Солнце на краю мира

Внутри начинается суета. Никакой это не деловой ужин, а как минимум дружеские посиделки с вином и откровенными разговорами. Рука еще эта, комплименты, и вообще она собралась ночевать. Даже друзья о таком предупреждают…

Я не понимаю, как себя вести. Дженнифер очень привлекательна, и значительная часть меня недвусмысленно намекает, что надо использовать свалившийся с неба шанс. Боюсь я, что ничего не состоится, увязну я в неуклюжих колебаниях, она во мне разочаруется, а нормальные деловые отношения после такого будут вовсе похоронены. Но сильнее я боюсь того, что все получится, а наутро я пойму, что поступил неправильно, и зря мы заварили эту кашу. Она моя коллега, близкий деловой партнер, Деев вот всячески продвигает ее в наш ближний круг. Не трахайся там, где работаешь, говорил он сам, будучи безмозглым юнцом. Сейчас он занимается этим направо и налево («Тур, мне же надо укреплять горизонтальные связи между коллегами!»), однако крайне избирательно, признаю. С теми из коллег женского пола, с кем интим потенциально опасен для карьеры, Тема – целомудренный паинька. Стал бы Деев вступать в «горизонтальную связь» с Дженнифер? Однозначно нет.

Мне кажется, что Дженнифер чувствует мои метания, поэтому я встаю и неспешно выхожу на крыльцо. Стоят уже глубокие сумерки. Откуда-то дует вечерний бриз, которому я с удовольствием подставляю лицо. Он – как теплое течение в зябкой вечерней свежести. Порывисто раздувает волосы и разносит запах вечерней росы, сосен и кипарисов, горящих где-то далеко лиственных поленьев, сена и навоза с близлежащей фермы.

О чем она сама думает? Без году неделя в компании, а уже приехала ночевать к начальнику. Как, она полагает, все обернется, в случае, если у нас с ней что-то будет? Я трясу головой. Слишком странно. Сама борется со служебными романами, и, видимо, навыки сокрытия собственных у нее на высоте, вот она и не беспокоится. Или – опять проверка? Дала намек на тело и ждет, как я его использую…

Необходимо взять игру в свои руки. Быть ведущим. Я даю ей выбор, а не она мне.

Возвращаюсь в гостиную с лукавой физиономией. Дженнифер закуталась в плед с ногами и полулежит в кресле так уютно, что вытаскивать ее оттуда совсем не хочется. Впору погладить по голове, как кошку, и спеть колыбельную. Но глядит на меня из-под пледа с интересом. Я подмигиваю и говорю: «Поехали». В ее глазах тотчас возникает азарт, с каким предвкушают новые приключения, и, не задав ни одного вопроса, она вскакивает вместе с пледом и замирает в ожидании указаний. Я сгребаю в охапку второй плед, две походные кружки, вытаскиваю из дальнего шкафа запасную бутылку красного вина (весьма дешевого), хватаю четыре небольших бревнышка и запихиваю весь скарб в истрепанную дорожную сумку, которая испокон веков валяется в прихожей. Тушу остатки дров в камине, и мы выходим из дома.

Когда оверкар приветственно мигает огнями и отпирает двери, Дженнифер усмехается с веселым испугом:

– Мы же с тобой пьяные! Что, автопилот?

– Тут недалеко, полиции не бывает. Не беспокойся, я полностью в норме, – произношу я с уверенностью суперагента. – Тебе понравится.

Усаживаю Дженнифер на пассажирское место, запрыгиваю сам, мотор стартует, и мы лихо перелетаем через забор. За нами столбом поднимается вырванная трава с землей. Дженнифер охает, но не пугается. Мы летим вниз и вверх по холму через поле, по-над лесом, за которым погасло солнце, над чьими-то виноградниками и оливковыми рощами, высаженными по косогору. Кроны деревьев мелко трепещут под оверкаром. Наконец, мы выбираемся на проселочную дорогу с глубокой колеей от тракторов, и дальше движемся по ней.

Проселочная дорога петляет, забираясь на холмы и скатываясь с них. Оверкар качается на ямах и перекатах. Дженнифер держится за ручку над собственной дверью. Мимо нас проносятся темные сарайчики, без единого огня, деревянные жерди заборов, кое-где опоясанные оголенным проводом с легким электрошоком для скота и буйных местных гуляк. Одинокие каменные домики с зажженными окнами. Чьи-то велосипеды, телеги и выпачканные садовые роботы, расставленные вдоль стен. Встретилось пара пацанов лет двенадцати, которые жевали травинки и настороженно, по-взрослому всматривались, кто там за рулем в нашем оверкаре.

Поднимаемся высоко в гору, холмы остаются позади. Домики исчезают, дорогу обступают скалы. За окном усиливается шум реки – она протекает поблизости, с самой вершины спускается в ущелье. Дженнифер неотрывно смотрит вперед на петляющий в свете фар серпантин. Круто накреняясь, мы пролетаем шпильку за шпилькой. Край дороги, переходящий в обрыв, обозначен редкими деревянными столбиками, часто вовсе не покрашенными. Однако ночью тут ездить даже безопаснее: издалека увидишь свет фар встречного и потихоньку с ним разъедешься, а большей опасности и нет. Временами налетает подспудный страх, видение несущегося на меня грузовика, но пьяный мозг легко отгоняет его. Грузовики здесь не ездят, тем более по ночам.

После очередной петли я вдруг сворачиваю с дороги, и по еле заметной тропинке мы углубляемся в заросли невысоких кустов. Шум речки усиливается. Выехав на взявшуюся откуда ни возьмись ровную полянку, я глушу двигатель и вылезаю.

Каменистая полянка освещена белым светом луны. В высокой траве, обрамляющей поляну, неистово трещат цикады. Впереди в лунном свете, как миражи, пролетают летучие мыши.

Перед нами бурлит речка. Справа она уходит далеко ввысь, перекатываясь через многочисленные пороги и камни. В каждой струйке каждого водопада отражается луна, отчего речка напоминает новогоднюю гирлянду. Я шагаю вперед и останавливаюсь у обрыва. Здесь крупный водопад промыл широкий, глубокий бассейн. Вода в нем – прозрачная, как слеза. Проглядываются огромные валуны, составляющие подводные стены этого бассейна, а иногда можно разглядеть и гальку дна. Блики белоснежного света играют в волнах, делая воду похожей на желе. У меня возникает знакомое желание броситься в воду, напиться ею сколько влезет, смыть с себя всю грязь, пот, пыль, вымыть запах асфальта, электролита и гари, порошок огнетушителя в волосах, осточертевший запах одеколона на шее, вяжущий привкус десятилетнего бордо во рту и все гнусные сомнения, которых в сегодняшнем дне было столько, сколько не было за последние пару лет… Я до отказа заполняю легкие душистым горным воздухом с запахом ручья и влажного мха и зажмуриваюсь.

Сзади слышится еле уловимое шуршание травы, а за ним – дуновение знакомого фруктового аромата. Дженнифер становится рядом со мной и тоже замирает, глядя вниз на мелькающие лунные блики. В ее взгляде – знакомая и такая родная таинственность. Мне нравится, что она смотрит на луну и мою речку так же, как это делаю я – смело, внимательно, почтительно, словно на старшего брата. Мы встречаемся глазами и улыбаемся. Она смотрит на меня долго, с еще не знакомой мне нежностью. В лунном свете ее лицо совершенно необыкновенно. Я шепчу одними губами: «Какая же ты красивая», – и, испугавшись, что она это прочитает, скорее ухожу с берега на поляну.

В кустах нахожу несколько веток и сооружаю из них и привезенных с собой поленьев небольшой шалашик. Разжигаю костер. Отсветы его вступают в полемику с лунными лучами. Костер добавляет всей картине желтые оттенки и смотрится несуразным пятном. Ничего, он нужен тут совсем для другого.

Я сбрасываю с себя кроссовки, штаны, куртку, рубашку, и в одних трусах возвращаюсь к обрыву. Дженнифер, увидев меня, задирает брови и застывает в беззвучном изумлении:

– Ты серьезно? – шепчет она. Я закрываю глаза в знак согласия.

Она бегом устремляется к костру, скидывает с себя вещи («Отвернись, ну что ты пялишься?») и остается в одном белье. В лунном свете ее голое тело кажется неестественно белым, как на гравюрах Гойи. Осторожно ступая изнеженными ступнями, прихрамывая от мелких камешков, она возвращается на берег.

– Ты первый, я боюсь.

– Здесь нет ничего опасного, – говорю я, вглядываясь в гальку дна. – Обещай, что прыгнешь сразу за мной.

– Обещаю, – говорит она тихо. Я не поворачиваюсь, но мне кажется, она придвинулась ближе ко мне.

В последний раз я вдыхаю полной грудью, напрягаю спину и «рыбкой» сигаю вниз. С обрыва до воды – метра четыре, но с непривычки они тянутся столь долго, что в животе основательно ёкает. Вонзаюсь в желанную воду и тут только вспоминаю, какая же она обжигающе холодная. От моей напыщенности вмиг не остается и следа, я стремительно выныриваю и начинаю барахтаться, как щенок. Продрав глаза от воды, смотрю вверх на Дженнифер, которая готовится к прыжку. Поза ее выражает решимость и безнадегу. Я кричу, что здесь здорово и чтобы она прыгала «солдатиком», если боится. Через секунду за спиной раздается оглушительный всплеск – похоже, «солдатик» был с поджатыми коленями – и спустя несколько мгновений, Дженнифер высовывается рядом, жадно глотая воздух и бешено дергая всеми конечностями.

– Ты не сказал, что тут так холодно! – кричит она, стуча зубами. – Ты с ума сошел!

– Средство от всех болезней, – отвечаю я и тоже стучу зубами, как дятел. – Давай выбираться, плыви за мной.

В заключительный раз заныриваю глубоко-глубоко, открываю под водой глаза и трогаю рукой сыпучее дно. Глаза окоченевают от холода. Под водой светло и удивительно прозрачно. Рядом барахтается Дженнифер, пуская пригоршни белых пузырьков, не понимая, куда я делся и куда плыть ей. Не чувствуя кожи, я наконец выныриваю у отвесного берега и берусь рукой за скользкую ступень в нижнем камне. Камень теплый и шершавый, а рука моя на нем синего цвета.

Дженнифер подбирается ко мне, судорожно хватается за тот же камень, и я подсаживаю ее, чтобы она выбралась на него ногой. Нащупав рукой опору следующего камня, она, как паук, бросается карабкаться вверх. Вся дрожит, согнулась колесом, с волос текут струи, губы шлепают и издают нечленораздельные проклятия. Я усмехаюсь и лезу следом.

У костра, стоя ко мне спиной, она стаскивает бюстгальтер и жадно заворачивается в рубаху, штаны и плед. Отжимает волосы и принимается греть руки у пламени. Я не спеша иду от берега, нарочито вальяжно ступаю по теплой траве, хотя сам еле сдерживаю стучащие зубы. Беру свои вещи и напяливаю на мокрое тело.

Дженнифер сидит на корточках у самого костра, выставив вперед руки и смотрит в одну точку. Поленья уже хорошо занялись, появились первые угли. Я достаю припасенную бутылку вина и кружки, наливаю до краев в каждую и ставлю с краю шалашика, к самым углям. Увидев это и осознав, что через несколько минут ее ждет горячий глинтвейн, Дженнифер, наконец, оттаяла и рассмеялась.

– Ты сумасшедший, – говорит она и пихает меня рукой. – А вдруг у меня было бы слабое сердце?

– Тогда ты бы не работала в безопасности, – улыбаюсь я. – Да ладно тебе, неужели это страшнее, чем ловить шпионов?

Она шутливо дуется:

– Да я вообще не испугалась, это я от неожиданности…

– Ты отважная, – говорю я доверительно. – Ты вообще молодец.

– Издеваешься.

– Нет же… На самом деле, холод – ерунда, многие элементарно спрыгнуть боятся. А ты без раздумий – раз, и плюх!

Она помолчала.

– Это у тебя особое место, куда ты девушек водишь?

Я сначала не понимаю, а потом внутренне спотыкаюсь. Вот опять она на эту тему…

– Да каких девушек?..

Прозвучало чересчур безрадостно, так что я поспешно добавляю:

– Я имел в виду друзей. Деев, например, полчаса разглагольствовал, прежде чем прыгнуть…

Мы сидим, я палочкой ковыряю угли и смотрю, как на черной, будто смола, поверхности вина возникают ниточки пузырьков. Спустя минуту, я беру кружки и одну протягиваю Дженнифер. Она берет ее пальцами за краешек ручки, чтобы не обжечься.

С первым глотком горячего, бьющего в нос, ароматного вина все становится иначе. Холода больше нет, недавнее «моржевание» вспоминается как забавное приключение, которое мы с легкостью повторили бы снова.

Мы полулежим на земле около костра. Спутанные волосы падают Дженнифер на лицо, и в таком виде она очень красива. Сирена… В свете костра мерцают ее глаза, нос, щеки, тонкие пальцы, держащие кружку, желтые клетки рубашки. На лице застыла полуулыбка, взгляд сделался задумчивым.

– Боже мой, сколько всего вспоминается, – говорит она. – В институте мы ходили в походы, летом ездили в лагерь… У костра сидели вот так же. Пели песни… Переглядывались, обнимались, шептались… Сколько было переживаний!.. А сейчас это вспоминается, будто давно прочитанная книга или фильм. Сидим мы, например, под деревом, мокрые от дождя, и мальчик так несмело, несуразно меня приобнимает… Или плывем на катамаране по реке, нас четверо – двое ребят и двое девчонок. И с другой девчонкой мы откровенно хохочем над этими парнями, смешно ну просто до коликов. Они обижаются и бубнят что-то между собой… Но что это были за парни, что за девчонка, когда это было?.. То ли институт, то ли еще в колледже?.. Ясно помню отдельные кадры, как вспышки, а целые пласты событий вылетели. У тебя бывает такое?

– Бывает… Мы тоже в походы ходили, в горы лазали… На море сидели у костра ночью на пляже.

– Точно! – загорается Дженнифер. – Ночью – обязательно на пляж, ходить по воде босиком… Купались голыми, встречали рассвет сонные.

Мы молчим. Каждый вспоминает картинки молодости и, кажется, что это одни и те же картинки, что сидели мы с ней у одних и тех же костров. Я легко представляю ее лицо напротив, рядом пара ее подруг, закутанных в одеяла, кто-то уже спит у соседа на плече, справа сидит гитарист, которого неизвестно как зовут, и бренчит себе под нос… Только что допели очередную песню.