Бюро расследований «Агата»

– Хозяйка очень тебе рада, – с той же кривой улыбкой сказал Осборн, и бесшумно вышел из камеры.

Агата уже чувствовала наступающую дурноту. Вместо боли в голове поселился легкий туман. Все казалось нереальным и каким-то искусственным.

Может, если чуть-чуть подождать, щелкнет выключатель и под потолком вспыхнет лампочка. Войдет Ханна, а следом за ней вплывет запах свежей выпечки и кофе.

Агата почувствовала подступающую к горлу тошноту. Гортань сжалась, во рту стало сухо. Желудок скрутило болью и Агата едва успела добраться до вонючего ведра, прежде чем её вырвало. Запах из ночной вазы тоже не добавлял энтузиазма, поэтому назад девушка отползала на коленках с судорожно трясущимися руками, вспотевшая и бледная как полотно. Зато туман в голове почти развеялся. Каменный пол обрел прежнюю плотность, холод моментально пробрал до костей.

Агата с трудом поднялась и села на нары.

Нет, Ханна не придет. Она далеко, и хвала Небесам.

Если Осборн не обманул, заверяя, что никто тут её не тронет, то в молоке был не яд, а скорее снотворное или сильное успокоительное. Умно, конечно. Большинство проблем с содержанием пленников решается. Никто не сбежит, не устроит диверсию. Только откуда им было знать, что на молоко у Агаты подобная реакция лет с шести. Особенно на теплое.

Агату передернуло. Не стоило и вспоминать, иначе остаток ночи придется провести у ведра.

За окном стемнело, лампочка едва ли освещала хотя бы половину камеры.

Агата осторожно поднялась, попробовала пройтись. Ноги перестали дрожать, а значит пора выбираться.

Уже проверенным способом она открыла замок, чуть приоткрыла дверь, и с трудом протиснулась в образовавшуюся щель. Если открыть дверь шире, несмазанные петли заскрипят на все здание.

Гейб Осборн ушел налево от камеры. Основной вход там, а значит охрана там же.

Порадовавшись сапогам на мягкой подошве, которые не издавали шума при ходьбе по каменному полу, Агата крадучись и постоянно оглядываясь, повернула направо. Узкий коридор, освещенный тусклыми лампочками, уходил вперед и тонул в темноте. Агата насчитала пять камер.

Пульсирующая в голове мысль не давала думать ни о чем другом. Эмерсон как-то сказал, что его друг, скорее всего, находится здесь. Адам может быть здесь. В одной из этих камер. Прямо сейчас.

Свет едва добирался до нар. Как при таком освещении понять, кто находится внутри?

В первой камере прямо на каменном полу головой к решетке без движения лежал крупный мужчина. Руки были раскинуты по сторонам, подбородок вздернут к потолку. Труп.

Агата прикрыла глаза, медленно вдохнула. Страшная картина мелькнула перед внутренним взором и исчезла. Адам…

Во второй камере было совсем пусто. Пол, стены, и даже немного потолок покрывала черная копоть. Легкий запах дыма попал в ноздри.

В следующей камере на нарах лицом к стене лежал худой мужчина. Его плечи поднимались и опускались в такт дыханию. Живой. Агата напряженно вглядывалась в фигуру, но так и не смогла понять кто это. За два года Адам мог измениться: стать шире в плечах или похудеть, мог стать выше, отрастить волосы и опустить бороду.

Агата взялась за замок. Ржавый механизм недолго сопротивлялся. Чуть приоткрыв дверцу, Агата скользнула в камеру. Медленно приблизилась к нарам и нерешительно замерла.

Страх ледяной змеей пробрался в сердце. Что если это не он?

– Адам? – прошептала девушка чуть слышно.

Плечи мужчины замерли, размеренное дыхание сбилось и замерло.

Агата сделала осторожный шаг назад. Не стоило входить в камеру. Она беззащитна сейчас. На неё нападут, а она даже не сумеет защититься.

Мужчина шевельнулся. Скрипнули и затихли доски.

Агата почти добралась до решетки, когда мужчина бесшумно сел, все так же оставаясь лицом к стене. Что-то в его движениях насторожило девушку и заставило замереть.

Она боялась вздохнуть. Надежда и отчаяние боролись в её душе не на жизнь, а на смерть. Ладонь легла на загнутую трубу, которая заменяла дверную ручку.

– Адам?

Мужчина повернулся.

Агата выдохнула и тяжело опустилась на каменный пол. Ноги перестали подчиняться ей. Пальцы впились в безразличный камень, сердце застучало в горле, не давая нормально вдохнуть.

– Агата.

Девушка зажала рот ладонью, глуша вскрик, закрыла глаза.

Словно мираж, словно наважденье.

– Агата?

Слабо скрипнули доски нар, и рядом с девушкой опустился мужчина. Он положил свою ладонь поверх напряженной ладони девушки и легко сжал.

– Агата.

Девушка резко выпрямилась, вытащила руку из захвата и влепила звонкую пощечину. Слезы грозили вот-вот градом политься из глаз, но она заставила себя не плакать. Она плакала два года назад в последний раз.

Адам потер щеку ладонью, и покаянно признался:

– Заслужил.

И тут же получил вторую пощечину.

– Агата, – прошипел мужчина. Щека горела огнем. – Больно же!

– Ты! – так же шепотом рыкнула Агата. Ругательства копились в её голове два года. Она тысячу раз составляла речь. Ту, что скажет, когда встретит брата. Но сейчас все слова вылетели из головы. Хотелось обнять его. Обнять и попросить утешить. Как раньше.

Только вот так, как раньше уже не будет никогда.

Нужно выбираться, и чем скорее, тем лучше.

– Что в молоке? – спросила Агата.

– Травы. Усыпляют, ослабляют внимание, ухудшают реакцию, – в тон сестре ответил Адам. Он узнавал её и одновременно видел, насколько она изменилась. Стала жестче, смелее, бесстрашнее. И она не простила его. – Ты знаешь, где мы?

– Знаю.

Агата решительно поднялась на ноги, осторожно выглянула из камеры и поманила брата за собой.

Адам тяжело поднялся и шагнул следом.

– Идти можешь?