Дама, Сердце, Цветы и Ягоды. Из романа «Франсуа и Мальвази»

– Завтра еще будут гости. После завтра будь под балконом моих покоев. Меня приводит в ужас тот вечер. Там соберутся люди, отобранные мне в женихи, и тогда должно окончательно решиться кому я достанусь. Понимаешь? Если б ты знал как это серьезно… Я просто вынуждена выбирать среди дураков и чокнутых, иначе мой дядя пригрозил самым ужасным вариантом, какой только может быть… Я не скажу! /заставила она его замолчать, не давая спросить/ …это так ужасно для каждой женщины!…Теперь у меня появился ты, Франсуа! И мне есть за что бороться. Ты мне обязательно в этом поможешь, – уткнулась она лицом ему в шею, продолжая обвивать ее руками.

– Обязательно.

Застыв в таком положении, они простояли еще неизвестно сколько времени, как Мальвази пришлось отпустить его из своих рук.

– Как жаль, сюда идут, тебе придется оставить меня. Жди там у большого дуба. Туда должен будет подъехать Пираже, возьмешь у него коня, прощай.

Но влюбившиеся еще не расстались, она проводила его до самого входа в лаз. На другом конце шевалье Франсуа повернул винтовой механизм второго такого же вращающегося каменя и из отверстия лаза, находившегося в том месте, где округлое тело башни сходилось с прямой стеной непосредственно самого дворца; следующим шагом переступил на удобный сгиб ствола дерева, листвой скрывающего это место, находившееся высоко над землей.

Но не хотелось ему оставаться на этом дубе, или же возле, он пошел в сторону дороги и не ошибся в своих надеждах. В окне башни при свете месяца он увидел ее, долго еще провожавшую его взглядом, каждый раз когда сидя в седле он оборачивался и с трепетом в сердце замечал ее силуэт.

Глава XXXII. Прием оказанный друзьями

Прошлым утром шевалье д’Обюссон выезжал из ворот Шандадского замка, таким же в точности светлым и свежим следующим, он к ним подъезжал.

Всегда когда чего то ожидаешь, будь оно даже вполне естественным и чем-то даже обязательным, именно в тот раз когда его ждешь не случается или происходит совсем не так, как хотелось бы. Его приезд конечно был встречен, но и только… Вахтенные у ворот сделали свое дело и полезли себе наверх башни. Их свистала еда, предоставляя его самому себе.

Он попал в самый ужин и это бы было ничего и даже наоборот слишком хорошо, если бы жизнь в Шандади не текла и не изменялась своим чередом, как и все вокруг. Теперь более французы не садились вместе за общие столы расставленные во дворе, а разбивались на составные части, предпочитали трапезничать там, где им больше лежало по душе; моряки например принимая к себе и дозорных, устроились с этим делом на плоской вершине вышеобозначенного строения, обрамленного по краям зубчатым барьером. Основное большинство расстаскивало подносы по своим комнатам, чтобы не вдаваться далее в такие мелкие и не нужные подробности: кто и где совершал необходимый пищеупотребительный эмоцион, скажем лишь об одной занимательной особенности, наиболее интересующих нас лиц, основной костяк которых составляли дворяне, однако разбившиеся на две части. Раньше в период начального дробления они все вместе обедали за одним столом в длинной зале, что под самой крышей, но и такое общество показалось д’Обюссону, де Гассе и д’Олону, жившим рядом в комнатах Дуримаро: «девочек» и «мальчиков» соответственно, слишком многолюдным, и сиделось там им очень неуютно; когда можно было далеко не ходить /эти коридоры и особенно последний длинный и узкий, вконец отрывавший из собственно их уголка и входивший в совершенно новый шикарный и роскошный, тем может быть и сбивший весь настрой/, а лучше было расположиться прямо по выходу своих дверей на очень удобной площадке в отношении компанейской обстановки. Ее же, обстановку, кроме стола и стульев, заполонивших весь проход во время еды и прочих собраний за столом, дополняли их слуги Баскет, Рамадан, и Фернандо, но это лишь иногда и намного чаще аббат Витербо в паре с доктором д’Оровиллом, ведшим разговоры между собой; а когда и Рено.

Случилось так, что как раз в тот раз, когда шевалье Франсуа стал подходить к столу, за ним он застал только двоих де Гассе и д’Олона, за окончанием трапезы игравшие в брелан. Троица: Баскет, Рамадан и Фернандо чувствовалось потчевала себя за закрытыми дверьми.

Приход Франсуа был встречен опять же не так, как он того желал в представлениях своих после пережитого, а именно так, как он опасался с обиженным равнодушием и уязвленными самолюбиями. Но поприветствовать друг друга они поприветствовали и тут же разрушили наведенные мосты, уткнувшись в игру в карты. На их лицах сквозила ирония по поводу неуместного пышного в данной обстановке пестрого костюма с преобладанием красного, на что они искоса не преминули взглянуть, каждый по отдельности. В их искрящихся глазах он видел немой укор, смешанный с чувством досады, по упущенному из виду. Франсуа укоризны друзей смущался, но чувствовал себя вправе, он поступил правильно, а сейчас оставалось только отчитаться. Можно было даже потерпеть их упреки начинками завернутые в насмешки:

– Франсуа – дружище, у тебя такой праздный вид и сам ты сияешь как то же солнце, что просто нельзя не повернуться к тебе и посмотреть, что ты скажешь? – начал конечно же Лекок де Гассе и желч лучшего друга полилась омрачать его душевное спокойствие.

Но ничего говорить приехавшему не хотелось, иначе заготовленные ответы, поблекли бы в простом изложении, и он присел, выискивая на столе, что бы можно было ухватить, как никак не ел чуть меньше суток. А что готовился он от них тайком к поездке, так до этого ему уже не было совершенно никакого дела и он ничего не ответил, предоставляя полное право иронизировать над собой. Вставил свои неуклюжие краеугольные слова и граф д’Олон:

– В Сан-Вито, говорят, праздновали.

– Кто говорит? – спросил тот час же шевалье, отведя от себя весь удар, недвусмысленно высказанной мысли, в которой нашелся изъян.

– Мачете говорил, но сейчас у него ничего не спрашивай, обиделся закрылся.

– Довели! Я же вас просил оставлять его всегда в покое! Ну резкий малый, зато какой экстравагантный разбойник, не соскучишься!…

Видя что Сен-Жан пошел то в лес, то по дрова и вместо нападения со своего края завяз и породил нападки с противной стороны по всему краю, де Гассе опять взялся вести дело самолично.

– Видишь со скуки мы его и пожучили малость, а никаких других интересов он нам не представляет и не представлял. Мы собственно к нему и пристали с тем чтобы он нам выдал хоть что-нибудь из своих знаний, на чем бы можно было поразвлечься. Нет же нам ничего нету.

– А я между прочим ничего у него не выпытывал, – проговорил Франсуа и после подумал что соврал, но следующими словами, – Я исходил из того что ребятам стало скучно, Шандади им надоел, нужна смена декораций. С Мачете я только же посоветовался по этому поводу и он мне поделился своим мнением, когда лучше ехать договариваться и насчет чего. Он выдал очень хорошую идею: у Монсеньора-то имелся кораблик в своем пользовании. Чтобы попробовать обменять его на Шандади и как говорится с миром… Это замечательная идея, против такого обмена трудно будет устоять. Одно то, чтобы не иметь под боком нас… чего стоит! – пытался разжечь и заинтересовать их обоих Франсуа, видя в этом единственно возможный выход, – А-а?!

К его предложению отнеслись однако довольно скептически и даже пожали губами в виду может быть того, что он быть может обыкновенно заговаривал им зубы, уводя от интересной темы.

– Знаешь, дорогой мой д’Обюссон, – проговорил д’Олон, смотря в свои карты, – А мы никуда отсюда не собираемся…

– Как это?!

– А очень просто. Нам нравится здесь. И как говорили древние, когда нет необходимости что-либо менять – не надо менять; так что тебе нужно было поговорить с нами, но ты забыл.

Лекок де Гассе ногой под столом задел ногу д’Олона: молодец, браво! Обескураженный и уязвленный до глубины души Франсуа, почувствовал себя в неловком положении самонадеянного. Граф д’Олон в свою очередь попенял на свой неловкий язык, посожалев что сказал слишком жестко. И поэтому решил прекратить обиняки, а просто и с интересом спросить:

– Ну что было рассказывай, танцевал?

– Аха, под шпаги звон с чертями в парке.

– Это наша хозяйка тебе такое устроила?! Придем – мы ей покажем, если она тебе понравилась, поженим!

– Не в этом дело, она кем была, тем и осталась. Кто бы мог знать что так обернется?… – и он интригующе остановил говорить об этом, как малозначащем и словно бы и без объяснений как о понятном.

– Говори же скорей не тяни!

– В общем было так, приезжаю я во дворец, как раз к балу. Представляюсь что такой-то и такой! И вы знаете, что я узнаю после? Что Монсеньору передали обо мне – жив он.

– Ну, да-а! – с присвистом протянул д’Олон, – А ты как же?

– Я сразу бегом! Через парк… и обратно, только чудом вернулся. Это кошмар был, я уже думал, все пропал, вы просто не представляете себе какими толпами его гвардейцы за мной бегали.

– На то они и спорадисты, – весело и заинтересованно высказал граф д’Олон каламбур[7 - [1] Каламбур: спорада – значит – скопление, множественное собрание.], и вовсе заржал от следующей возникшей в его голове мысли, вследствие чего очень задержавшейся в появлении на свет. Он расхохотался пытаясь выговорить что-то еще и чем заставивший графа де Гассе уже сейчас улыбнуться в долгой продолжительной улыбке. Шевалье д’Обюссон в это время просто громко зевал, как наконец-то услышал с отвлеченным вниманием.

– Итальянец брат смелый, в семером одного не боится.

– В семидесятером! – отрезал он даже с какой-то грубоватой резкостью, чем рассмешил так же и себя.

На него уже более не дулись и знаком расположения явилось то, что де Гассе раздавая карты стал ложить их так же и на д’Обюссона, зная что игра не сможет помешать ни еде, ни разговору.

Д«Олон, однако немного просмеявшись, заметно сменился в настроении до помрачнения.

– …Значит он так обошелся с тобой?

– Кстати, д’Олон, забежав во дворец я нашел самый лучший эпитет к маркизу Спорада, против твоих шакалов, собак и коршунов-стервятников, который ты к нему давно подыскиваешь.

– Даже эпитет. А не кличку. Скажи сам-то я разочаровался в своих силах. Наверное…

– Ни даже не хищник! – Демон!

– Игзектли![8 - [2] (Англ.) точь в точь.] Райт[9 - [3] (Англ.) правильно.]!

– Нет, ни райт и не эгзектли! – возразил граф де Гассе, – это прозвище больше подходит к самому же тебе /Франсуа/. Скажи, как тебе удалось выветриться из дворца, когда ты туда попал, мы не слышали!…

– Он не промах, под этим предлогом спрятался в покоях нашей хозяйки. На всю ночку!

– Д’Олон!?? – по-дружески грозно вскричал на него д’Обюссон, добавляя, но сорвавшимся голосом, – Я запрещаю тебе говорить про нее!…всякий вздор.

– Правильно, потому что про неё можно говорить только героические вещи. Не пешком же он сюда пришел, – произнес граф де Гассе и отклонился назад с руками к находящимся у него за спиной одной из двух дверей, являющимися смежным выходом из смежных, и между собой дальних комнат, в которых за дверьми он почувствовал шорох и закрыл там слуг, могущих помешать их разговору, чуть не пропустив ответный защитительный выпад Франсуа.

– Друзья! Вы меня просто убиваете! У меня и так голова кругом ходит, и сердце разрывается!

– Что дала отпор? – Такой что ты вылетел на нем из дворца и с досады погнал всю эту гвардию по парку, в итоге оказавшись в седле и с новой шпагой, – заглядывая под низ спросил де Гассе.