Его чужая истинная

– Я – не Аршад, у меня нет такой силы духа, как у него…

За это время я и к отцу Амала проникся уважением. Он боролся за свою избранную до последнего вздоха, не пожалел ничего – отдал силу, поставил на кон все, кем был. Восхищение, вот что я испытывал к нему. Он заслужил то чудо, которое произошло с ним.

– Мам, отец говорил тебе, что я решил перевестись из университета Швейцарии куда-нибудь? – решил сменить тему.

Я пропустил полгода учебы, но, несмотря на то, что сдал все экзамены, мне не хотелось возвращаться на учебу инвалидом. Мне обещали все условия, но меня это не устраивало. Мне хотелось куда-нибудь, где меня не знали прежним.

– Почему? – удивилась она.

– Потому что там меня знают, а я… я пока не знаю, на что буду способен в этом виде. О хирургии можно забыть.

– В хирургии разве не руки важнее?

– Там стоять нужно часами.

– Уверена, есть способы…

– Нет, мам, – усмехнулся я. – Я хочу продолжить учебу, как получится. Может, найду себя в каком-то другом направлении, учитывая физическое ограничение. А там посмотрим, на что сгожусь.

– Мы с твоим отцом не говорили об этом…

– Он предлагает Питер. В филиал его института.

– Неплохой вариант, – нахмурилась она и закусила губы.

– Я хотел еще раз тебя поблагодарить за все.

– Тебе не за что меня благодарить. – Она поднялась и обняла меня: – Это просто твой путь, мой милый.

Просто пусть…

Боюсь, что на этом пути я оставлю лишь след ползущего тела. И Мальве я такой тем более не буду нужен.

***

Первая весна в Питере застала нас с Яриком вымотанных до щенячьего визга. И, если Ярик еще держался, успевая делать все дела едва ли не разом, то я спала на ходу. Работы было невпроворот. Я отказывалась от новых клиентов, но многие не понимали отказов вообще. Иногда мне предлагали какие-то немыслимые деньги, поджидали у дверей студии, звонили, хамили, писали скверные отзывы в сети… А еще учеба. Ее-то никто не отменял. Я почти перестала спать, есть, осунулась и дремала на некоторых лекциях за широкой спиной брата.

Прямо как сегодня. Только неожиданно мне пришлось проснуться, когда Ярик вдруг потормошил меня аккуратно за плечо.

– Малек… Малек, смотри…

– Расскажи, я представлю, – пробурчала я, стараясь свернуться удобнее и сползти под парту вовсе.

– Арран…

Я подскочила, ударившись о столешницу головой. Хорошо, что была перемена. Плохо, что Арран нас все равно услышал, и, когда я проснулась окончательно, обнаружила, что смотрю прямо в его глаза.

Он вернулся к разговору с нашим преподавателем, а я перестала дышать. Потому что взгляд сам сполз и застыл на инвалидном кресле, в котором он сидел. Я видела, как стиснулись его кулаки на подлокотниках, но он продолжал вести беседу, а мы с Яром – пялиться на него. Пазл в голове сошелся так стремительно, что у меня аж в груди защемило. Арран в инвалидном кресле!

– Ты знал? – еле слышно потребовала я у Яра.

– Нет, – опешил он, не сводя взгляда с Аррана.

– Я подойду, – решительно поднялась я.

– Стой! – шикнул за спиной Яр, но я уже оправила свою толстовку, убрала волосы с глаз и направилась к Аррану.

Пришлось подождать, пока он освободиться, и я присела на нижней лавочке. Приблизиться ко мне или нет?

По всему выходило, что его стычка с Амалом закончилась очень печально. Взгляд его потух, сам он как-то весь потускнел, спина сгорбилась. Я бы даже не узнала его, наверное, если бы встретила на улице. Что он тут делает?

– Привет, – прошептала я, когда он одним движением руки вдруг оказался рядом.

– Привет, – улыбнулся. – Не верю своим глазам. Это правда ты?

– Да, учусь. А ты…

– И я учусь.

– А как же…

– Может, позже. Пока что решил замедлиться, а то… спешка кончается плохо, как выяснил.

Наши взгляды встретились, и я совсем не нашла прежнего Аррана в нем. Он повзрослел… и будто сломался. В его мягкой улыбке совсем не стало прежнего огня, дерзости, вызова всему.

– Мне жаль, – прошептала я.

– Не стоит. Это моя вина. И мне нести ответственность.

– Ты не сделал ничего, чтобы так заплатить, – упрямо качала я головой.

– Ты меня совсем не знаешь, Малек…

Он заглянул мне в глаза, и впервые в груди что-то отозвалось. Но внезапное осознание оглушило – мы с Арраном заблудились в поиске себя. Я теперь стригу собачек, а Арран – в инвалидном кресле. И только Амал – единственный, кто всегда четко понимал, кто он и для чего рожден. И он – единственный, кто остался самим собой в итоге. Мне хотелось стать достойной его? Я далека как никогда.

Прозвенел звонок, и Арран развернул кресло и покинул аудиторию, а я поплелась назад к Яру. Тот шокировано молчал. Мы так и не нашли, что сказать по этому поводу друг другу до конца занятий.

18

Да и после – тоже. После занятий я пришибленно поплелась домой, Яр – помчался на работу.

Глядя в мутные стекла трамвая, я снова пыталась рассмотреть свою новую жизнь. Размытую, неясную, бесцельную… Нет, это все – определенно не то. И к учебе у меня больше нет никакого огня. Это рядом с Амалом хотелось быть такой же – полной планов, стремлений, целей… Быть полезной другим. А теперь все это стало ненужно. Может, это настоящая я? Без смысла, без огня…

Выйдя на остановке, я свернула на привычную дорогу к дому. Сегодня она чавкала под ногами особенно сочно, да еще и с каждым порывом ветра с деревьев щедро сыпало гроздьями капель за шиворот. Казалось бы, надо припустить до дома, рухнуть в горячую ванную, а потом – в кровать. Но я вдруг застыла взглядом на невзрачной вывеске, недавно появившейся на щербатой стенке старого дома. Или я не замечала? Оказывается, у меня под боком было что-то типа спортивного клуба. Даже не знаю, что меня тут вдруг заинтересовало…

– Не хочешь помахать кулаками?

Я вздрогнула и оглянулась, уперевшись взглядом в чью-то широкую грудь. И, не успев поднять головы, чуть не захлебнулась в непривычном запахе незнакомца. Голова закружилась, рот наполнился слюной, и я опустила голову. А он вдруг подхватил под руку, потом вскинул на руки и отнес к ближайшей лавочке, усаживая к себе на колени.