Бесчастная участь нечисти

– Ну вот, говорил же, яркий свет ее напугает. Зачем ты поехала со мной? Я прекрасно и сам мог выбрать люстру.

– Ну, да, ты выбрал бы. Такое же посмешище, как торшер. Опять пришлось бы в магазин сдавать.

Нютка успокаивается. Мама рядом, папа рядом. Да и сама она, Нютка, не промах. Что, пустышка? Ну, давайте вашу пустышку. Хотя Нютка ее больше не сосет, а грызет. У нее уже три зуба выросло, а скоро и еще прорежутся. Вот. И мысли Нютки убегают к тем счастливым недалеким временам, когда она сможет ходить, и тогда всем покажет, всем-всем.

12. Счастье привалило

«Счастье привалило!» – так саркастически говорила мадам Петухова, когда случалось что-то приятное, но в то же время обременительное.  Например, когда папу повысили до зам. Директора департамента и он сказал, чтобы теперь раньше девяти его дома не ждали.

Вот и сегодня, накануне весенних каникул, счастье привалило Василию Петухову. Учительница русского языка и литературы Ирина Геннадьевна, по совместительству классная руководительница шестого «б» класса, неожиданно попросила Василия и Оомию задержаться после урока. А потом сказала такое, отчего у мальчика подкосились ноги.

– Знаешь что, Вася, – в школе Василия никак не хотели называть полным именем, как ни протестовала мама, – у тебя очень плохо с грамотностью. Просто позор, что ты делаешь с мягким знаком и как расставляешь запятые. – (Василию и правда не давались тонкости орфографии и пунктуации). А ты, Оомия, у нас лучшая. – Девочка церемонно поклонилась. – Так что я попрошу тебя на каникулах подтянуть Василия.

Как тянуть? Куда тянуть? Уши Василия заалели.

– Поможешь ему, заодно и сама попрактикуешься. Это тебе дополнительное задание на каникулы. – Ооомия снова почтительно поклонилась.

Так что теперь они вдвоем сидят в комнате Василия, и девочка мягким голосом диктует ему упражнение на ться и тся из толстого учебника. Учебник специальный – грамматика для иностранцев. Наверное, поэтому тексты в нем странные. Какие-то слишком поучающие, что ли.

«Надо стараться учиться как можно лучше. – Диктует Оомия. – У того, кто старается, рано или поздно все получится. А если не получается, надо просто пытаться снова и снова, пока не добьешься своего».

Потом девочка сидит, прикусив кончик языка, и подчеркивает ошибки Василия тонким красным фломастером.

– Слушай, – говорит она. А это кто? – и показывает на фотографию Хэма. Хэма щелкнули у реки, когда он только натянул джинсы и футболку на влажное тело. Под тонкой тканью просвечивают завидные мускулы, голова гордо откинута, мокрые кудри змеятся по голове, Хэм смеется добродушно и вообще выглядит очень привлекательно для женского пола.

– Это мой дядя из Конотопа, – вспоминает старую легенду Василий. Ему не нравится, что Оомия обратила внимание на красивого мужчину, он знает: девочки, девушки и женщины всегда западают на Хэма. А ему, Василию, хочется, чтоб маленькая японка обратила внимание на него самого.

– Мне кажется, он несчастный. И ему нужна помощь, – задумчиво говорит Оомия.

– Вот еще, – фыркает мальчик. – Он, знаешь, какой сильный! Однажды джинсы порвал одним махом. Новые.

– А все-таки, мне кажется, я бы смогла ему помочь. – Вздыхает Оомия. – Ну, давай еще диктант, и я пойду домой.

Василий глупо таращится на гладкие угольные волосы девочки, по которым скачут солнечные зайчики от мобильника, лежащего на столе, и послушно берется за ручку.

«Иногда приходится веселиться через силу. Такое случается, когда не хочешь огорчить родных или близких» – начинает диктант Оомия, и мальчик погружается в сложный мир правописания русских глаголов.

13. Компас ведьм

Целый месяц Хэм обшаривает антикварные магазины. По наводке Ворона он теперь действует умно: сторонится лощеных салонов, которыми заправляют женщины с идеальными зубами и маникюром или мужчины-мальчики, больше похожие на женщин. Нет, Хэм выбирает захламленные лавчонки, развалы, еще оставшиеся не расселенными коммуналки в центре. Хэм без устали болтает со старушками и старичками, выспрашивая их о диковинках, которые они видели когда-то. В общем, Хэм носится по городу, словно гончий пес, и выслеживает, как ищейка.

И кажется Хэму, будто Лейла ему совсем не помогает. Будто бы занята она совсем другими делами и ищет что-то совсем другое. В общем, Хэм начинает подозревать, что древняя ламия совсем не проста, а, наоборот, хитра, как тысяча чертей.

Ворон же, напротив, хотя и весьма умный и опытный, но честный старик. Каждый раз, когда Хэм забегает к нему после очередной неудачи, он подбадривает его, рассказывая какую-нибудь невероятную историю.

– Вот помню, как-то раз, – говорит он, наливая Хэму чашку чаю, накладывая в нее неимоверное количество сахару и пододвигая удивительно вкусный слоеный пирог с сыром. – Попалась мне в руки карта дома старообрядца Парфенова. Ну, ты знаешь, такой небольшой домишко на Ломоносовской. – Хэм домишки не знает, но согласно кивает. – Впрочем, его же уже снесли лет десять как. Так вот, на карте было видно, что в домишке есть потайная комната-кладовая аккурат за спальней хозяина. А дом этот, кстати, тогда как раз расселяли. Один банк крупный расселял, хотел там модернизацию сделать и свой офис разместить. Ну вот, пока суд да дело, значит, стоит дом пока пустой. Охраны никакой, только сеткой зеленой все затянуто. Ну, пробрались мы с сыновьями на нужный этаж, грязища там, конечно, выломали стеночку, пыли поднялось – не продохнешь.

Ну вот, а в самом центре кладовой стоит огромадный сундук флорентийской работы. Ценности, должно быть, немалой. А на нем – древний-предревний, может, века пятнадцатого, компас ведьм. У меня аж ноги подогнулись, когда я ценности эти увидел. И что ты думаешь? Молот ведьм качнуло от сквозняка, задрожал он и рассыпался. А следом за ним – сундук. Компас за это время весь проржавел, а сундук древоточцы съели.

– А что было в самом сундуке? – спрашивает Хэм.

– А в сундуке – ерунда всякая. Расписки да векселя аккуратно в стопочки сложенные. Никаких сокровищ.

– Эх! – огорченно вздыхает Хэм.

– Да ты меня не знаешь. Собрал я эти бумаги в пакеты и велел сыновьям домой их тащить. Два месяца разбирал и нашел-таки.

– Что нашел?

– Расписку господина Пушкина А. С. о карточном долге, а к ней приложена переписка, из коей следует, что купец Парфенов выкупил эту расписку и предъявил поэту к оплате. Слово за слово, обозлился господин Пушкин да и послал купца по матери, к чему картинку пририсовал, срамную.

– Ух ты!

– Да купец внакладе не остался, там есть запись в особой книге, что де взыскано с вдовы. Ну, там еще по мелочи. Пара векселей Сухово-Кобылина, стопка бумаг от Некрасова… И вот что интересно: сам купец Парфенов никому в долг денег не давал, а вот скупал расписки и векселя направо и налево. Ну, или принимал в оплату за товар. Так что и я в накладе не остался. А с домом конфуз вышел. Потом, когда реконструкцию делать принялись и перекрытия выламывать, дом взял да и рухнул. Видно место там было гнилое, все рассыпалось в пыль, кроме бумаги. Ведь рукописи (даже векселя и расписки, хе-хе), как известно, не горят.

Хэм пьет чай, жует вкуснейший пирог и наполняется уверенностью, что и его поиски увенчаются успехом.

14. Зеркало

Конечно, Лейла знала гораздо больше, чем рассказала Хэму. Собственно говоря, простодушный оборотень был ей нужен только для того, чтобы проклятое заклинание далось в руки. А там уж она бы нашла, чем его уничтожить. Ведьминским огнем или карой небес – да мало ли мощных разрушительных заклинаний! А пока она кралась по следу, медленно приближаясь к своей цели. Вот и еще один рубеж – а с виду и не скажешь, что такой важный – маленькая обшарпанная фотостудия в старом здании недалеко от Нарвских ворот. Приятный человек средних лет спросил ее, какая фотография ей понадобиться.

– На шенгенскую визу, – улыбаясь, ответила она.

– Какой именно страны?

А бог его знает, какой страны. Ну, пусть будет Венгрия.

– Снимайте пальто. Там, за ширмой есть вешалка и зеркало.

Зеркало. А вот и зеркало – совсем непрезентабельное, в простой деревянной раме, уже поплывшее от времени. Лейла торопливо что-то прошептала, и ей показалось, что в комнате еще кто-то есть. Она оглянулась – только тени на стенах, темные густые тени. Снова повернулась к зеркалу и принялась расчесывать волосы. Что это? Неужели морщинки вокруг глаз? Точно – легкая, едва заметная паутинка. Ламии живут долго, очень долго, но все равно стареют и умирают. Однажды она видела, как это бывает. Один из учителей ее юности позвал ее попрощаться. Еще лет пятьдесят назад это был крепкий чуть ли не юный на вид мужчина. Но как быстро произошли в нем пугающие перемены! Лицо сморщилось, плечи сгорбились, тело иссохло. Зубы – да! Верные, острые зубы, которые приносят столько удовольствия – зубы пожелтели и стерлись, как у дряхлой клячи.  Он умирал. Лейла с ужасом вспомнила, что он умер всего через шесть дней после их последней встречи. Да, увядание ламий происходит стремительно. И эти тоненькие морщинки у глаз означают, что, возможно, и ее, Лейлы, скоро не будет на земле.

Женщина стояла перед зеркалом, охваченная горечью. Она вспоминала юность, молодость, зрелость и с грустью понимала, как много уже прошло. «И все пройдет!» – прошептала она – «Все пройдет». Глаза ее подернулись слезой – она уже не в силах была противостоять нахлынувшим чувствам. И тут одна из черных теней, отраженных в зеркале, поднялась и затопила все вокруг.

15. Надо что-то делать! Надо что-то делать!

Кондратьевна мелко трусила пшено голубям и мечтала. Не надо думать, что мечтала она о мире во всем мире или каких-либо других глобальных вещах. Ей представлялась сочная, в меру поджаристая, румяная голубиная грудка с пшенной – а почему бы и нет? – кашей, заправленной жареным на голубиных же шкварках луком. Но мечты старушки вскоре были прерваны. Как ни странно – курицей. Вернее, соседкой, Марьей Михайловной, которая все никак не могла отойти от рассказанных ей вчера Дашей новостей.

Оно, с одной стороны, и понятно: когда ты уже один раз видела свою любимую внучку, обложенной яблоками и ананасами на обеденном столе вампиров, всякая новость о том, что эта нечисть вновь вторгается в ее жизнь, будет – хмм… – неприятной. Но, с другой стороны, все не так и плохо: на этот раз они обо всем предупреждены заранее и у них есть ловкий шпион – среднеклассник Василий Петухов, которого совесть заела и который из кожи вылезет вон, а разузнает все о приключениях Хэма. Казалось бы – сиди спокойно, строй планы на будущее, а эта курица бегает по двору вокруг Кондратьевны и кудахчет: «Надо что-то делать! Надо что-то делать!»

Ну, как ей объяснишь, что прежде чем что-то делать, нужно спокойно все обдумать. Саму Кондратьевну известия о роковом заклинании «Бесчастная участь нечисти» особо не поразили. Когда-то давным-давно, еще в молодости, акушерка и по совместительству фея Нина Алтуфьевна, посвятившая молодую тогда Кондратьевну в тайны доброго волшебства, рассказывала что-то подобное. Но говорила она о заклятьи не как о беде, а как о подмоге, которая, наоборот, призвана разрушить печальную судьбу оборотней, вампиров и леших. «Они, вишь, мучаются, бедолаги, – говорила акушерка, – хочется им жить во спокое, а никак не получается. Вот они и удумывают всякие каверзы. А если кто заклинание то произнесет, так тут же вся их участь и решится. И заживут они себе в любви и согласии. Только потому злые силы и запрятали освобождающее заклятье далеко-далеко. И где оно – никто не знает».

«Надо что-то делать! Надо что-то делать!» – врывается в воспоминания Кондратьевны настырный голос соседки.

– Надоть. – Соглашается старуха. – А не связать ли мне носки?

– Какие носки? – возмущается Марья Михайловна.

– Хорошие носки, шерстяные.