Соборище 2. Авангард и андеграунд новой литературы

Живу.

Не терплю алчность, лицемерие и суету. Думаю, что за любовью и
преданностью можно пройти хоть версту – хоть в зной, смрад, хоть в жару.
Всегда подвожу черту под всеми своими «прощай» и если ты однажды
ушел, знай, обратно не приму. Хоть за все смиренно прощу.

Иногда бывает совсем невмоготу, тогда я молюсь и молю. Я об одном
всегда прошу: чтобы не знать хворь да не пройти войну. Чтобы всегда
только мирное небо над головой, а рядом люди, которых люблю.

Признаюсь честно, я знаю все о грусти, я изучила от сих до сих
беспощадную тоску, ее молчаливое покровительство да покорную немоту.
Чувствую в собственных слабостях только свою вину.

И в минуты забвенья, когда дождь окропляет листву, я наконец понимаю
чего хочу:

Хочу, чтобы был только лес да густые вечнозеленых деревьев кроны,
и у подступи его холмов – серебристые да величественные горы. Хочу
просыпаться и, полусонной, вдыхать воздух морской да привкус соленый.

Хочу просыпаться любимой и влюбленной.

Хочу чувствовать единение с блаженной землей, сокрытой от глаз
людских, пожелавшей остаться неназванной, потаенной. Чтобы был
только прибой да журчание водоема, чтобы ненавязчиво волны касались
моей персоны скромной. Выйти бы к морю, пройтись по песку ночью
темной, прокричать во всю мощь долине бесплодной, быть босоногой да
румяной, в ночи бессонной.

Созерцать блики солнца у прибоя, осознать, что вся сила в простоте, без
званий, корон и тронов. Вот так лежать, распластав руки на песке, не
дрогнув, оставив алчность, скупость, сдать мечи да патроны. Все в себе
принять, и лучшие черты и препоны, и пока утренней прохладой дышат
деревьев своды,

Поблагодарить жизнь за ощущение полной гармонии.

И, наконец, осознать чувство

Внутренней свободы.

Джессика

Джессика танцует, и стук ее каблуков, отбивающих пол, звучен и дерзок,
как ассамблея лучших стихов. Она словно нимфа из снов изголодавшихся
по женщине моряков. Она танцует, и мне, право, не хватает слов, рвется
наружу сердце, некогда запертое на засов. Ее всяк пустил бы в свой альков,
и джентльмен влюбленный и гладиатор и даже священник, что стоит на
страже Богов,

Но она танцует в хмельном угаре кабацкого застолья, потерявшаяся
где-то посреди миров, танцует для пьяных, безнравственных мужиков,
заблудших в этот край, избавившись от оков, она танцует для лицедеев и
дураков. Стрелка часов

Показывает: Двенадцать ночи. Она снимает каблуки, отталкивает от
себя омерзительных и пьяных мудаков, стремящихся достать купюры из
кошельков и предложить ей воплотить с ними весь спектр сексуальных
грехов. Джессика получает пару неблагодарных шлепков от этих чудаков и
спешит собраться домой, в свой кров…

По пути из бара до дома она видит мост, что настолько высок, что едва ли
не касается облаков. Джессика взбирается на него и, взобравшись, пишет:

«Прости меня, мама, я желала в этом краю обрести любовь, а встречала
лишь обманщиков и скотов. Мечтала о торжественном, благоговейном
звуке фанфар и меня встречающих колоколов, мечтала о сцене и шла на ее
зов, но меня приветствовал лишь гул бесчинствующих мертвецов.

Самое время простится, мне более не хватает строф…»

Джессика делает шаг и сбрасывается в бездну, чувствуя жар погребальных
костров… Ее находят через три дня мертвой, где-то на окраине, средь
смрада зловонных песков, средь чистилищ и Богом забытых городов…

Но я-то точно знаю, что где-то на периферии миров она все так же танцует
свой танец и на паркете остаются отпечатки ее следов… Я-то точно
знаю: где-то на периферии миров, она обрела свою любовь, не встречая
обманщиков и скотов. И где-то там, так же посреди миров

Для нее звучит торжественный и благоговейный звук фанфар да
колоколов. Она повелительница сцены, ибо всегда шла на ее зов.

Но это реальность

Где-то там

Посреди миров…

Сколько жизни кругом!

Под моим каблуком целый мир покоится – многогранен, многолик,
невесом. Сколько жизни кругом! Философии, которую не обуздать ни под
хмелем, ни под коньяком, ни под терпким ромом, ни под наркотическим
табаком, сколько жизни кругом, что пленительней всякого сна, что
необузданней, чем фантазии под косяком.

Откровения мне в руки вверены, я могу рассуждать и про любовь, и