– Ты знаешь, пока я тебя слушала, мне пришла в голову другая аналогия: есть последовательность тонов в музыке, которую тоже можно воспринимать двояко. И раньше жизнь казалась мне прекрасной мелодией. Но однажды кто-то толкнул меня или еще каким-то подлым способом прервал процесс безмятежного прослушивания. И я стала воспринимать мелодию «обратной», инвертированной стороной. Оказалось, что так тоже можно, но теперь она гораздо менее красива, эстетична и притягательна. Отсюда – общая демотивация, исчезновение интереса. Жить, вынужденно слушая такую мелодию, просто не хочется. А перестроить восприятие «на ходу», вернувшись к первоначальному способу, не получается.
– Да, – кивнул Артур. – Всё так. Метафора абсолютно верная. В реальности же всё усложняется тем, что вариантов для «слышания» этой мелодии жизни невероятное множество. То есть измерений ощущения мира невообразимо больше, чем эмоций, называемых словами. И обычный человек, с детства выбитый из своего экзистенциала, барахтается в этом чужеродном напластовании иллюзорного на нереальное, которое невозможно даже толком отразить в словах. Но от которого, между тем, зависит вся его жизнь. И открыть заново эту чудесную мелодию может только как невероятное дополнительное измерение, в существование которого ему уже даже не верится.
– Похоже на «плоскатиков» Эббота, – улыбнулась Олеся. – Существ, которые не осознают наличия третьего измерения, передвигаясь только в двух, хотя ничего, кроме отсутствия такого осознания, им это делать не мешает.
– Похоже, – согласился Артур. – Итак, для возврата в свою полосу один из самых важных шагов – прочувствовать и воспринять саму концепцию множественности экзистенциальных измерений восприятия. Так, чтобы можно было начать ориентироваться в этом пространстве – и даже приступить к его картографированию. Именно в этом благородном деле и помогает «внутренний язык», без которого все потенциальные состояния будут лишены якорей, позиций и ориентиров.
– Все-таки, несмотря объяснения про три уровня и всякие там невыразимые qualia, меня не покидает ощущение, что для тебя мой внутренний язык не такой уж и непроницаемый, – с нотками оптимистичного сомнения протянула Олеся. – По крайней мере, мы вот уже полчаса на нем говорим. И какие-то изменения во мне от этого определенно происходят.
– Ага. Мистика, – чмокнул ее в губы Артур, поглаживая рукой. – Говорим. Хвала Великому Кадастру! И мне уже не терпится перейти к действиям по углублению и расширению этих изменений. Пойдем уже в номер, солнце.
Heaven on Earth
Негромко щелкнув язычком, приоткрылась дверь номера, пролив полоску приглушенного желтого света на пол – и сладкая парочка, надолго замерев на пороге в страстном поцелуе, проникла внутрь единым клубком, не в силах расцепить объятия.
Мягко уронив Олесю в складки постели, Артур изящным движением скользнул к ноутбуку, нажал несколько кнопок – и из динамиков заструились плавные переливы Ethereal Murmurings от M-ziq, пропитывая собой пространство комнаты, взвиваясь пластичными тенями под потолок, просачиваясь в мысли, действия, ощущения…
Олеся полулежала на кровати и счастливо, расслабленно-приглашающе улыбалась, глядя на него – очевидным образом наслаждаясь всем происходящим.
И в отблеске, мелькнувшем в её сияющем взгляде, Артур прочитал отдаленное эхо Вечности. Но это была не вечность пролитых слез или выстраданных убеждений, и даже не вечность отстраненно-безличного молчания – ни одна из тех вечностей, которые он привык угадывать в глазах других людей. Это была Вечность солнца, радости, веселья – и сладких брызг, доносимых легким бризом с теплого океана: отражение его собственной Вечности.
И внутри, подобно шуму в ушах, выросло, достигло гула стабильно работающего механизма страстное, жгучее как порыв, желание: добежать, долететь, доплыть до этой пронизанной солнцем и всплесками радости теплого залива Вечности.
Волны экстатического опьянения подняли его и буквально поднесли к Олесе, выбросив как усталого пловца на спасительный берег. Повинуясь этому властному порыву, он буквально набросился на нее и принялся лизать сладкие уголки её губ, слегка покусывая их перед сочным поцелуем.
«Может быть, это мягкий, изящный контур носика делает её такой невообразимо-прекрасной и желанной?» – пронеслась в сознании пропитанная нежностью мысль. – «Да, тот самый завиток генокода, который на счастье появился на свет в результате удивительного и прекрасного множества случайностей. И теперь он принадлежит нам двоим».
Издав низкий, бархатистый стон, Олеся откинула голову, отбрасывая с лица длинные мягкие волосы, и неожиданно резко открыла глаза. И вот, погрузившись целиком в магический водоворот её взгляда, Артур вдруг увидел там себя – сияющим и лучезарным, на пике формы: таким, каким он отразился несколько лет назад на Гоа, в волшебном зеркале воспоминаний первого трипа юности. Её взгляд говорил «я вижу тебя идеальным – таким, какой ты есть». Это было удивительно красиво, глубоко и обнадеживающе. Настолько, что хотелось навсегда остановить, запечатлеть, сохранить эту неожиданно прекрасную констелляцию взаимных отражений. Вернуться туда, в это сказочное зазеркалье личного идама – но уже не как гость, робко пробующий ногой воду, а как полноправный хозяин. Ощутив легкое дуновение ветерка трансцендентного, доносящегося через щель «с той стороны», Артур трудноописуемым усилием рванулся в приоткрывшуюся на мгновение дверь неведомого, вложив в этот рывок всё, что мог.
Экраны его восприятия сместились так, чтобы идеальным образом отразить её влюбленный взгляд – и благодаря этому создать зеркальный фрактал, высвечивающий глубину её собственного идама. Показать «какой она может быть, идеальной», и самим этим актом сделать образ реальным хотя бы на мгновения его восприятия. И откуда-то из невообразимой дали этого фрактала внезапным отблеском запредельной космической удачи долгожданного узнавания донесся испущенный динамиками карнавально-упоительный, пронизанный отблесками Вечности прощальный гудок уходящего парохода Switch out the sun от Juantrip. И утонул в отголосках анфилады ревербераций смутным обещанием бесконечного счастья и радости. Самые глубокие обертоны внутренней мелодии сновидений и воспоминаний смешались в этом гудке с непоколебимой, ясной уверенностью: тайным, потусторонним, окончательным знанием о том, что всё неотвратимо случится – может быть даже быстрее, чем кажется; может быть сегодня, может быть совсем скоро… Да! Сейчас!
В эту секунду всё то, о чем он смутно мечтал; всё, что составляло окраинные, потаённые уголки пространства его фантазий, – всё это явственно, несомненно, со всей силой очевидности сбылось. Он был безусловно прав – прав в своих действиях, своих помыслах, своем упорстве, исканиях и обретениях. И наконец дошел до конца. Приоткрытая дверь распахнулась. Теплая лавина нежности беспрепятственно хлынула через открытые настежь окна глаз. Невыразимое мгновение контакта, ощущение легкого, поверхностного натяжения от соприкосновения – и мягкий, струящийся поток его внимания погрузился в распахнутое сознание Олеси. Мелькнула мысль о том, что частая метафора, сравнивающая мужчину с небом, а женщину с землей, верна лишь отчасти. По крайней мере, в их случае. Да, он был небом. Но она… она была морем. Морем радости. От каждого сознательно направленного в Олесю импульса удовольствия на размеренно-волнообразной поверхности её восприятия образовывалось что-то наподобие мгновенно возникавшего и медленно рассасывающегося водоворота наслаждения. Судя по счастливой улыбке, озарявшей в эти мгновения её лицо, каждый испущенный импульс прекрасно ощущался с другой стороны. Артур решил проверить это и добавил к перманентным турбулентностям нежности внезапный разряд молнии мысли, в результате чего Олеся застонала и распахнула глаза еще шире. Это было явным подтверждением, совсем уж выходя за рамки любой статистики случайностей. Ощущая себя счастливым первооткрывателем, он проделывал это еще и еще раз, каждый раз с возрастающей радостью убеждаясь в том, что Олеся реагирует на каждый из этих импульсов. «Это и есть тантра?» – внезапно пронеслась в его сознании испущенная ею мысль.
И, уцепившись за это сочное ощущение невероятной, трансгрессивной радости понимания и обретения, истомным усилием продлив острие породившего его намерения еще дальше, ввысь, в сторону воплощенного трансцендентного принципа, Артур с разбега нырнул в океан чистого счастья: триединства принимающей нежности, трепетно лелеемой утонченности и упоительной красоты. И это наполнило его до самых краев – спокойствием, глубиной понимания и необратимой уверенностью во всем происходящем.
А дальше была растянувшаяся на всё мироздание спелая, сочная мякоть вишневых губ, роскошный палантин коричневых волос, ямочка на грациозном изгибе шеи и воспламеняющий аромат её тела…
Утопая в упоительном океане изливающейся на неё нежности, Олеся погрузилась в размягченное и сладкое как патока состояние текучих эмоциональных грёз, легкой рябью покрывающих море чистого наслаждения.
В этом эйфорическом пространстве вспыхнувшая на мгновение метафора райской лагуны обрела удивительную полноту и силу, став в её восприятии ощутимой реальностью – теплым, ласковым морем. Шум прилива, загадочный и велеречивый, проникновенный, мощный и вкрадчивый вторгался под нежную, утончающуюся вуаль магического полусна вместе с накатывающими волнами наслаждения, побуждая продлить эту неожиданно приятную игру в обживание своего маленького идеального мира. Погрузиться в манящую текстуру деталей, бережно и заботливо наполняя каждую из них счастьем…
Счастье. Ощутимое, осязаемое и живое, бьющееся в груди – всё было наполнено им: счастье играло в висках, расширяло легкие при каждом вдохе, примешивалось к каждому звуку и аромату. Это чувство зарождалось где-то позади глаз и теплой волной разливалось по всему телу: как маленький ручеек превращается в бурный поток, струящийся по залитой солнцем равнине к изумрудным водам теплой лагуны.
Запах. Невозможно было устоять перед искушением и не вдохнуть в себя карамельно-истомный запах ярких цветов, распускающихся рядом с мангровыми деревьями у самой кромки прибоя; запах, пробуждающий пьянящее ощущение легкости и беспечного полета мысли – при попытке распахнуть закрытые от наслаждения глаза Олесе казалось, что его источают рассыпанные в воздухе серебристые искры счастья, оседающие на лице Артура, трудноописуемым, но несомненно прекрасным образом преображая каждую его черточку. Это смешение воображаемого и реального размывало границу между ними еще больше, и она удовлетворенно закрывала глаза, погружаясь как отважный пловец в совместно сотворяемый мир фантазматической неги.
Этот мир был одной бесконечно длящейся нотой властной, запредельно-нежной эмоциональной свежести: пропитанной тонким, трепетным ореолом, сотканным из отголосков счастливого детского смеха и щебетания птиц за окном. Она всегда любила этот ореол из далекого детства – приглушенную квинтэссенцию долгого, убаюканного ласковым солнцем дня и спокойной, умиротворяющей ночи: теплый ветерок, доносящий аромат радости из потаённых закоулков созвучий изящной, воспаряющей к небесам музыки; легкий, вкрадчиво нарастающий шум расслабленного мления верхушек деревьев в саду… По волнам этого потока воспоминаний мягко и напевно струились долгие, истомные, золотисто-ультрамариновые мысли, кувшинками распускаясь в такт тихой мелодии на поверхности их залива Вечности. И каждая из них таила в себе неразгаданное откровение наполовину оформленных очертаний воплощающейся на глазах мечты.
А внутри поднималось и крепло невероятно острое чувство пронзительной благодарности себе, Артуру, реальности за этот удивительный сбывшийся сон. Благодарности, достигшей звёзд и разлившейся океаном экстаза по бескрайнему плато ночного теплого неба. Благодарности за то, что где-то глубоко на донышке её глаз отныне навсегда поселилось счастье, а в уголках губ, если их облизнуть, ощущалось тонкое послевкусие Вечности…
Удовольствие и наслаждение
Лежа в гамаке на берегу возле дома, в который, они наконец переехали, Артур с Олесей, обнявшись, смотрели на звезды. Отныне такое времяпрепровождение стало их ежевечерней традицией. Размеренное покачивание широкого веревочного ложа, казалось, является частью единой мелодии, сплетаемой ритмом волн, стрекотом цикад и шумом ветра в верхушках пальм.
– Знаешь, – мечтательно протянула Олеся, – иногда в такие моменты наполненности всей этой красотой, глубиной и таинственностью мира вокруг хочется совершить что-то невероятное – сочинить прекрасную мелодию, написать гениальную картину. Но почему-то всегда не хватает энергии, чтобы встать и действительно начать что-то делать: записывать, рисовать, доводить до конца. А ведь потом – спать, а завтра начнется новый день, и я заверчусь в круге привычных забот – и конечно, так никогда и не найду время для воплощения в жизнь этого, единственно важного… Почему так происходит?
Артур помолчал некоторое время, с помощью малозаметных усилий поддерживая ритм раскачивания, слегка сбившийся во время монолога Олеси, и, наконец, ответил:
– Ты знаешь, я в таких случаях люблю задавать неприличные вопросы: например, «что такое энергия?»
Олеся улыбнулась:
– Да знаю. Поэтому и спрашиваю… Энергия? Ну, скажем, силы, желание и возможность что-то делать. Мотивация.
– То есть энергия и мотивация – это одно и то же? Или все-таки не совсем?
– Наверное, нет. Хотя они как-то связаны.
– Безусловно, – улыбнулся Артур.
– А надо ли вообще это прояснять? – нахмурив лоб, произнесла Олеся, непроизвольно усиливая ритм раскачиваний. – Главное, чтобы эта энергия в жизни была, разве не так?
– Если это всегда получается, то конечно. Ты знаешь, как сделать так, чтобы получалось?
– Если бы, – вздохнула Олеся, – скорее наоборот: постоянно думаю, как разорвать порочный круг, когда энергия на нуле – и поэтому нет сил заняться чем-нибудь, что могло бы ее принести. Так с чего начать, чтобы это изменить?
– Я думаю, – с шутливой серьезностью принялся излагать Артур, воздевая руку к серпику луны, – начать стоит с отказа от слова «энергия», раз уж мы согласились, что в действительности не знаем, что оно означает. И даже от слова «мотивация». Давай попробуем начать с более простых и феноменологически ощутимых вещей: например, таких, как «удовольствие» и «наслаждение». Как думаешь, а?
– Мне кажется, мы уже… И не раз… – хохотнула Олеся и чмокнула Артура в щеку. – А если серьезно, то выбор кажется довольно странном. У Лакана вроде бы эта оппозиция встречалась, но, насколько я понимаю, ты приписываешь этим словам другие значения. В любом случае надо бы их прояснить.
– Пожалуйста. Наслаждение – в противопоставлении удовольствию – эффект от открывшейся вдруг возможности впитывать, воспринимать более широкий поток льющихся на тебя из мира сигналов: ощущений, звуков, образов. Соответственно, наслаждение возникает как эффект изменения, «приращения» психической структуры и ощущается на контрасте с предыдущим состоянием. Более того, чем выше уровень наслаждения, тем больше потенциальных возможностей для изменения состояния дальше. Что может привести к эффекту положительной обратной связи и дать возможность для получения дальнейшего наслаждения – если грамотно оседлать этот самоподдерживающийся тренд.
Удовольствие же возникает просто в результате оптимального режима восприятия без дополнительного расширения восприятия – так сказать, в обычном режиме. К определенному удовольствию мы привыкаем, наслаждение же всегда оказывается чем-то новым и избыточным. Если говорить о позиционировании на эмоциональной шкале, то удовольствию может быть примерно сопоставлен уровень умеренного интереса, когда человек успешно получает именно то, на что рассчитывал, наслаждение же знаменует собой переход на более высокие уровни – такие, как эйфорию, экзальтацию и экстаз, – выливающиеся либо в необычайно приятные ощущения, либо в нуминозные экзистенциальные переживания, либо в творчество – если дело дошло до изменений на уровне семантики внутреннего языка.
Артур бросил взгляд на Олесю – та молчала, очевидно, обдумывая, – и продолжил:
– Текущее состояние сознания во многом обусловлено тем, как именно может возникнуть наслаждение в его структуре, и как будет утилизирован этот новый, дополнительный, поток психикой: распространит, седиментирует или распылит ли она его. В некоторых конфигурациях, кстати, наслаждение не может возникнуть вообще – это монотонно-шаблонные сборки, чье унылое существование подчинено одному и тому же неизменному ритму.
В других оно возникает на какие-то мгновения, но остается исключительно сенсорным. Т.е. человек просто испытывает некоторое время исключительно приятные ощущения – и всё. Потом постепенно возвращается к «родным берегам» – привычным паттернам восприятия и реагирования. В третьих оно уже ведет к перестройке экзистенциалов и диспозитивов – способов эмоционального реагирования, когда избыточный потенциал наслаждения сносит старые, не пропускающие многого, конструкции и формирует новые. В четвертых – наверное, самых интересных – это уже происходит на ментальном уровне. То есть изменяется сам способ осознавания, схватывания настоящего момента.
– Видимо, это с нами и произошло… И я так понимаю, здесь есть какая-то связь с разными уровнями творчества? – задала вопрос Олеся, внося свою лепту в процесс синхронизации раскачивания.
– Конечно, – согласился Артур. – Самая прямая. Я даже возьму на себя смелость утверждать, что этим конфигурациям соответствуют разные типы искусства: сенсорно-попсового, экзистенциально-эмоционального и, наконец, концептуально-символического. Как ты понимаешь, структура воздействия каждого из них базируется на разных способах получения наслаждения. Конечно, в реальной практике почти любое произведение искусства содержит в себе сразу все аспекты, но их пропорция в месседже и способах его донесения до реципиента сильно варьируется. Например, наслаждение от концептуального искусства во многом обусловлено внезапным осознанием нового аспекта восприятия реальности, пласта идей, которые прежде не рассматривались в такой перспективе или не осознавались с отчетливостью. Что, согласись, достаточно сильно отличается от порождения сильного эмоционального впечатления, являющегося техникой трансляции наслаждения в произведениях искусства, ориентированных только на эмоциональный отклик.
Но давай не будем забираться сразу в глубокие дебри – лучше разобраться сначала с базовыми вещами:
Один из самых сложных для практического разрешения экзистенциальных парадоксов заключается в том, что с наращиванием новых уровней сложности психики человеку всё сложнее распределить на каждый из них входящий поток удовольствия. Ведь именно на рукавах реки удовольствия эти уровни и появляются – метафорически можно сказать, что они расходуют её, как своеобразные внутренние ГЭС воду. Поэтому велик соблазн свернуть вообще все ментальные конструкции для того, чтобы попросту «убрать плотины» и не перегружать ими систему. Этой идеей одержимы, в частности, наши любимые шизотерики.
– Ага. «Выключи мозг! Выключи мозг!» – пискляво-дребезжащим голосом спародировала Олеся.