APROSITUS. Ненайденный

Со стороны «хвоста» остров ступенями терял высоту и плавно спускался на равнину, которая отделяла основную его часть от изумленных робинзонов. Внешне эта равнина почти полностью повторяла знакомую им фруктовую долину за спиной, однако, с этой стороны скалы были пологими и спуститься с них вниз не составляло никакого труда.

В долине был виден точно такой же белый утрамбованный песок, что и позади, густые рощи фруктовых деревьев и тот же самый извилистый ручеек, который, правда, был здесь шире и полноводней. Ручей уходил куда-то под скалу – с высоты им этого было не видно – и, по всей видимости, затем просачивался на обратную сторону скал.

– А вот и костёр, – обрадовался Андрей.

Он указал рукой на поляну на противоположном склоне, находившуюся от них километрах в десяти. В центре поляны угадывались какие-то строения и пылавший огонь, однако, людей, видимо, учитывая столь ранний час, видно не было.

– Похоже, деревня какая-то, – отозвался Герман.

– Ну что, вперёд? – окликнул Андрей. – Мне нужен душ, бритва и сухая одежда!

– Пойдём.

По дороге вниз оба товарища осматривали раны и отметины, оставленные пережитыми приключениями. У Германа саднило плечо, и было до крови разодрано правое колено: ночью он больно ударился о какие-то подводные камни и сейчас заметно хромал. У Андрея были разбита губа и щека, болела, когда он наклонялся, спина, а пальцы рук, которые он повредил ещё в самолёте, сильно распухли, с трудом и болью давая руке сжиматься в кулак.

Одежда понемногу подсыхала. Джинсы были продраны на бёдрах и на коленях, рубашка и футболка приобрели новый серо-коричневый цвет.

Идя под уклон, друзья быстро пересекали долину, остановившись лишь раз, чтобы насытиться ставшей за эти дни всенепременной в их рационе папайей, вкуснейшими ароматными плоскими персиками и попить из ручья. Совсем скоро они подошли к подножию горного хребта, где начинался довольно густой лес и стали подниматься вверх. Песок под ногами сменился ковром из сочной травы и желтой опавшей хвои, вокруг шелестели пахучие эвкалипты и высоченные развесистые сосны с необычно длинными светло-зелеными иголками.

– Канарская сосна, – комментировал Андрей. – На Канарах таких много, на Тенерифе – так целые леса! Испанцы их в своё время вырубали активно и строили корабли. А сейчас из этой сосны делают балконы. Красивые, надо сказать, балконы, но жутко дорогие: один может полстоимости дома составлять. Как говорит мой папа, «мал соловей, да звонок, зараза».

– Да, видел эти балконы на фотографиях.

Склон был пологий, и до поляны они должны были добраться совсем скоро.

– И вообще, говорят, что сосна эта – вечное дерево: не гниёт, не трескается, – продолжал Андрей. – Её промазывают специальными растворами. Как доберёмся до Тенерифе, свожу я тебя, Гера, в такой город – Ла Оротава. Там самые старые канарские балконы можно увидеть. И сохранились отлично, и выглядят шикарно. В старом центре улочки узенькие, брусчаткой выложенные, то в гору забираются, то с горы сбегают, старые мельницы, где гофио до сих пор мелют, дома ухоженные, высокие, в три этажа, деревом отделаны и ворота в каменных арках. Там же в центре есть такой «каса де лос балконес»…

– Дом с балконами… – по привычке сразу перевёл Герман.

– Да, точно. Родовой особняк одной знатной канарской семьи. Так вот там сохранились балконы аж тысяча шестьсот какого-то года, представляешь!? На всех открытках этот дом печатают, во всех путеводителях…

– Подожди-ка, – перебил его Герман. Он вдруг резко остановился, выбросив руку вправо и преградив Андрею дорогу.

– Что там? – не понял тот.

Но в этот момент голоса услышал и Андрей.

Напротив них, метрах в трёхстах, сквозь развесистые лапы сосен и широкие, в два-три обхвата, ободранные стволы эвкалиптов, виднелась пещера. Рыжая скала, в которой она находилась, была совсем невысокой, но в её узкий свод свободно могли войти два человека. Рядом с входом в пещеру стояли люди.

Людей было трое. Испанцами ни Герман, ни Андрей назвать бы их не смогли. У всех троих были широкие скуластые лица, большие миндалевидные глаза, полные губы, массивные, почти квадратные, подбородки, обрамлённые у двоих редкими чёрными бородами, и курчавые светлые волосы, видимо, выгоревшие на солнце. Рост у всех троих тоже был не испанским: любой из них был явно не ниже двух русских робинзонов, а развитым мускулам мог позавидовать любой атлет.

Одеты эти трое тоже были престранно. На них были тонкие светлые шкуры, накинутые на плечи и завязанные спереди тесемками. Набедренные повязки, доходившие до колен, тоже были сделаны из шкур, а икры ног были опутаны сложной шнуровкой, начинавшейся от лёгких кожаных сандалий. На шее у всех троих болтались ожерелья из больших плоских ракушек, а головы были обмотаны узкими кожаными повязками, похожими на бандану.

– Кино что ли снимают? – озадаченно прошептал за ухом у Германа Андрей и сделал движение в сторону пещеры.

– Тогда мы в кадре, – с серьёзным видом и тоже шепотом сказал Герман, вновь преградив Андрею дорогу. – Подожди!

Герман не спешил выходить из укрытия: до того странной казалась ему эта картина. Трое людей не были похожи на актеров, отошедших на перекур во время съемок. Активно жестикулируя, они что-то оживленно обсуждали, показывая руками на пещеру и на восходящее солнце.

У двоих из-за пояса торчали рукоятки ножей. Третий держал в руках копьё с узким ровным древком, обмотанное в середине куском потемневшей кожи: было видно, что копьём пользовались часто.

«И в руку, наверное, удобно ложится!» – почему-то подумал Герман.

Герман прислушался к голосам. Трое незнакомцев переговаривались на странном языке. На испанский он не походил. Слова звучали отрывисто, гортанно, произносились быстро, но с очень мелодичной интонацией. Чуткое к иностранным наречиям лингвистическое ухо Германа не могло уловить ничего хотя бы чуточку похожего на известные ему языки.

– Тарабарщина какая-то, – пробормотал Герман, тряхнув головой, как будто отмахиваясь от наваждения. – Ни слова не понимаю!

– Слушай, да это же гуанче, – вдруг прошептал за его плечом Андрей.

– Какие ещё гуанче? – озадаченно спросил Герман.

– Самые настоящие, – невозмутимо ответил Андрей и выпрямился. – Туземцы, которые на Канарах до испанцев жили. Ну, точно фильм снимают! Исторический. Пойдём, спросим. Где у них камера-то стоит? А то и правда в кадр залезем.

Настроение у Андрея явно улучшилось.

О древних канарских аборигенах Герман, конечно же, читал и слышал, причем ещё с институтских времён. Герман всегда увлекался историей, на переводческом факультете испанский был его основным языком, потому именно на испанской истории он тогда специализировался.

До прихода европейцев племена так называемых «гуанче» населяли все канарские острова. Только на одном Тенерифе в середине пятнадцатого века проживало тридцать тысяч аборигенов, разделённые на девять племён, во главе которых стояли вожди «менсеи». Примитивный народ не знал железа, пользовался каменными орудиями труда, глиняной посудой и жил в пещерах. Скотоводство, рыбная ловля и выращивание злаковых были у них единственными занятиями. И это в пятнадцатом веке, когда в Европе уже печатали книги и изобрели огнестрельное оружие.

Долгое время никто не мог объяснить, как и откуда они появились на архипелаге. В научные теории не вписывался нехарактерный для жителей африканских островов внешний вид аборигенов: белая кожа, голубые глаза, светлые волосы и огромный в сравнении с европейцами рост. Некоторые предполагали, что канарские гуанче были потомками викингов, когда-то приплывших на эти острова и здесь осевшие. Однако в пику этой теории говорил тот факт, что гуанче стали единственным островным народом на земле, который не знал мореплавания: они не строили кораблей, пользуясь лишь примитивные плотами, и дальше своих островов никуда не заплывали. Подразумевалось, что викинги искусство мореплавания утратить не могли.

Второй, и наиболее популярной теорией, стала версия о том, что гуанче вышли из северо-берберских племён, населявших современную территорию Туниса, Алжира и Марокко. У жителей севера Африки почти такой же, как у европейцев цвет кожи и внешне от последних они действительно практически неотличимы. Многие канарские названия созвучны словам из берберских наречий, а в Африке до сих пор встречаются жилища бедных берберов, идентичные строениям древних гуанче. По всей видимости, племена берберов, используя попутные течения, преодолели пролив, отделяющий материк от Фуэртевентуры и Лансароте и смогли на этих островах закрепиться, впоследствии рассредоточившись по соседним, более плодородным островам.

Что касается местных жителей, у них была собственная теория о происхождении гуанче, заимствованная у древнегреческого философа Платона. Канарцы, как только речь заходила об аборигенах, вспоминали о древнем материке с высокоразвитой цивилизацией, существовавшем десять-двенадцать тысяч лет назад в Атлантическом океане к западу от Гибралтара. Они вспоминали об «Атлантисе» – знаменитой Атлантиде, которая в результате какой-то экологической катастрофы буквально в одночасье ушла на дно океана. По мнению местных, семь канарских островов были ни чем иным, как самыми высокими горами затонувшего материка, а гуанче – потомками древних атлантов, которым удалось спастись и выжить. Опять же Платон описывал атлантов как высоких и светловолосых людей. «Однако, если эта теория верна, – думал тогда Герман, – то почему атланты, будучи потомками цивилизации с высокоразвитой наукой и культурой, вплоть до 15-го века жили в каменном веке?» В теорию с Атлантидой он верил мало. Так или иначе, до сегодняшнего дня загадок с гуанче было больше, чем разгадок.

Восточные Канары достались испанцам почти без боя: наивному народу обещали защиту и покровительство, обернувшиеся через короткое время разорением и рабством. Даже крещёных аборигенов испанцы увозили в Европу и продавали на рынке рабов в Севилье. Непокорённые туземцы либо погибали, либо уходили со своих земель в горы. Неминуемые бунты и восстания усложняли и затягивали конкисту. При всём при этом становились нормой смешанные браки, приводившие к ассимиляции аборигенов с европейцами.

Умелое сопротивление самых населённых и на тот момент ещё свободных островов привело к тому, что последний Канарский остров, Тенерифе, был покорён только в 1496 году – через девяносто четыре года после начала конкисты.

«Кто знает, – размышлял тогда Герман, – открой Колумб Америку лет на десять или на двадцать пораньше, возможно, последние острова так и остались бы за гуанче: слишком лакомым куском тогда стал только что открытый американский континент и слишком большие силы Испания бросила на самоутверждение в новом регионе. Португальцы следовали за кастильцами по пятам. Ведь проморгали же испанцы Бразилию, открытую португальцем Педру Кабралом: сейчас это единственная страна в Южной и Латинской Америке, которая не говорит по-испански.»

– Короче, хватит тут сидеть, пойдём, – неожиданно прервал ход мыслей Германа второй робинзон. И прежде, чем Герман успел что-то сказать или сделать, Андрей высунулся из-за веток, так, чтобы его было лучше видно от пещеры, и что было мочи крикнул: – Эй! Народ! Ола!

Человек с копьём, стоящий к ним спиной, резко обернулся и увидел направлявшуюся в их сторону плечистую фигуру Андрея. Схватив копьё двумя руками наперевес, согнув в коленях ноги и пригнувшись, он сразу оказался в боевой стойке, готовый отразить атаку или атаковать. Двое других выдернули из-за поясов ножи и в один прыжок оказались перед копьеносцем. Герман успел увидеть, что длинные лезвия их ножей сделаны из чёрного хорошо отточенного камня. «Обсидиановые…» – пронеслось у него в голове.

– Ола! – тем временем Андрей не спеша выходил из-за укрытия, примирительно махая руками над головой и улыбаясь. – Спокойно, спокойно, мы мирные.

– Гуахарэ! – крикнул в этот момент копьеносец, и двое его спутников ещё крепче сжали в руках свои кинжалы.

– Ола, ола! Мы русские! Мы с самолёта! – Андрей продолжал идти вперед, подняв руки к голове. – Нам нужно на Тенерифе!

На туземцев успокаивающие жесты и фразы Андрея производили обратный эффект. Им явно не нравилось, что Андрей так быстро к ним приближался. Все трое что-то громко кричали и вдруг один из них, самый молодой и худощавый на вид, оскалив зубы, бросился навстречу Андрею, выставляя перед собой свой острый обсидиановый нож. Андрей в нерешительности остановился, но затем понял, что рукопашной не избежать и приготовился встретить соперника. Он пригнулся к земле, по-борцовски выставив одну ногу чуть дальше другой, втянул голову в плечи и согнул руки в локтях.

Туземец бежал с невероятной скоростью. Когда он был уже совсем близко, Андрей сбил его с толку обманным движением вправо и, нырнув под налетавшую на него руку с ножом, ударил туземца снизу в солнечное сплетение. Дикарь, столкнувшись с его могучим кулаком, согнулся пополам и в следующий момент был послан в нокаут увесистым ударом левой, с разбега уткнувшись лицом во влажную от росы траву. Приём был проведен мастерски.

Оторопевшие на мгновение остальные туземцы, пришли в себя. Не давая Андрею опомниться и оглядеться, второй дикарь помчался на него слева. С удивившей Германа прытью, Андрей поднял с земли каменный нож, выпавший из рук поверженного противника, подбросил его кверху, умело перехватил за лезвие и метнул в сторону нападавшего. Расстояние между ними было уже небольшим, так что прицелиться и размахнуться у Андрея не получилось. Туземец ловко присел, пропустив нож над своим плечом, и в два больших прыжка оказался возле Андрея. Реакция у аборигена была отменная. Он врезался в Андрея снизу, повалив его на землю и вцепившись ему в горло. Всё это произошло за считанные секунды.

Увидев друга на земле и очнувшись от невероятного зрелища, Герман выскочил из укрытия и с криками помчался к месту поединка. Андрей тем временем сцепился с нападавшим и, пытаясь сбросить его с себя, катался по земле. Оба осыпали друг друга ударами, причем у туземца это получалось лучше: он находился сверху и был заметно мощнее Андрея. Слетевшая с его плеч шкура обнажила массивные грудные мышцы и напрягшиеся бицепсы.