Ева. Грани миров

Спи моя детка, спи,

Добрые сны в пути,

В обнимку с юной луной,

В сказочный мир лети.

Спи моя детка, моя Мари,

Добрые сны в пути,

Когда станешь взрослой, помни меня,

И просто меня прости …

Мама просила не забыть, Мари не забыла. Память сохранила не конкретного человека, а скрытый пеленой тумана, женский образ. В моменты отчаяния и грусти он приходил, обнимал теплом и шептал, что все в порядке. Мари не знала, куда пропали ее папа и мама, но прислушивалась к ветру и верила. «Все в порядке, все в порядке …»

Улица воспитала в девушке характер и феноменальную память к деталям. Сидя напротив, Элис видела глаза Мари и нежность, с которой она смотрела на Алекса. В них разгоралось пламя огня, кончик носа игриво приподнимался, а следом за ним поднимались уголки губ.

Алекс возник в ее жизни случайно, и как повторяла сама Мари, он ее спас. От чего именно Алекс спас Мари так и осталось загадкой, но вот что известно точно, так это спасение самого Алекса. От природы крепкий Алекс частенько попадал в неприятности, и знакомство молодых людей состоялось как раз в тот момент, когда Алекс нуждался в помощи. Дерзкий характер и острый язык молодого человека, заставляли держать ответ, а безопасное общество на то и безопасное, чтобы не допускать банальных уличных разборок. Не успели спорящие стороны сцепиться в кулачном бою, как пустой и темный переулок осветил яркий луч света, следом раздался громкий голос хранителя, приказавший всем оставаться на местах. Все и остались, кроме Алекса, который рванул что было сил, и, снося все на своем пути, врезался во что-то мягкое. Миниатюрное женское тело взвизгнуло и, словно в рапиде, отправилось в свободный полет. Тем вечером Мари спрятала беглеца у себя. Некоторое время внимательный прожектор рыскал по переулкам в поисках нарушителя, только нарушитель уже спокойно попивал чай у новой знакомой.

Элис перевела любопытствующий взгляд на Ника, который весь вечер светился недосказанностью. Он сидел молча, но по жестам и скорости движений становилось понятно, он переживал внутренний всплеск эмоций.

– Все очень вкусно, – Ник оторвался от тарелки и поднял бокал, наполненный вином. Гости присоединились к комплементу и хотели что-то добавить, как из коридора донесся гулкий грохот. Система контроля отреагировала мгновенно, изобразив видео проекцию источника шума. Это был День, который не стал дожидаться ответа, и в свойственной себе манере ввалился в гостиную.

– Уже и не ждали! – громко прокричал с порога гость. Зачесанные назад русые волосы придавали детскому лицу интеллигентный вид, а образ завершали солнцезащитные очки.

– Как обычно громко, – улыбнулся Ник, – Проходи, присаживайся.

День манерно сдвинул очки на край носа и провел зрачками вдоль гостиной, – То есть опять все парами, а бедняга День один! – широко улыбнулся и, подойдя к столу, добавил, – Значит, буду есть за двоих!

– И снова ничего нового, – Ник подвинул столовые приборы, – Ест за двоих, а вытворяет за четверых. Помнишь, в пансионате тех, кто жили по соседству? Доставучие жуть. Как же они нас называли? – Ник обратился взглядом к Алексу и Деню.

– Как-то обидно, – воскликнул Алекс.

– Так вот этот красавчик, – Ник подмигнул Деню, – Придумал дерзкий план, и нет, чтобы поделиться им с нами, все исполнил сам. Комнаты, в которых мы жили, отпирались с помощью специальных ключей-карт. Даже выход из комнаты подтверждался картой.

– Нет карты, нет выхода, – улыбнулся День и манерно поднял вверх брови.

– Точно. Эти трое никак не унимались: «Длинный, тихий, попрыгун, длинный, тихий, попрыгун». Однажды ночью День забрался в операторскую комнату и заблокировал соседям карты.

– И не просто забрался, еще днем спрятался в уборной, и там просидел до самой ночи. А уже ночью провернул коварный план, – перебил Алекс.

– Так вот. Ночь, все спят, заходит День, будит меня и Алекса, и говорит: «Пойдемте прогуляемся». Мы такие: «Куда, чего», – и вот мы нехотя, уныло плетемся на улицу, обходим жилой корпус, поднимаем глаза вверх и видим такую картину. Те трое, выглянув в окно, визжат, что есть мочи и просят о помощи. Оказывается, День добыл дымовую шашку и подкинул им под дверь, а потом, как ни в чем не бывало, постучал. Проснувшись в дыму, обидчики бросились к выходу, только карты-ключи никак не хотели открывать дверь. Нужно было видеть их лица. С одной стороны жуткий дым, а в двадцати метрах внизу три довольных лица. Нарушителей, точнее нарушителя так и не нашли.

– Ведь кто-то отключил и видео наблюдение во всем кампусе! –снова перебил Алекс.

– Ох, они вам потом …, – Мари посмотрела на друзей.

– Потом они выбрались из своей комнаты и больше ни слова в наш адрес не произнесли. Длинный, тихий и попрыгун навсегда исчезли, а вместо них появились Алекс, Ник и День. За тебя, друг, – Алекс поднял вверх бокал.

Сделав глоток, Ник погас и задумался, – Вкус. Как вы думаете, какой он на самом деле? То, что мы сейчас чувствуем – всего лишь сложный механизм взаимодействия рецепторов и клеток.

– Этот напиток, – Алекс сделал большой глоток, – Прекрасен, чтобы не говорили о нем мои рецепторы.

– Каждый из нас воспринимает мир по-своему, видит по-своему, чувствует, – Элис провела указательным пальцем вдоль стола, – Каждый из нас индивидуально тонко настроен, словно внутри струны, чье звучание то слабеет, то усиливается.

– При этом никто не знает истиной сути, – перебил Элис Ник, – Рецепторы способны нас обманывать, точнее не они сами, а механизмы, стоящие над ними. Может оказаться, что блюдо, – Ник указал на тарелку, в которой лежали обжаренные овощи, – Не такое аппетитное, а весь эффект, не более чем манипуляция.

– Ладно тебе, дружище, не важно, что творят эти механизмы, важен итог. Так, внимание, обращаюсь к своим рецепторам. Сейчас я сделаю невероятный глоток шикарного красного напитка и жду от вас восхищения, – манерно прокричал Алекс. Друзья заулыбались.

– Ник, дорогой, а что за книгу ты мне показывал?

Ник одернулся, и нехотя выдавил, – Нет, не важно. В другой раз.

– Давай, расскажи. Не зря же ты столько времени проводишь в этих архивах, – хором подхватили Алекс и Мари.

– Вы посчитаете меня сумасшедшим, но мне попалась очень странная книга. Я думаю ее автор Макс Брант. Тот самый, которого считают создателем нового мира.

Ник заметил, как яркая Мари вдруг потухла, опустила глаза и о чем-то задумалась. Плечи повисли на тонкой шее, а спина округлилась. Ник попытался сменить тему, но Алекса было не остановить.

– И что пишет мудрейший из людей?

– Алекс, это не интересно, давай в другой раз.

– Нет, так не пойдет. Теперь мне страшно любопытно.

– Брант говорит о настоящем. Точнее о том, что мир может стать супернастоящим, но для этого, – Ник сделал паузу, – Время нужно погрузить во тьму. Он много рассуждает о времени, его сути и наполнении. Ценность человеческого вида в моменте, а такие понятия как «вчера» и «завтра» вообще не имеют значения. Прошлое не линейно, а будущего вообще не существует. Вот почему нарушителей закона лишают не свободы, как в прежние времена, а именно времени, – украдкой Ник посмотрел на Мари, которая даже не шелохнулась, – Хранители погружают нарушителя в состояние, при котором все биологические процессы продолжаются, но человек свое время не живет.

– Проспать много лет. Страшно, – прошептала Элис, – Не удивлюсь, если Брант все еще жив и следит за нами.

– Или вообще никогда не существовал. Системе не нужен ни автор, ни надзиратель, она самодостаточна.

– Ты прав Ник, но при одном условии – если система одинакова для всех, всех без исключения, – прошептала Мари. Зрачки Ника расширились, лицо вытянулось в удивлении. Мари цитировала строки из книги Бранта, – Как бы восприятие, или что-то еще, не старались, их настройки поверхностны. В глубине каждого из нас живет суть, наше я. Внутренний я строг, амбициозен и очень противоречив.

Остаток вечера Ник провел в раздумьях. Он сидел в своем кресле и, не моргая, смотрел в одну точку. Тишина, как сказал незнакомец из архива, помогала думать, но мысли никак не собирались в стройный ряд. Они оторвались от поверхности и медленно кружили. Буквы, числа и картинки, среди которых появилась Мари, выстроились в ровное плотное кольцо и кружили вокруг своей задумчивой планеты. Ник выхватывал картинку, страницу или фразу, рассматривал и возвращал обратно в круговорот. Мозг отторгал Анта и его разрушенный мир, Бранта с его странными представлениями о жизни, и даже Мари только по тому, что они находились за гранью рационального объяснения. Вместе с тем, Ник все больше превращался в странного и закрытого Анта, и все больше утопал в буквах, символах и знаках.

Перед Ником лежала старая книга, которая, окажись среди десятка других, останется не тронутой. Плотная, рельефная обложка, потертые края, замятые углы и еле заметный, идущий сверху вниз, след, который говорил о хранении книги в чехле или бандероли. Темный тканевый корешок, с торчащими нитками и страницы, местами серые, с подтеками истории. Книга имела печатное исполнение, но многие страницы содержали дополнения, выполненные от руки синими и черными чернилами. От страницы к страницу менялись шрифт и почерк. В одних местах записи были выполнены аккуратным, каллиграфическим почерком, в других беглым, и не таким понятным. Как бы там ни было, книгу писал один человек, но в разное время и при разных обстоятельствах.

«Время является бесконечной чередой коротких, сменяющих друг друга, слайдов-мгновений. Подобно картотеке, состоящей из огромного количества карточек, время упорядочивает и создает последовательности. Гарантии того, что картотека хранит все слайды, и в надлежащем качестве, не существует. Это связано внутренними и внешними факторами. Внутренние обусловлены свойствами человеческой памяти и ее способностями к сбору, анализу и хранению информации. Сбор и анализ даются мозгу легко и поддаются тренировке. В процессе социализации, на ранних стадиях возможно изменение параметров работы инструмента – формирование новых связей, а также ускорение существующих. Куда хуже обстоят дела с постоянной памятью. Мозг человека не пригоден для долгосрочного хранения информации, которое усугубляется рисками болезней или неминуемой смерти. Последняя обнуляет опыт, а значит и картотеку. Память человека существует по принципу «здесь и сейчас», ей не нужны вчера или завтра, они для нее энергозатратны, а значит необязательны.

При этом с указанные механизмы имеют мало общего с другими механизмами, например, инстинктами. Инстинкт потребления пищи напомнит владельцу, когда и какой объем еды необходимо принять. Однако, удовлетворение потребности в еде не станет карточкой в нашей картотеке. Бывают исключения: ужин со свечами, музыкант со скрипкой, мужчина становится на колено и протягивает даме кольцо. Неординарность ситуации, и как следствие всплеск эмоций, возбудят химические процессы, которые и сформируют устойчивое воспоминание-карточку. Стоит отметить, что и она довольно скоро утратит черты и потускнеет.

Особенностью формирования воспоминаний является механизм «от большого к малому», при котором мозг использует фильтры «важности» и «необходимости». Карточки, удовлетворяющие двум критериям, хранятся долго. Если воспоминание не важное, или не самое необходимое, оно, как правило, удаляется. Особыми, требующими внимания, являются воспоминания о стыдных, порочащих достоинство, и трагических событиях. Мозг и хотел бы их забыть, но неординарность ситуации, особые эмоции, и, как следствие, химические процессы уже сделали свое дело.

На помощь передаваемой из поколения в поколение вербальной информации (как следствие подверженной максимальной критике) пришло документирование. С изобретением письменности достоверность, если такой термин вообще приемлем, значительно возросла. Тогда и возникла интерпретация. Картотека человеческой памяти, называемая историей, пополнилась карточками, которые многократно исправлялись рассказчиками, летописцами и всем, кому не лень. При этом, каждый следующий вносил свои оригинальные правки. Не остановил процесс искривления памяти и дальнейший прогресс. Общая грамотность росла, знания обретали массовый характер, но непременно находились те, кто забирался в нашу виртуальную картотеку и правил карточки.

«Где же время?» – спросите вы. В масштабах, больших, чем одна человеческая единица, время ничтожно, а в массе и больших расстояниях и вовсе сведено на нет. Оно существует только по тому, что в нем нуждается маленький хрупкий человеческий организм, желающий познать себя. Наша жизнь – конечная, не имеющая смысла, смена слайдов. Наслаждение, чувства и мысли существуют исключительно в том слайде, который мы проживаем сейчас. Память – всего лишь послевкусие. Яркость и точность карточки зависит от ситуации и химии внутри. Но не стоит обольщаться, времени до нас нет никакого дела. Парадигма жить воспоминаниями порочна, как порочны обещания прекрасного будущего. В обоих случаях мы опираемся на эмоции. Эмоции – роскошь современного мира».