Инквизиция

Я развернул его и начал читать крупные строчки текста, скользнув взглядом по массивной премьерской печати внизу. Сначала я читал довольно быстро, потом медленнее, потом остановился, чтобы перечитать строки, которым я едва мог поверить, которые казались почти нереальными.

«По специальному приказу Его святейшества деятельность инквизиции, уполномоченной вышеупомянутым Всемирным Эдиктом, настоящим приостанавливается на территориях и островах Фетийского доминиона Архипелага… всем членам Венатического Ордена настоящим дается власть выступать ходатаями от имени обвиняемых еретиков, если таковые обвиняемые могут доказать инквизиторам, что они полностью раскаиваются в своих грехах и хотят быть принятыми обратно в братство… все раскаявшиеся будут избавлены от клейма позора, пока они верно подчиняются всем указам и каноническому закону Святой Сферы… братьям Венатического Ордена настоящим даются полномочия проповедовать в общественных местах. Кроме того, Венатический Орден уполномочен председательствовать и принимать участие в религиозных дебатах с выдающимися еретиками, каковые откликнутся на предложение. Указанным еретикам дается охранное свидетельство на время таких дебатов и в течение месяца после них…»

Почему? Почему Лечеззар на это пошел? Все это так чуждо его принципам – эти идеи проповеди и религиозных дебатов. В прошлом Премьеры их разрешали, но уже много лет они остаются под запретом. Лечеззар верит в огонь и меч, он послал инквизиторов на Архипелаг… а теперь он приостанавливает их деятельность, чтобы предоставить свободу паре дюжин проповедников? Значит, он что-то затевает.

– Почему он это позволил? – прямо спросил я Сархаддона. – Это твой план или его?

– Идея Венатического Ордена принадлежала мне, и я убедил некоторых из моих наставников обратиться к Премьеру за одобрением. Я буду откровенен с тобой, Катан: мы вполне отвечаем его цели. Лечеззар объяснил мне, почему он позволяет нам это делать. Он послал сюда инквизицию, и население в ужасе от того, что они совершат. Уже было несколько сожжений, и их число намного возрастет, если инквизиция будет действовать по-своему. Мы предлагаем надежду, выход без лишних страданий. Если нам дадут полную свободу действий, если еретики не будут препятствовать нам, то инквизиции прикажут преследовать лишь тех инакомыслящих, кто открыто бросает нам вызов.

– Политика кнута и пряника.

Он едва заметно кивнул. Я уставился на пергамент, подписанный и санкционированный самим Премьером. Я уже видел премьерскую печать, и Сархаддон ни в коем случае не мог это забыть.

– Все, что я прошу, это отсрочку, – заговорил он после паузы. – Чтобы ты и другие еретики позволили этому плану осуществиться. Это красивый остров, даже в такую скверную погоду, и я не хочу видеть, что будет с ним после Священного Похода. Лечеззар хочет, чтобы его запомнили как Премьера, покончившего с ересью, хотя мы оба с тобой знаем, что этого не произойдет. Но я хотел бы знать, что Сфера дала тебе шанс остановить надвигающуюся бурю.

– Я не уполномочен давать разрешение. Тебе следует поговорить с вице-королем.

– Я тебя убедил? Если ваши экстремисты воспользуются перемирием, чтобы начать атаки на нас, отсрочка закончится. Вы ничего не делаете, и инквизиция ничего не будет делать. Тем временем мы попытаемся. Архипелаг – единственное место в мире с таким ожесточенным отношением к Сфере, что ненависть начисто подавляет рассудок. Мы оба знаем, что есть на свете скрытые еретики, но террор – не метод для борьбы с ними. И неправильный подход к решению здешней проблемы.

Я тщательно свернул пергамент и отдал Сархаддону. Потом отвернулся к боковому коридору и посмотрел в залитое дождем окно на серое небо. Если бы это предложение было искренним – но возможно ли такое? Это была оливковая ветвь, и я так хотел в это верить… но если Сархаддон добьется успеха, тогда конец нашим мечтам о прекращении власти Сферы.

Или нет? Кэмбресс одержал верх над Сферой, не отступая от религиозного закона. Кэмбрессцы поддержали принципы Рантаса, но там не было инквизиции, не было сожжений и даже судов над ересью за шесть десятков лет. Микас рассказывал мне, что кэмбрессцы терпимы ко всему, что не посягает на государство или военный флот – что в Кэмбрессе по сути одно и то же. Возможно, он преувеличивал, но я знаю, что его отец посещает только одну церемонию в году, гораздо меньше абсолютного минимума. Тогда его отец был суффетом, а теперь он адмирал и старший член совета Кану.

И за последние недели я понял, насколько хрупка наша мечта, учитывая враждебность императора и неоспоримый факт, что войну Архипелагу не выиграть. Но Равенна… она никогда, никогда не смирится. Она лишилась почти всего по милости Сферы. Равенна ненавидит жрецов со страстью, на которую я просто не способен. И она знает Сархаддона только как человека, который собирался поджечь наш погребальный костер.

– Я бы хотел поговорить с другими, – сказал я наконец. – То, что ты говоришь, дает мне надежду, несмотря на подпись Лечеззара, но без их согласия мое слово для тебя бесполезно.

– Эти другие включают вице-короля?

– Ты хочешь просить аудиенции?

– Я думаю, это была бы хорошая идея. И возможно, мои слова внушат больше доверия, если вице-король выслушает меня в твоем присутствии и в присутствии других, кем бы они там ни были. Потом я уйду и дам вам обсудить это предложение.

– Пожалуй, – неохотно ответил я, терзаясь сомнениями. А хорошая ли это идея? Или я даю Сархаддону возможность, которую он ищет для… чего? Кроме лишения нас народной поддержки, способной предложить только сочувствие, я не мог представить, чтобы его план, мог таить какое-то коварство. Даже согласие Лечеззара имело смысл, если учесть, во что обойдется ему Священный Поход. Я знал, что последний Поход истощил премьерскую казну, несмотря на все добытые трофеи. Захват Лепидора должен был обеспечить деньги для будущего Похода.

– Какую роль играет в этом Мидий? – Я снова повернулся к Сархаддону.

– Он поймет логику Премьера. Для него здесь тоже есть выгоды.

– Хотя его лишат возможности устроить резню?

– Ты преувеличиваешь его кровожадность. Если все получится, его участие будет хорошо вознаграждено. Возможно, местом старшего аварха в Экватории.

– А все те, кто ждет казни в инквизиторских тюрьмах? Что будет с ними?

– Мои братья предложат им отречение. Именно это мы пытаемся четко изложить: Сфера примет падших. Некоторые откажутся оставлять свою веру и будут сожжены, но казней все равно будет меньше.

– Но ты сможешь изменить процедуру? – настаивал я. – Виновен, пока не доказана невиновность. Вот что вызывает ненависть.

– Пойми, я не главная фигура. Я не могу перевернуть землю.

Значит, обещаний не слишком много. Сархаддон не собирался лгать – по крайней мере явно, – чтобы заручиться моей поддержкой.

– Если ты подождешь, я схожу к вице-королю и передам то, что ты мне сказал.

– Непредвзято?

– Непредвзято. Тебе придется ждать здесь – это не мой дворец, и я не осмелюсь пригласить тебя пройти дальше.

– Хорошо. Здесь по крайней мере сухо, – добавил Сархаддон с оттенком прежнего мрачного юмора.

Я оставил его в холле, а сам пошел искать вице-короля, выбирая самый длинный путь по задним коридорам. Я должен был дать себе время подумать.

Можно ли верить тому, что рассказал мне Сархаддон о тех решающих минутах в Лепидоре? Что Этла собиралась нас пощадить или по крайней мере избавить от костра? Она и ее собратья, в том числе Сархаддон, вторглись в мой дом, отравили моего отца, едва не убили моего приемного брата. Этла приговорила меня и других к смерти, и по ее приказу нас привязали к столбам. Правда ли, что она не пошла бы дальше?

Но Сархаддон был только младшим жрецом, на чью верность Этла, конечно, не рассчитывала. А теперь он пришел с посланием мира и примирения. Стал бы Премьер затевать это лишь для того, чтобы поймать меня в ловушку? Верить в это было бы верхом высокомерия, а то, что такая мысль вообще мелькнула, показывало, каким пагубным было влияние Оросия. Я не был лидером ереси, и насколько мне известно, Сфера даже не знала о моем происхождении.

И если предложение Сархаддона – это поставленная с дальним прицелом западня для вождей ереси… то для этого есть более эффективные методы. Сархаддон пришел просить меня о посредничестве.

– Я приму его, – ответил вице-король.

Глава 23

Прошло два дня, и бледное, полинявшее солнце проглянуло сквозь тучи, озаряя город Тандарис, в первый раз за много недель. Слишком слабое, чтобы давать резкие тени, оно тем не менее придало зданиям новый вид, красные и голубые цвета сильнее заиграли на белом фоне, и зелень деревьев приобрела особую сочность. Тандарис был городом тепла и света, и серость зимы не отдавала ему должное. Его построили до Войны, когда между сезонами почти не существовало различия, и ущерб, который мы увидели, пока шли из дворца вниз по холму, свидетельствовал о том, как неприспособлен этот город к ударам штормов.

Мы обогнули груду камней и веток, где упавшее апельсиновое дерево проломило стену сада. На его стволе стоял человек, топором обрубая сучья, а беловласый старик и мальчик оттаскивали те, что он уже срубил. Когда мы проходили мимо, они с любопытством посмотрели на нас, не здороваясь, но без враждебности.

Из дома напротив донесся стук молотка. Перед ним, вокруг кучи разбитой черепицы, стояла загородка.

– Эй, там, берегите головы! – крикнул кто-то. – Крыша еще ненадежна.

– Спасибо! – крикнула в ответ Персея и снова повернулась к нам. – Я никогда не видела столько разрушений. Каждый дом, смотрите. Хорошо еще, что Сфера не отрезала весь город, это было бы ужасно.

Она права, подумал я, когда мы подошли к перекрестку. Пострадали все без исключения дома – разбитые окна, болтающиеся или сорванные ставни, – а выше по улице, через перекресток, виднелась еще одна груда упавшей каменной кладки, которую разбирали полдюжины человек.

– Что случилось с Агатоклесом? – спросила Персея, когда мы повернули налево, проходя через крошечную площадь с заколоченной таверной на другой стороне. Разбитая вывеска пьяно висела на своей опоре, слова «Таверна Агатоклеса» были едва различимы, а на деревянной двери чернел выжженный знак пламени.

– Арестован, – мрачно сообщил Лиас. – Неделю назад. Очевидно, ты не часто ходишь этой дорогой.

– Это не самый короткий путь, – ответила Персея, когда мы завернули за угол, и таверна скрылась из виду.

Здесь появились признаки жизни: открытые лавки, один-два поднятых навеса и больше людей, чем я увидел за все три недели моего пребывания у Сэганты. В утреннем воздухе звучали людские голоса, пахло фруктами и хлебом. Мы все еще находились в нескольких улицах от рыночной площади – один из недостатков проживания во дворце. Когда-то здесь была городская крепость, еще до того, как в ста футах выше был построен ныне разрушенный Акролит, и внешние стены еще оставались достаточно толстыми, чтобы выдержать осаду.

Везде чувствуется атмосфера напряженности, атмосфера ожидания, подумал я, когда мы стали спускаться по широкой кривой улице, ведущей к рыночной площади. Не ощущение надвигающейся гибели, нет. Скорее казалось, что город затаил дыхание. Ожидает услышать, действительно ли миссия Сархаддона положит конец страху.

– Мы забываем, что больше всего люди хотят жить, – заметила Персея, провожая взглядом мамашу, ведущую семерых детей – явно своих и чужих, в ворота с эмблемой в виде пера. Перо обозначало школу. – Для них главное, чтобы от политики вреда не было.

– Как и от религии, – откликнулась Телеста. – Нигде в мире простые люди не боятся Сферы так, как здесь.