Каирский дебют. Записки из синей тетради

– В таком случае сделайте еще одно усилие и скажите, кто именно обокрал лавку господина Рахмани? Как зовут этих людей, и где их можно найти? – в голосе главного полицейского звучало раздражение.

Молодой человек улыбнулся: не слишком ли многого от него хотят? Он не господь Бог, и даже не профессиональный сыщик. Он раскрыл механизм преступления, а где и как искать грабителей – это уже забота господина Сидки и его подчиненных.

– Впрочем, – добавил он, хмурясь, – боюсь, найти этих самых греков вам будет крайне затруднительно. Скорее всего, они уже разделились и покинули Египет по одному. Может быть даже, они сумели вывезти все драгоценности за границу или, по крайней мере, надежно их спрятали. Одним словом, я бы не очень рассчитывал на то, что грабителей удастся найти и вернуть украденное. Надеюсь, однако, что товары в лавке господина Рахмани были застрахованы, и он получит компенсацию.

И Загорский посмотрел на хозяина магазина. Тот, однако, повел себя крайне странно. Достопочтенный Рахмани воздел руки к небу, закричал: «Горе мне, горе!», и, как безумный, стал разрывать на себе одежды и царапать ногтями свое ухоженное лицо. С большим трудом удалось его успокоить, после чего он рассказал о причинах такого отчаяния.

Оказывается, товар в лавке действительно был застрахован. Но не весь. За несколько дней до кражи в магазин поступила еще одна партия брильянтов, причем крупных и дорогих. Всю партию заказал некий паша, чьего имени до поры до времени господин Рахмани не хотел бы называть, храня приватность этого вельможи.

– И как велика была партия? – полюбопытствовал Загорский.

– На миллион франков, – отвечал Рахмани и принялся снова царапать полное смуглое лицо своими ухоженными ногтями.

– Одну секунду, – остановил его Загорский. – Скажите, зачем вдруг паше понадобилось столько дорогих бриллиантов?

Господин Рахмани отвечал, что сын паши женится, а бриллианты нужны для праздничного убора его невесты. При покупке клиент собирался ограничиться тремястами тысячами франков, но Рахмани, как это водится, решил заказать камней на миллион, чтобы у паши был выбор. И вот теперь у него ни камней, ни денег!

– Мне очень жаль, господин Рахмани, – Загорский смотрел на огорченного египтянина с искренним сочувствием. – Надеюсь, Аллах так или иначе возместит вам понесенный ущерб.

С этими слова он кивнул приказчику, вежливо поклонился Сааду Сидки и направился к двери.

– Стойте! – сказал начальник полиции ему вслед. – Куда это вы?

Молодой человек остановился и посмотрел на того с некоторым удивлением.

– У меня есть кое-какие дела, которые надо успеть сделать до отъезда, – отвечал он.

– Ах вот как, до отъезда, – голос Саада Сидки звучал как-то странно. – В таком случае позвольте сказать, что никакого отъезда не будет. Я запрещаю вам покидать Каир впредь до особого распоряжения.

Загорский поднял брови: что это значит? Это значит, отвечал полицейский, что подозрения с молодого человека не сняты. Он по-прежнему обвиняется в краже брильянтов из магазина достопочтенного Рахмани.

– Что за чепуха? – кажется, самообладание изменило Загорскому. – Мы только что убедились, что брильянты украли греки, устроившие тут неподалеку кофейню!

– Да, убедились, – лицо Саада Сидки осветилось несколько людоедской улыбкой. – Однако, судя по вашей резвости, вы вполне могли быть их сообщником.

Кажется, впервые за все время Загорский занервничал, это было видно по его лицу. Если бы он был их сообщником, разве бы он вернулся назад после того, как сбежал отсюда?

– У вас не было выбора, – вкрадчиво отвечал глава полиции. – Я отдал бы распоряжение, и вас попросту не выпустили бы за границу. Так что вам пришлось сделать вид, что вы честный человек и вернуться. На самом же деле…

Улыбка сползла с его лица, и он продолжал суровым голосом.

– На самом же деле никто подозрений с вас не снимал. И вы будете содержаться под стражей до тех пор, пока не отыщутся истинные похитители.

Отповедь эта, кажется, удивила даже господина Рахмани и его приказчика. Но молодой человек, очевидно, уже овладел собой.

– Почтенный Саад Сидки, – сказал он безмятежным голосом, поднимаясь со стула, – могу ли я поговорить с вами с глазу на глаз?

Понимающая улыбка скользнула по лицу полицейского. Разумеется, они могут поговорить с глазу на глаз, почему бы и нет?

Они направились к выходу из магазина. Нижние чины было двинулись следом, но Саад Сидки сделал им знак, и те отстали. Спустя несколько секунд дверь за ними закрылась.

– Какой интересный молодой человек, – заметил почтенный Рахмани, кажется, совершенно забывший, что он только что был охвачен отчаянием, словно стог сена огнем.

Приказчик, господин Валид, лишь почтительно наклонил голову, беспрекословно соглашаясь с мнением хозяина.

Тем временем интересный молодой человек, стоя на оживленной улице, продолжал весьма неприятную беседу с главой каирской полиции.

– Вы сказали «истинные похитители», – сказал Загорский. – Следовательно, вы понимаете, что настоящий грабитель – вовсе не я?

Саад Сидки только поморщился. Неважно, что он считает, и неважно, что он говорит. Важно, что в ближайшее время господин Загорский будет сидеть в тюрьме.

– Но это незаконно! – возвысил голос молодой человек.

Полицейский только руками развел: это Восток, здесь свои законы. Если господин Загорский хочет, он может пожаловаться в посольство. А, впрочем, никакого российского посольства в Египте пока еще нет, и молодой человек, пожалуй, успеет состариться в тюрьме, пока оно появится.

– Кирку?люс витио?зус, – негромко пробормотал себе под нос Загорский.

Саад Сидки навострил уши. Что такое? Что это значит? Это какое-то изощренное русское ругательство?

– Это латынь, – отвечал Загорский. – Я оказался в порочном кругу. Я хотел помочь приказчику ювелирной лавки, и за это меня посадили в тюрьму. Я вышел из нее, чтобы помочь вам, и вот вы снова хотите меня туда засадить. Если бы я чуть похуже разбирался в людях, я бы, вероятно, подумал, что вы сами – сообщник похитителей. И хотите меня упечь в тюрьму, чтобы отвести удар от подлинных грабителей.

Саад Сидки улыбнулся необыкновенно приятно: но он ведь так не думает? Загорский покачал головой: нет, он так не думает.

– А что вы думаете? – полюбопытствовал каирский префект.

– Я думаю, что вам по какой-то причине неприятно заниматься этим делом. Однако раскрыть его все-таки нужно, и вы хотите, чтобы это сделал я. Верно?

Саад Сидки усмехнулся: господин Загорский так еще молод, и в то же время так проницателен.

– Вы в какой-то степени правы, мне некогда лично заниматься этим делом, – сказал он веско. – Однако если вы раскроете это преступление, в моей благодарности можете не сомневаться.

– Представляю, что это будет за благодарность, – усмехнулся молодой человек. – В лучшем случае вы просто отпустите меня на все четыре стороны.

– А вам этого мало? – удивился полицейский.

Загорский подумал совсем чуть-чуть и сказал, что, пожалуй, вполне достаточно. Он готов взяться за это дело и довести его до конца, каким бы сложным оно ни казалось. Для начала ему надо подробно опросить почтенного Рахмани и приказчика, господина Валида.

– Что ж, вернемся назад, в магазин, – предложил Саад Сидки, однако собеседник его застыл на месте и возвращаться в лавку, кажется, вовсе не торопился.

Полицейский посмотрел на него с некоторым удивлением.

– Послушайте, господин префект, – с легкой досадой заговорил молодой человек, – мне эти ваши магазины и брильянты надоели хуже горькой редьки. Я по вашей милости с утра ничего не ел и страшно голоден. Давайте зайдем в какую-нибудь харчевню, а то я, того и гляди, грохнусь в голодный обморок.

Саад Сидки кивнул понимающе: голодный обморок не украсит даже правоверного, не говоря уже о русском кяфире.

Спустя каких-то десять минут вся компания, исключая, разумеется, конвойных Амана и Карима, сидела в кофейне «Эль-Фишави». Особенностью заведения были старинные зеркала, развешанные по стенам. Казалось, зеркала эти готовы поглотить каждого, кто входит в кофейню, но на деле выходило наоборот: благодаря им видимое пространство увеличивалось, и заведение казалось гораздо больше, чем было на самом деле.

Народу в кофейне было много, но едва только обслуга узнала господина директора полиции, как тут же нашелся свободный столик в укромном уголке, где никто не смог бы побеспокоить почтенных гостей и, тем более, ненароком подслушать их разговор.