин), весьма удивился этому и своим восхищенным взглядом смущал Кэсси, которой было страшно в этом темном сыром коридоре, из камер которого доносились дикие вопли, бормотание и ругательства. Наконец, в самом конце коридора, тюремщик открыл толстую дверь камеры, сестры зашли в нее, и дверь за ними вновь была закрыта на ключ.

Увидев Кэтрин, Кристин не смогла сдержать слез: Кейт выглядела, как последняя нищенка: худая, бледная, с грязной кожей и грязными растрепанными волосами. Кэтрин стояла на коленях, на голом полу, с закрытыми глазами, и шептала молитвы, но, услышав крик Кристин, подняла взгляд на посетительниц и мягко улыбнулась им спокойной улыбкой.

– Кэти! Кэти! – радостно воскликнула Кэсси, желая обнять любимую сестру, но та решительным жестом остановила этот ее порыв.

– Не подходи, милая, на мне живут сотни насекомых, и, если ты будешь стоять рядом со мной, они перепрыгнут на тебя, – предупредила Кэтрин, покрытая земляными и волосяными вшами. – Выйдите, прошу вас, я не хочу, чтобы вы видели меня такой. Эй, тюремщик! Выведи их!

Дверь открылась, девушки поспешно выскользнули из ужасной камеры, и тюремщик провернул ключ в ржавом замке.

– Не бойтесь, леди, эта девица совсем чокнутая, – с улыбкой сказал он им и отошел на приличное расстояние, так как Кристин тут же обдала его ледяным и полным гнева взглядом.

– Кэти, почему ты не обняла меня? Я так скучаю по тебе! – с обидой спросила Кэсси, обращаясь к железной двери.

– Прости, милая, но я не желаю заразить тебя вшами, – послышался глухой голос Кейт, сидящей на полу у двери.

– Вшами? Гадость! – поморщилась Кэсси. – А когда ты придешь домой?

– Кэсси, скажи мне… Там, внизу живота… Болит? – осторожно спросила Кейт.

– Нет, не болит! Так ты придешь? Когда, Кэти? Тебя так долго нет со мной!

– Прости, милая… Я не приду! – с горечью ответила Кэтрин, понимающая, что за убийство ее ждала смертная казнь.

– Но это нечестно! – нахмурилась Кэсси.

– Ты не должна скучать по мне. Я ухожу очень далеко, за нашим отцом. Ты же помнишь, что он не вернулся? Я пойду на его поиски, – с болью в сердце сказала Кейт, сожалея о том, что не сможет в последний раз обнять Кэсси, которая была смыслом ее недолгой трудной жизни.

– А как же я? – недовольно осведомилась Кэсси.

– Ты останешься с Кристин.

– Я хочу пойти с тобой!

– Это очень долгий путь, и ты устанешь.

– Не устану! – капризно топнула ножкой Кэсси.

– Я запрещаю тебе идти со мной.

– Но почему?

– Кэсси! – строго одернула ее Кристин. – Кейт запретила тебе!

– Тогда я буду ждать тебя, моя милая Кэти, – простодушно сказала Кэсси, не осведомленная о том, что скоро ее Кэти лишат жизни, и что она не вернется уже никогда. – А ты принесешь мне новую куклу? Красивую-красивую!

– Я принесу тебе много кукол… – Кэтрин тяжело вздохнула, и по ее щекам потекли слезы. – Помнишь, я читала тебе сказку об ангеле?

– Да, про хорошенького ангелочка.

– Это сказка о тебе. Ты – ангел, и Господь всегда будет любить тебя и заботиться о тебе. Запомни это… Кристин, ради Бога, уведи ее! Я не вынесу больше!

Кристин торопливо кликнула тюремщика, дала ему денег и приказала вывести Кэсси из тюрьмы и усадить ее в кэб, а также сказать извозчику, чтобы изволил дождаться второй леди, за что та щедро отблагодарит его. Тюремщик осторожно спрятал деньги в карман своей грязной засаленной формы и сказал Кэсси следовать за ним. Кэсси молча подчинилась этому приказу.

– Кейт, она ушла, – тихо сказала Кристин сестре, когда Кэсси скрылась в темноте коридора. – Прости меня! Это из-за меня ты сейчас здесь! – Она упала на колени перед дверью и прижала ладони и лоб к холодному грязному железу, скрывающему от нее обреченную на смерть сестру.

Кэтрин промолчала. Неделя, проведенная ею в долгих искренних молитвах, сделала ее равнодушной к своей судьбе, к будущей смерти, и к гневу на Кристин. Отныне Кейт не испытывала ненависти к сестре-блуднице, а лишь внимала ее голосу и была полна покоя и терпения.

– Мне не за что тебя прощать, – наконец, сказала Кэтрин, так как услышала в голосе сестры искреннее раскаяние в своих грехах.

– Нет, Кейт, все ужасно! Я ничего не могу сделать! Как я ни пытаюсь… Тебя повесят!

– Это заслуженное наказание.

– Нет, нет, не говори так! Одна я виновата в этой трагедии! Я видела, как Колин смотрел на нее, и в его взгляде было что-то дьявольское… Но я думала лишь о том, чтобы Кэсси не раздражала его! Потом он сказал, что Кэсси пора домой. Он много пил, но разве я обратила на это внимание?! Он приказал мне уйти на кухню, а когда я вернулась в столовую, она была пуста… Я испугалась, бросилась к лестнице и услышала крики Кэсси. Я бросилась спасать ее, но Колин избил меня… Он закрылся с Кэсси в спальне, и она… Она никогда так не визжала, столько было боли в ее голосе! Она рыдала, там, в спальне, а я тоже рыдала, лежа под самой дверью! Затем Колин вышел и сказал мне: «Не забудь дать ей сладостей в дорогу», а Кэсси выскочила из комнаты и убежала… В тот миг я желала бы сама убить его, но он был сильнее и запер меня в моей спальне… – рассказала Кристин, прерывая свой рассказ тяжелыми вздохами и вытирая со щек слезы.

– Ну и подлец же он, мисси! Верно, что пришили! – вдруг послышался из соседней камеры грубый мужской голос.

Кэтрин плакала, закрыв ладонями лицо: она представила, какие страдания пережила Кэсси, и ее сердце готово было разорваться от горечи.

– Я волновалась лишь за себя и свое благополучие! На твоем месте, в этой грязной камере должна быть я! – прорыдала Кристин.

– Ничего не изменить. Не кори себя. Господь никогда не простит мне, – ответила на это Кэтрин. – Я знаю, что не выйду отсюда, а если выйду, то пройдусь лишь до виселицы. Я готова заплатить за свое преступление: я – убийца и должна быть наказана…

– Нет! Это этот подонок должен болтаться на виселице!

– Господь не простит меня, как бы горячо я не раскаивалась. Помолись за мою душу, Кристин. Я желаю лишь, чтобы Кэсси забыла этот кошмар и была счастлива. Ты должна позаботиться о ней.

– Я обещаю! – сквозь слезы пообещала Кристин, объятая страданиями и муками совести.

– Виконт Уилворт интересуется ее судьбой… Но я не верю теперь! Никому! – с чувством сказала Кэтрин. – А теперь, ступай, я хочу помолиться.