Грань. Сборник повестей

– Я бы на вашем месте не слишком сильно доверял этому закоренелому грешнику. Кто знает? Возможно, сам дьявол говорит его устами.

– Да что вы все заладили, грешник, ересь, дьявол? Я, в конце концов, верю в Единого, ношу его знак. Ваша честь, можно ли хоть на это время убрать отсюда этого с позволения сказать святого отца?

– Вот! Вот! Мэтр Доминус, это ли не есть доказательство, раз этот грешник не может терпеть рядом с собой особу духовного звания?

– Прошу понять меня правильно, я всех могу рядом с собой терпеть, вернее стараюсь, но уж больно громко вы орете, святой отец, а эхо здесь такое, что от вашего вопля аж задница морщится, прошу прощения, ваша честь.

– Святой отец, прошу вас, возьмите себя в руки. Поверьте, мне никак не улыбается перспектива просидеть в пытошной еще одну ночь. Сегодня день рождения моей младшей дочурки.

– Поздравляю, ваша честь.

– Благодарю, подследственный. Итак, обстоятельства вашего бегства из плена меня сейчас не интересуют. Мне поручено допросить Вас в связи с листом номер пять ваших показаний по обстоятельствам вашего задержания. Итак, хм, лист седьмой. Так. Вот.

«Считаю, что своим освобождением из плена я обязан вмешательству Ангела, который прежде убил принца Генриха в опочивальне принцессы»

– Святой Единый, я не в силах это слушать! Это же хула на Ангела Господня! Костер! Но прежде…

– Знаю, помню, дыба и костеломка. Вы бы, святой отец, чем так голосить, прежде помыслили бы да сами – то глядишь и смекнули что к чему. Где же это такое видано, чтобы простой смертный два десятка остроухих умертвил за неполных полчаса? А, ваша честь? Вот вы, к примеру, такое видели?

– Подследственный, я вынужден согласиться в этом случае с представителем нашей Святой Инквизиции. Глупо было бы полагать, что мученик, прославленный нашей святой Церковью был бы умерщвлен Ангелом Господним? Согласитесь, что в данном контексте ваши показания выглядят если не еретически, то, как минимум – нелогично.

– Да. Согласен. Но как объяснить тот факт, что после всего этого смертоубийства он взял да и улетел? На небо? Да еще и принцессу эту свою эльфу уволок подмышкой? А я это своими собственными глазами видел. Ваша честь.

Выписка из приговора по делу безбожников и еретиков, словом делом и видом своим Святую Церковь Единого оскорблению придающим.

Во имя Единого

…. Эйвара Симарга, урожденного рабом, вольноотпущенного мэтра Петермана из Соснового Кольца и бывшего волонтера Вольной Роты Алебардистов в чине капрала за хульные и нечестивые речи предать очистительной смерти через сожжение на костре предварительно ослепив его и вырвав язык ибо только так может он искупить то что якобы видел и о чем повествовал в безумстве своем.

Примечание. – С купца Петермана взыскать 500 золотых монет в качестве пожертвования Святой Церкви для неустанной молитвы о заблудшей душе бывшего раба.

– Вот значит как? – тан Фильериаль озадаченно глядел на распростертое перед ним бездыханное тело, – задушен. В покоях моей дочери. В самый разгар праздника Sielfajmeen. При стечении огромного количества народа. Славных гвардейцев. Элиты нашей древней расы. Убит самым простым образом, причем именно в тот момент, когда был нужен живым, здоровым и упитанным. Господа, – он обвел взглядом присутствующих, – скажите по совести, вы бы поверили мне на слово, что такой факт имеет место, если бы не могли убедиться собственными глазами?

– С позволения высокого тана, – из толпы придворных сделал шаг вперед высокий эльф в форме Дворцовой Стражи.

– Вас слушают, – не глядя в его сторону обронил тан, – говорите кратко, внятно и по сути.

– По сути, – эльф поклонился, – мы лишились ценного заложника, но при этом получили отличный повод для официального протеста. Если мы представим обстоятельства таким образом, что…

– Протеста? – тан резко развернулся на каблуках и посмотрел прямо в глаза царедворца, – мой любезный Альриэль, вы говорите как сотрудник Дипломатического Двора. А между тем я вижу на вашей груди нашивку полковника моей гвардии. Протест? Вы до сих пор не отдаете себе отчет, что это начало войны? Кто-нибудь, – он возвысил голос и слегка развел руки в стороны, – я повторяю, кто-нибудь еще сомневается в том, что мы стоим на пороге самой большой войны с Эпохи Потрясений? И что сейчас вопрос стоит только в том, как скоро этот пьяница Ингвар сообразит, что проливая слезы и вопя на весь мир о небывалом горе, он придаст своим неуемным притязаниям на наши земли отдаленные признаки справедливости? А потому, – тан опустился в кресло и слегка прикрыл глаза, – мы просто обязаны играть на опережение. Лаардеваль, – еще один эльф в военной форме сделал шаг вперед и застыл в почтительном ожидании, – действовать по плану «Равноденствие» мы начнем с опережением графика. И внесем в него ряд изменений. Первое – время выступления переносится на две недели вперед. Заканчивайте как хотите, но Северная Армия должна будет выступить через два дня. Второе – повсеместно следует объявить, что принц Генрих, сраженный красотой принцессы, явился в замок дабы тайно признаться ей в своих чувствах, был схвачен стражей и… – тан вдруг открыл глаза, – пожалуй, рано сообщать о том, что он издох неестественным образом. Скажем, что он помещен в Башню Вопросов, где смиренно ожидает своей участи, сочиняя на досуге сонеты во славу красавицы Лайониэль. Сама же принцесса, как только придет в себе немедленно объявит о помолвке с танетом Ваальдиэлем. Такова моя отцовская Воля. Кстати, что говорят медики о временном (он с нажимом выделил это слово) недуге моей дочери?

– Пока еще нет новостей, – третий эльф, одетый в золотые цвета, протолкнулся из толпы на свободное пространство и поклонился, – я распорядился, чтобы принцессу доставили для осмотра к Хранителю Традиций и до сих пор…

– Нет, – тан задумчиво покачал головой, – немедленно, вы слышите, немедленно доставить мою дочь в Башню Целителей. Боюсь, что Хранитель Традиций… мда. За промедление ответите головой. – Он вскочил с кресла и судорожно сжал рукой амулет на груди, – времени практически нет. Всех членов Большого Совета ожидаю в Тронном Зале через четверть часа. Всех людей, запертых в Башне Вопросов – ликвидировать. Оставьте одного ростом и статью смахивающим на эту – он кивнул головой в сторону мертвеца, – дохлятину. Будет изображать настоящего принца на справедливом суде. От настоящего тела избавьтесь. Немедленно. За дело. И да пребудет с нами благословение Великой.

Вдох. Выдох. Вдох. Выдох. Ровное дыхание и быстрый бег. Поворот. Длинный коридор. Портьера. Потайная лестница. Вдох. Выдох. Вдох. Выдох. Плащ с капюшоном, раскрашенный в цвета Золотых Полей ему дал Тиеднель.

– У тебя около получаса, – сказал, вручая одежду, – перстень черного камня. Наденешь на этот (он указал) палец и возвращаешься. Не мешкай. Побочные эффекты будут обязательно, но пока ты добежишь до покоев принцессы и вернешься, я попробую что-то придумать. И, ради Великой, не задерживайся. Мало времени. У тебя. У меня. У нее. Мало.

Вдох. Выдох. Вдох. Выдох. Задержать дыхание, пружинисто оттолкнуться и перепрыгнуть с балкона на балкон, экономя драгоценные секунды. В суете, царящей в замке, редко кто обращал внимание на бегущего эльфа из Дворцовой Стражи. Ну, мало ли куда он бежит. С поручением или просто охотится на разбежавшихся по замку вероломных круглоухих. Пароль у него спросили лишь однажды. Этот вопрос стоил ему двухминутной задержки, а тану – потери двух гвардейцев из своей знаменитой Дворцовой Стражи.

Вдох. Выдох. Из покоев принцессы буквально навстречу ему прокатился поток царедворцев, гвардейцев, многочисленных приближенным и гостей, возглавляемых самим таном. Он почтительно опустился на одно колено (еще одна упущенная минута) и вбежал в покои принцессы как раз в ту минуту, когда двое низушков пытались переложить тело принца на небольшую тачку, предназначавшуюся для сбора и вывоза мусора из Пиршественного Зала.

– Suut, – он властным голосом остановил их. Низушки выпрямились и замерли. На их лицах застыло то пугливое выражение, которое обычно бывает у воришек, застигнутых на месте преступления.

Быстрым движением, он повернул принца, стараясь не глядеть в его лицо. Осмотрел пальцы. Перстней на них не было. Зато были свежие царапины. В большом количестве. «Он бросил его на пол, – мысль пришла в голову из ниоткуда и как нельзя вовремя, – Точно». Но осмотр пола тоже ничего не дал. А время между тем уходило.

– Перстень, – он протянул вперед ладонь и пристально вгляделся из под опущенного капюшона в глаза низушков, – перстень черного камня. Верните сейчас. Остальные побрякушки оставьте себе. Отдайте, – и, помедлив, добавил, – иначе отыщу его в карманах одежды ваших тел. После того, как придушу.

Низушки переглянулись с какой-то покорной обреченностью, и вдруг не сговариваясь, бухнулись на колени.

– Не погубите, ваше милосердие, – сдавленным шепотом просипел один из них, постарше и попухлее, – жить то, как то надо, вот и дьявол попутал, истинно вам говорю, его рук дело.

– Да, да, – стуча зубами, вторил ему второй, протягивая пригоршню драгоценностей в трясущейся руке, – все равно ж пропадать добру. Так мы с кумом и рассудили, что большой то беды не будет, ежели мы его, перед тем как сжечь слегка ощиплем. Так не выдавайте, ваше милосердие, уж мы за вас вечно Великую молить будем.

Черный перстень он увидел сразу. Быстро одел его на палец, даже не взглянув на остальное.

– Пустое, – бросил он через плечо, уже на ходу, – оставьте себе и своим семьям.

Вдох. Выдох. Вдох. Выдох. На то, чтобы вернуться назад в Башню Мудрости, оставалось не больше четверти часа.

Если бы он задержался лишь на секунду, то смог бы увидеть, как низушки, переглянувшись, дружно бросились на поиски ближайшего патруля.

– И ведь самое главное, то что? – не хотел я сюда ехать. А все Гонверт. Поехали, говорит, да поехали. Ему вроде как захотелось вытащить меня из моей плавильни. Чтоб я вроде как развеялся от скуки. А вот скажи ты мне по совести, мраморное ты чучело, ну когда мне вообще скучать? Я тебе вот что скажу, скуку придумали сами люди. Точно. Мне это один знакомый рудознатец очень хорошо объяснил. А теперь я тебе объясню. Вот только слегка промочу горло.

В совершенно пустом зале, еще недавно переполненным массой ликующего народа самых разных рас, Драгх аэн Грейтх из Рода Каменистого Лотоса, оружейник в десятом поколении, обладатель Ордена Самоцветов медленно напивался до беспамятства в компании мраморной статуи, изображающей собаку, держащую в пасти рыбу. Для удобства общения, статуя была вырвана из привычного для нее места и перенесена прямо к столу, за которым в одиночестве пировал гном, справедливо рассудивший, что ввиду невысокого роста церемонию ему все равно должным образом посмотреть не удастся. А после, услышав от взволнованных низушков из обслуги, краткий рассказ о случившейся трагедии понял для себя две вещи.

Первое – покинуть замок сейчас у него не будет ни малейшей возможности. Входы и выходы наверняка перекрыты, и всех, кто решит улизнуть, в суматохе могут бросить в темницу и позабыть либо попросту пристрелить без лишнего шума.

Второе – что без оружия, сданного им в Арсенал по законам гостеприимства, он совершенно ну то есть очень в смысле совсем беззащитен.

А потому взвесив все за и против, Драгх решил остаться в Пиршественном Зале и продолжить трапезу, потому, что до обеда еще ой как далеко и непонятно, будет ли он в принципе. Для собеседования во время возлияний была выбрана и принесена к столу уже упомянутая мраморная собака, которая смотрела на гнома безучастными агатовыми глазами и всем своим видом демонстрировала полное пренебрежение к происходящему.

– Скука, – подняв палец и придав лицу серьезное выражение, повествовал гном, – есть не что иное, как болезнь. И подвержены ей особи, которые ввиду своей душевной недостаточности не могут принимать мир таким, какой он есть и себя как частицу этого мира. Они (ну особи, то есть) своеобразно искривляют пространство вокруг себя и вносят в него диг… дризг… дисгармонию. Вот гномам скучать некогда. Потому что именно мы, – рявкнул он и грозно посмотрел на собаку, – полностью и окончательно можем сказать о себе – мы часть той Природы, что живет в пении морского прибоя, в шуме соснового леса и в звуке породы, откалывающейся от скал. Что? – он скривился, – ты хочешь сказать, что эльфы с их культом леса и традиций гораздо ближе к земле, чем мы? Ха, – он вдруг хватил кулаком по столу так, что статуя опасно задрожала, – в то самое время как из-за моря приплыли первые эльфы на своих кораблях под белоснежными парусами, мы уже знали секреты плавки стали и нам был знаком порох. А наши украшения! Присмотрись внимательнее ко всем побрякушкам, которые сейчас эльфы выдают за свое наследие. Все это – я повторяю, – все это было создано нашими руками. В наших мастерских. Наша беда, – гном горестно вздохнул, – в нашей вечной недальновидности. Мы охотно делились с гостями всем. Знаниями, землей, помогали обосноваться первое время. Соседи. Ха, а потом вдруг выяснилось, что мы всего лишь тупиковая ветвь развития и ошибка природы.

Драгкх огорченно вздохнул, сделал большой глоток пива, взял со стола кусок заветренного мяса и принялся жевать его с самым мрачным выражением лица.

Когда с шумом открылась одна из дверей, ведущих в зал, и пространство наполнилось пьяным гомоном и эльфийскими ругательствами, он продолжал жевать, глядя в одну точку. Он краем уха услышал удивленный присвист, когда его заметили и голоса стали приближаться, но с места не двинулся, и жевать не перестал. И лишь когда кто-то из подошедших эльфов небрежно пнул его по сапогу ногой, обутой в бархатный ботфорт, соизволил поднять взгляд.

Трое. Вроде молодые. Хотя, кто их эльфов разберет. Двадцать ему лет или двести. Но, наверное, все таки молодые – уж слишком развязно себя ведут. Мечи достали из ножен. А на мечах, кстати, кровь. И еще свежая. И глаза. Глаза охотничьих псов, услышавших властное хозяйское: – Ату!

– Ну, – тот, что пнул его по ноге теперь стоял, картинно опираясь на меч, – скажи что-нибудь нам, землекоп.

Двое прыснули от смеха.

– Leint lejva Sielfajmeen, – подумав, ответил гном и сделал приглашающий жест рукой, – присаживайтесь, благородные эльфы. Отпразднуем рождение Великой. Вот тут еще мясо осталось. Почти нетронутое.

– И пиво, – подхватил один из весельчаков, – ты любишь пиво, земляной червяк?