Карельская сага. Роман о настоящей жизни

– Не знаю, но скоро, очень скоро, Кирюша, – отвечала Лена и снова погружалась в работу.

Кирилл помнил день, когда мама защитила диссертацию: она забрала его из садика совсем рано, сразу после обеда. Они молча ехали в троллейбусе. Лена всё время смотрела на часы, боясь опоздать. Здание со шпилем показалось Кириллу мрачным, и он попятился назад. Лена не заметила этого и тянула его вперед, по ступенькам. Вокруг бегали и суетились какие-то люди, огромная аудитория была заполнена, люди сидели даже в проходах на принесенных из других помещений стульях. На одном таком стуле с красной обивкой устроили Кирилла. Он с удивлением наблюдал, как мама рассказывает о непонятном, ей задают вопросы, она краснеет и, спотыкаясь, отвечает, периодически поглядывая на него. Наконец кто-то сказал:

– Поздравляем!

Все зааплодировали. Кирилл обрадовался и, вскочив, вместе со всеми ринулся к трибуне: маму поздравляли незнакомые люди и тут же, забрав с собой принесенные стулья, уходили. Пожилой мужчина взял Кирилла на руки, впрочем, Кирилл, улыбнувшись, узнал его. Пару раз он приходил к ним и приносил маме книги, когда они жили еще в старом деревянном доме. Тогда он еще не был таким седым и не опирался при ходьбе на толстую деревянную палку с черным резиновым набалдашником.

– Молодец у тебя мама, понимаешь? – сказал он Кириллу, чем напомнил ему дядю Сашу. – Золотая у тебя мама, такую беречь надо. Ты ведь бережешь маму?

– Да, – подумав, тихо ответил Кирилл.

– Да не мучайте вы его, Александр Павлович, ребенок устал, без тихого часа с садика его забрала, да здесь отсидел тихо, – улыбаясь, сказала Лена, собирая бумаги со стола и рассовывая их по папкам. – Ну, можем, пожалуй, собираться.

– Может, проще такси вызвать? – предложил Александр Павлович. – С кафедры можно позвонить.

– Давайте, чтобы не потеряться, сядем на троллейбус и доедем до самого дома, всё равно в одну машину все не влезем, да и незачем это, Александр Павлович, – Лена едва заметно подмигнула ему.

Александр Павлович, конечно, всё понял: Лена крайне ограничена в средствах, а заставить научного руководителя платить за такси ей не позволяла совесть. На то, чтобы обставить новую квартиру, она потратила почти все свои сбережения. С началом новой жизни всегда так: нужно многое потратить, чтобы впоследствии многое приобрести, построить, взрастить. За скромно накрытым столом в комнате они отмечали успешную защиту Лены. Кириллу наскучило сидеть со всеми, слушать речи, разговоры о сложных, неведомых ему вещах. Мало ли о чем могут говорить взрослые. Его маму называли надеждой. Какая еще надежда? Кирилл был уверен, что Надежда, точнее, Надежда Сергеевна – это воспитательница группы детского сада, куда он ходил. Причем тут его мама? Он проскользнул на кухню, забрался на табурет, отдернул занавеску и принялся смотреть в сторону озера. Снег поблескивал в фонарном свете. На небе местами виднелись звезды, а по улице, съежившись от мороза и пуская изо рта клубы пара, спешили куда-то редкие прохожие.

II

– Кирюша, поторапливайся, нам нужно зайти в магазин, дел полно, тетради проверять надо, – Лена размахивала большой тряпочной сумкой, на дне которой по очертаниям угадывалась лежащая на дне пачка тетрадей. – Оставь этот конструктор, завтра доиграешь.

Кирилл складывал башню из разноцветных деревянных кубиков конструктора. Башня была уже почти готова, ему не хотелось бросать начатое дело. Но всё же он повиновался и, попрощавшись с воспитателем, отправился одеваться. На улице было слякотно, в лицо бил ветер, моросил мелкий дождь. Мама тянула его вперед с такой силой, что иногда он не поспевал за ее шагом и почти бежал.

– Давай быстрее! – скомандовала Лена, завидев троллейбус.

Они успели запрыгнуть на заднюю площадку и, не доехав одной остановки до дома, вышли в магазин. Кирилл не любил магазины. Мама обычно оставляла его у входа, всучив сумку. Кирилл всматривался в очереди в один, другой, третий отделы, народ, снующий от отделов к кассе, на развешанные на кафельных стенах мясного отдела красочные схемы разделки туш. Будучи совсем маленьким, он не понимал, почему это корова и свинья выглядят столь странно, лишь со временем он догадался, что это не животные, а мясо, то самое, что мама покупала завернутым в несколько листов плотной грубой бумаги. Мясо с животными ему ассоциировать было трудно, и он представлял, что так мясо выглядит, когда его делают рабочие на каком-нибудь заводе или фабрике.

Кирилл, облизываясь, поглядывал в боковой проход у входа в магазин, где помещался соковый отдел: в огромных стеклянных тубах, блестящих, слегка суженных книзу, стояли соки. Прозрачный, чуть желтоватый – виноградный, потемнее – яблочный, мутный золотистый – персиковый, темно-красный, даже ближе к черному – яблочно-вишневый. Рядом под пластиковым куполом кружились, омываясь водой, граненые стаканы. Кириллу нечего было и думать о том, чтобы попить соку, ведь на улице еще не было настолько тепло, чтобы мама ему это позволила. Просить было бесполезно. Вернее, почти бесполезно, но он всё же попросил.

– Никаких соков, Кирюш. У нас дома есть, целая банка стоит. Потерпи. Я волнуюсь за твое горло. Вчера ты кашлял, помнишь?

Конечно, про то, как он подкашливал, Кирилл уже успел позабыть. Он не обижался, по-взрослому понимая, насколько, быть может, мама права. До дома они шли долго, обходя лужи и закрывая лицо от ветра рукавами. Кирилл нес сумку, в которой была упаковка молока и кусок сыра во всё той же пресловутой оберточной бумаге. Он не любил сыр, гораздо более по душе ему была колбаса, «Докторская» или «Краковская» – колечки, аппетитно пахнущие чуть подпаленным жиром. Но с тех пор, как к Лене заглянула в гости подруга детства и в красках рассказала, как и, главное, из чего на мясокомбинате клепают столь любимую Кириллом колбасу и сосиски, в их доме эти продукты больше не появлялись. На счастье Кирилла, сосиски иногда давали в детском саду, хотя, поедая их, он всё же задумывался над тем, где же в них спрятаны килограммы картона и «даже дохлятина».

У парадной стояла пожарная машина. Кирилл дернулся и заглянул в кабину через открытую дверь: водитель дремал, у него на коленях лежала пачка сигарет.

– Идем! – Лена дернула за руку Кирилла, и они зашли в подъезд.

В воздухе висела гарь, где-то наверху раздавались взволнованные голоса.

– Да, Кирюш, пожар был у кого-то, теперь весь вечер проветривать будем, вся квартира небось в дыму.

– Но пожар потушили, пожарная машина потушила! – снимая капюшон, возразил Кирилл.

– Толку-то, что потушили, если такой дым стоит и не проветривает никто, – раздраженно сказала Лена, когда они поднимались на лифте. – Сейчас откроем на кухне форточку, и весь этот дым потянет через нашу квартиру. Нигде покоя нет, в издательстве сегодня так краской пахло, даже дурно. Ладно, Кирюш, что-нибудь придумаем, окно откроем, оно и выветрится. Но спать с таким дымом нельзя, голова с утра заболит.

Она была готова взять свои слова обратно, когда лифт открылся и напротив него вместо двери своей квартиры они увидели темный обуглившийся остов дверной коробки. Сама дверь, слегка раскуроченная, стояла рядом, прислоненная к стене. На Лену и Кирилла смотрели соседи, сочувственно кивали головами, о чем-то спрашивали. Двое пожарных, расстегнув прорезиненные куртки и присев на корточки, совещаясь, заполняли какие-то бумаги. А они замерли у того места, где еще утром была дверь. Внутри квартиры не было ничего, кроме черноты и серых полуобгоревших обоев, свисавших со стен, как древние истлевшие папирусы. Был виден обгоревший остов тумбочки с ворохом обгоревшего тряпья, в котором Лена узнала свое пальто и кофту, которую она надевала дома зимой для тепла. По квартире гордо расхаживал пожарный и грубо топтал места, откуда продолжали струиться тонкие струйки дыма. Увидев хозяйку квартиры с ребенком, он развел руками и с сочувствием произнес:

– Короткое замыкание, гражданка.

– Лена, я же говорил вам поменять все розетки, когда взъезжали! Почему не послушались? Они же сделаны были непонятно как, прикручены плохо. Дом-то со спешкой сдавали, из жилконторы товарищи нас предупреждали, просили внимательнее быть. Эх, молодежь! – сосед-пенсионер, Аркадий Ильич, носился вокруг с видом, будто он и электрик, и те товарищи из жилконторы, и все пожарные, приехавшие по вызову вместе взятые. – Наполучали квартир, а как следует привести в порядок не можете! Молодежь!

Секундное оцепенение – и Лена выронила сумку, выпустила руку Кирилла, которого она тащила за собой. По привычке она потянулась в карман за ключами, но тут же поняла, что они не потребуются, никаких дверей открывать не нужно, они уже открыты, причем окончательно и бесповоротно. Ее никто не удержал, и она оказалась на пороге квартиры, с внутренней стороны, где еще что-то тлело и дымилось.

– Нельзя сюда, гражданка, дайте десять минут, все очаги ликвидируем, проветрим помещение, и можно будет.

– Я… это моя квартира…

– Понимаю и сожалею, но нельзя, – пожарный схватил ее за руку и с силой вытолкал обратно на лестничную клетку. – Я только окно открыл в кухне, в комнате-то стекла сами полопались. Угарный газ еще есть, пусть выветрится.

– А книги, у меня там книги! И мой архив! Понимаете? Вы меня понимаете? Может, что-то еще можно вынести. Да пустите же!

Пожарный, молодой парень с изъеденным ветряной оспой лицом, перепачканным сажей, вновь дернул Лену за руку и вытолкал обратно.

– Товарищи, да скажите же вы ей, нужно хотя бы пять минут проветрить! Мы больше не будем проливать, а то всех нижних затопим.

– Всё сгорело, – простонала Лена и заплакала.

Ей было о чем плакать. Ее не интересовали вещи, недавно купленная на многолетние сбережения мебель, обставленная кухня, игрушки Кирилла. Даже телевизор и перевезенное со старой комнаты трюмо, ящики которого были плотно набиты цветным лоскутьем. Жалко было книги – больше пятисот томов, занимавших целых два шкафа. Она собирала их всю жизнь, часть дарили друзья, пока она писала диссертацию. Привозили их из других городов, разыскивали у букинистов, зная, что Лена работает над очень редкой темой и никак не может найти достаточно материала. Из материалов книг складывался ее архив, бесчисленные карточки, написанные на кусочках чертежного ватмана и разложенные по нескольким ящикам от почтовых посылок. На многих карточках были сделаны карандашные пометки, бесконечные уточнения и исправления.

– Сгорело, – с сожалением ответил пожарный и опустил поднятую руку.

Ему больше не хотелось задерживать эту женщину, которая потеряла всё. Бывает так: люди работают, скажем, врачами и никак не могут свыкнуться с неизбежным, со смертью своих пациентов. Или учителя, многие из которых не верят во взросление и смены интересов своих подопечных. Причем не верят совершенно искренне, без всякой наигранности, без намека на корысть или личные интересы. Так случается и с пожарными: многим из них тяжело смотреть на страдания погорельцев, на то, как к ним приходит ощущение неизбежности, невозвратности.

– Горело сильно, это всё из-за книг. Источник возгорания – розетка в комнате.

– Я же говорил – розетка, Лена, розетка, – погрозил пальцем Аркадий Ильич. – Всех нас на тот свет чуть не отправили.

– А вы, товарищ, помолчите, поддержали бы, посочувствовали, а разводите тут… – пожарный постарше, тот, что присел в углу вместе со своим коллегой и заполнял бумаги, выпрямился и строго посмотрел на Аркадия Ильича и на плачущую Лену. – Как так можно! Вы же соседи!

– Соседи, – пробурчал Аркадий Ильич.

Кирилл не понимал до конца происходящего. Он так и замер: стоял, держа в руках сумку с продуктами, и даже не пытался двигаться. Он не знал, почему плачет мама, ведь пожар мог случиться где угодно и у кого угодно, только не в их квартире, где в холодильнике стоит целая трехлитровая банка яблочно-вишневого сока, а в комнате – большая деревянная машинка, к которой только вчера мама приклеила неожиданно отвалившееся переднее колесо. Где на столе стоит мамина печатная машинка, ящики с карточками, к которым прикасаться строго-настрого запрещено, и много книг.

– Как же мы теперь…

Пожарный взял Кирилла на руки. Он не сопротивлялся, хотя побаивался высоты и капризничал, когда это делал дядя Саша. Сумка болталась в руках Кирилла, он продолжал сжимать ее ручки.

– Как мы теперь, Кирюша, как жить, как? Всё сгорело, всё, – Лена снова попыталась зайти в квартиру, но сама остановилась на пороге. – Книги, архив, все вещи. Я же всё потратила на эту новую мебель. Если бы я только знала!

– Да вы не расстраивайтесь, гражданка, главное все живы и здоровы, с этим всё в порядке.

– Да-да, я… вы правы… причем тут вещи, – Лена всхлипнула. – Все живы, только вот на лестнице дым, соседей снизу залили. Здесь всё закоптили, что натворили.

Она подняла голову и посмотрела на потолок лестничной клетки – и все сделали то же самое. Потолок был не белым, а серым, а над входом в квартиру – черный, будто из-за двери наружу вырывался микроскопических масштабов ядерный гриб, не иначе.

– Это ничего, – пересилив себя, произнес Аркадий Ильич. – Главное, все целы. Жизнь начать заново, ремонт сделать – это пара пустяков.