– Протяните правую руку.
Она послушалась.
Ладонь наткнулась на что-то твердое. Пальцы ощутили холод полированного камня. Ей показалось, что свечи вздрогнули и уменьшились. Чего не привидится в темноте.
– Ваше настоящее имя по крещению Авдотья, после замужества вы пожелали именоваться Адель. Вышли замуж потому, что это была удачная партия и так хотел ваш отец, который недавно скончался. Вы получили большое наследство, которое перешло от матери. Ваш муж чиновник высокого ранга, очень высокого. Вы не любите, но уважаете его.
– Довольно! – вскрикнула Адель Ионовна, отдернув руку. Результат оказался не таким, как ей обещали. – Я пришла не для исповеди.
– Чего же вы хотите?
Кажется, теперь голос звучал откуда-то спереди. В темноте так легко ошибиться.
– Мне нужен совет, что делать.
– Положите обе ладони на зеркало.
Глубоко вдохнув, Адель Ионовна уперлась руками в гладкий камень.
– Зеркало покажет вам то, чего вы хотите больше всего.
Она увидела. Увидела воочию. Это было так прекрасно, как сон, который снится в детстве, когда горести разгоняет мамин поцелуй. Картина, которую она видела, в самом деле была тем, о чем она мечтала, но не могла и боялась признаться себе. И тем, чего никогда не будет…
– Ванзаров. – Она поняла, что произнесла вслух.
Адель Ионовна заставила себя вырвать руки у зеркала.
– Но это… Это… – Она никак не могла отогнать видение, которое стояло перед глазами ярким маревом. – Это не дает мне ответа.
– Приложите к зеркалу левую руку.
Снова она подчинилась.
И увидела. И поняла, что должна делать. Значит, все одно к одному.
Зеркало больше не требовалось.
– Вы получили ответ?
– Да… Да… Благодарю… – торопливо отвечала Адель Ионовна, роясь в ридикюле. Денежные купюры, как назло, не попадалась.
– Вы узнали, что вам нужно?
– Да, я теперь знаю, когда и как все закончится.
– Ответ дан только вам.
– Не беспокойтесь, хранить секреты я умею… Сколько должна за сеанс?
– Истинная награда, как знание, не имеет цены.
Не желая выспрашивать, Адель Ионовна бросила под зеркало бумажки, сколько попалось, и опустила вуаль.
– Благодарю… вас, – сказала она, не зная, кому в темноте достаются ее слова. – Передайте мою благодарность господину Зосимову.
– Одно условие: вы не должны рассказывать не только о том, что увидели, но и о самом зеркале. Забудьте навсегда.
– Конечно… Благодарю…
Адель Ионовна больше не могла оставаться в темноте. Она отбросила занавес и быстрым шагом покинула выставку. Не важно, что господин Зосимов не показал лица. Главное, что результат был лучше, чем можно желать. Теперь Адель Ионовна не сомневалась в правдивости видения, которое явилось в зеркале.
Стоя на набережной Фонтанки, где дожидался экипаж, она ощутила, как бешено колотится сердце и не хочет угомониться. Чтобы отвлечься, она щелкнула крышкой часиков, висевших на золотой цепочке.
Как странно…
Ей казалось, что у зеркала она провела не больше четверти часа. Часы же показывали, что куда-то исчез час.
29 октября 1898 года
5
департамент полиции, Фонтанка, 16
Октябрьская непогода стучалась в окно. В утреннем мраке пряталась набережная реки Фонтанки и Инженерный замок, а за ними и весь Петербург. Приемная директора департамента полиции была ярко освещена электрическим светом новой люстры, сиявшей стосвечовой лампочкой в центральном колпаке и четырьмя двадцатисвечовыми вокруг нее. Свет был таким ярким, что дежурный чиновник Войтов с непривычки жмурился.
Он явился на службу раньше всех, в восемь утра, чтобы к приходу господина директора утренние бумаги, газеты и полицейские сводки были разложены так, как любил Эраст Сергеевич, то есть «лесенкой». Закончив с канцелярией, Войтов занялся журналом посещений. Среди прочих посетителей, важных и не слишком, первым в списке стояла фамилия «Ванзаров». Господин этот за последние две недели вызывается Зволянским уже третий раз. К чему бы такое внимание мелкому чиновнику сыскной полиции? Опыт службы нашептывал Войтову, что такие частые визиты неспроста. Уж не готовят ли господина Ванзарова к карьерному взлету? И куда ему взлетать? Тренированная память подсказала Войтову слухи, которые бродили вокруг личности этого господина.
Общим мнением было, что Ванзаров обладает некоторыми способностями, не слишком выдающимися, так, в самую меру. Скорее ему удивительно везет в раскрытии различных дел. На этом лестные характеристики заканчивались. Говорили, что Ванзаров не почитает начальство, самоуверен, довольно нагл и непочтителен, надменен и несдержан на язык, может высказать свое мнение, когда в нем не нуждаются, резок и не умеет говорить приятные комплименты, рубит сплеча и гордится университетским образованием по классической древности. Не имеет друзей среди сослуживцев, не стремится построить карьеру и заслужить награды. Кажется, не посещает церковь и до сих пор не представил обязательную для чиновника ежегодную справку о причастии. Хуже того, было известно, что Ванзаров водит дружбу с бешеным драконом, исчадием ада и настоящим бедствием департамента полиции, господином Лебедевым, так называемым великим криминалистом.
Резкое осуждение вызывало семейное положение Ванзарова, то есть его полное отсутствие. Молодой человек был преступно не женат, не согнул свою шею под ласковый хомут жены и детишек, без чего любой чиновник вызывает законные подозрения: уж не вольнодумец ли? При этом вид имеет такой приятный, что жены и дочери чиновников департамента откровенно засматривались на его усы вороненого отлива и соломенный вихор. К счастью, только на официальных приемах департамента. Кому приятно, когда твоя дочь на выданье строит глазки подозрительному субъекту, а он и усом не ведет, не то чтобы пригласить крошку на тур вальса. Не говоря уже о подозрительной улыбке, что блуждает на устах твоей дражайшей супруги…
Войтов вспомнил и о том, как поговаривали, что якобы Ванзаров несколько лет назад оказал секретную услугу высшим лицам империи, что-то связанное с поездкой команды спортсменов на возрожденные Олимпийские игры в Афины, заслужил орденок, но не воспользовался перспективами.
Тем не менее Ванзаров зачастил к директору. Быть может, господин Зволянский задумал произвести рокировку и подвинуть кого-то из неугодных лиц, а на освободившееся место посадить Ванзарова. А раз так, то наглый выскочка не так прост, как кажется. Не зря зарабатывал себе репутацию неподкупного служаки, чтобы в нужный момент предложить свои услуги.
И кого же директор может подвинуть? Прекрасно зная скрытые ниточки, поддерживавшие нутро полиции, Войтов пришел к мнению, что дни начальника сыскной полиции Петербурга сочтены. Заменят господина Шереметьевского на юного выскочку, не иначе. Да и то сказать, засиделся. Господин директор его недолюбливал и не раз высказывался, что тот не соответствует месту. И вот взялся всерьез.
Открытие убедило Войтова, что с Ванзаровым следует держаться исключительно любезно. А Шереметьевскому намекнуть, какой ветер может его сдуть. Вязать интриги и поддерживать нужные связи было настоящим талантом дежурного чиновника.
Ровно в назначенное время, минута в минуту, в приемной появился не слишком высокий, но и не слишком низкий господин, плотного телосложения, с крепкой, почти бычьей шеей, что говорило о недюжинной физической силе. С ним влетел уличный холод, или Войтову стало отчего-то зябко. Быть может, его приморозил взгляд, не обещавший ничего дурного, но и не суливший ничего хорошего. Такой особый взгляд, который трудно выдержать хорошо воспитанному чиновнику.
Невольно вздрогнув, Войтов вышел из-за стола и особо приветствовал посетителя. В ответ получил холодный кивок.
– Господин директор вызвал меня, будьте любезны доложить, – сказал Ванзаров без капли обходительности.
– Сию минуту, – ответил Войтов и, мягко ступая, пошел к двери кабинета. Про себя же отметил, что счастливый избранник выглядит столь мрачно и безрадостно, будто ему предстоит не повышение, а поездка в Туркестан.
Войтов забежал в кабинет и сказал только: «Ванзаров».