Переписка. Письма митрополита Анастасия И.С. Шмелеву

Как денежное положение? Я говорил с Михаилом Владимировичем Бернацким, он был очень взволнован и уверен – это надо устроить.

7/20 мая 1930.

    Capbreton

Дорогой Антон Владимирович,

Сердечно благодарю за Ваши разъяснения о Св. Троице, – большего и не надо. Вы мне напомнили о далеком детстве: ведь и у нас, – я помню – запрещалось ковырять землю, т. к. земля на Троицу – именинница, и когда мы играли в пятнашки и делали каблуками «лунки», старуха-кухарка (от бабки-прабабки Устиньи, должно быть, восприявшая) ругалась, что ковыряем, и кричала: «Да ноне святая она, матушка, у ней Господь в гостях!» Вот оно – именинница-то! Но какая же красота души! Правда, это остаток язычества, олицетворений и обожествлений, но как же это чудесно слилось и осветилось! У нас даже коровник украшался березкой, и все уголки двора. С Божьей помощью попытаюсь написать очерк «Троицын день». Да, да, помню: на Святой день земля – именинница. И явление Трех Аврааму – знамение изобилия и оплодотворения (обещание Сарре – сына![75 - Имеется в виду обетование о рождении сына у бездетной четы Авраама и Сарры. Во время трапезы один из странников сказал Аврааму: «Я опять буду у тебя в это же время (в следующем году), и будет сын у Сарры, жены твоей» (Быт. 18: 10).]) Какая красота!

Болеем о Ваших болях и молим Господа посетить Вас и дом Ваш и благословить на полное выздоровление. «Сокровище благих и жизни подателю»!..[76 - Слова из молитвы Святому Духу «Царю Небесный…»] А со мной – очередная гнусность (я привык): в День инвалида (газета «Русский инвалид») под моим очерком «Мирон и Даша»[77 - Очерк «Мирон и Даша» из серии «Суровые дни» впервые был напечатан в ежемесячнике «Северные записки» (1915. №11/12), а затем вышел уже в эмигрантском «Русском инвалиде» (1930. 22 мая). В содержании номера газеты под рассказом «Мирон и Даша» стоит имя Шмелева, а сама публикация подписана «Иван Лукаш». На этой же странице печатался рассказ Лукаша «Феска», поэтому, вероятно, возникла опечатка.] исхитрились поставить автором – Ивана Лукаша[78 - Шмелев поделился в письме Ильину от 28 авг. 1927 г. своим мнением о писателе И. Лукаше: «Причем – Ив. Лукаш? Талантливый, но судорожный и – честно русский» (Переписка двух Иванов (1927–1934) / Сост., вступ. ст. и коммент. Ю. Т. Лисицы; расшифровка и текстол. под-гот. писем И. С. Шмелева О. В. Лисицы. – М.: Русская книга, 2000. С. 55; далее: Переписка двух Иванов).]! Кто-то все еще старается.

Напрасно Вы благодарите меня за хлопоты: никаких хлопот с моей стороны, лишь простой разговор – дружеский с Михаилом Владимировичем Бернацким, который был удручен и озабочен сам. Прекрасный человек он, дай ему Господи сил, как и Вам, милый Антон Владимирович.

Душевный привет Вам и кумушке от нас.

Я все еще лечусь, очень разбит нервами и все еще нет воли работать, а надо, надо писать: хотя бы закончить свои очерки – «Лето Господне»[79 - К 1930 г. были опубликованы в г. «Возрождение» следующие очерки из состава первой части романа «Лето Господне»: «Наше Рождество», «Наша масленица», «Наша Пасха», «Яблочный Спас», «Царица Небесная», «Наши святки», «Чистый понедельник», «Ефимоны», «Мартовская капель», «Постный рынок», «Благовещение».]. Ваш Ив. Шмелев.

18. VI. 1930 г.

    Capbreton s/m (Landes)

Дорогая кумушка, Павла Полиевктовна, Сегодня, оторвав забытые листки календаря, усмотрел, что

16-го было – мч. Павлы Девы. Справился по святцам – еще бывает, 10 февраля. Наудачу, – с призапозданием – поздравляем Вас – увы – с прошедшим днем Ангела, и будьте здоровы! Смущен, что не во время: плохая у меня манера – не записывать «дни» друзей и близких. Вот, например, и Антон… Голова закружилась – сколько их! Чуть ли не ежемесячно, а то и по паре в месяц. Ну, когда же настоящий-то? Шепните, невзначай.

Поздравьте от нас и Антона Владимировича с черствой именинницей. Сообщите, как его здоровье. Я уже писал ему благодарность за справки о Троицыне дне. Глубокое спасибо. Не знаю только, как показался ему и Вам мой «Троицын день». Справки Антона Владимировича подняли во мне многое прошлое, были добрым толчком. Теперь приступаю к «Богомолью»[* - Имеется в виду серия очерков о паломничестве в Троице-Сергиеву лавру, составивших книгу «Богомолье».], оставил пока роман[81 - Речь идет о романе «Солдаты».], – для передышки. А писать буду, коли Господь дней и сил даст. У меня есть допинг: «Последним новостям» (Александров-Кулишер) претит[82 - Разгромная статья М. Александрова (А.М. Кулишера) о романе «Солдаты» появилась в г. «Последние новости». Критик был возмущен выдвинутыми в романе идеалами: «Раз г. Шмелев счел необходимым напомнить об известных явлениях русского старого режима – то приходится разъяснить более молодой части читателей, что <…> подвиги Бураева не выдумка. Такие вещи могли быть и бывали, и тип Бураева существовал. Но – и в этом истинная суть дела – выставление и прославление Бураевых, в качестве идеала русского до-революционного „солдата“ – клевета на старую армию» (Александров М. Во-время // Последние новости. 1930. 5 мая. С. 3).] – значит, надо. Я лишь один пальчик героя дал, и уж какой гевалт поднялся!

Как, как здоровье Антона Владимировича? Известите, ничего мы не знаем. И куда – отдыхать-долечиваться?

А я все в плохих нервах, в усталости. Хочу бросить читать газеты. Прочтешь – и отравишься, и ничто светлое-здоровое не лезет в голову, не поет в душе. А при этом – какая же радостная работа!? Вот, может быть, на «Богомолье» забудусь… И еще… что-то поет в душе, – хочу написать «Иконку»[83 - Первоначальное название романа Шмелева «Няня из Москвы».] – так, пустячок, – рассказ няньки… Знаете, такие старые няни еще уцелели здесь… (вот, у Карповых такая![84 - Речь идет о жившей в Севре семье Федора Геннадиевича Карпова (1874–1937), потомственного дворянина, бывшего директора правления товарищества Никольской мануфактуры «Морозов и Ко». Шмелевы снимали у Карповых квартиру в 1926–1928 гг. Из России Карповы привезли няню Аграфену, ставшую прототипом героини романа Шмелева «Няня из Москвы».]) – отражение России – ее «иконка». Напишу! Пока вот вертится фразочка, как русская интеллигентная девушка-барыня (?), уже все, все здесь изведавшая (и в Америке!), бросится вдруг (истерично), будто вспомнив себя и свое, бывшее, светлое, бросится на шею старухи и – «иконка ты моя..! ведь ты у меня иконка..!» И заплачет. А сама уж по Холливудам и прочим местам прошла! И американец при ней, и – все ветры мира ее обдули!..

Ну, целую Вашу ручку, милая кумушка. Поцелуйте Антона Владимировича от нас. Ваши Ив. + Ольга Шмелевы.

26. VI. 1930.

Дорогой Иван Сергеевич!

Не отвечал Вам, – не было энергии. Всю расходовал на экзамены. Только вчера кончились. У меня на дому! Все 10 экзаменов были отложены ради меня на конец, – и были каждый день (!), кроме воскресений.

Теперь бы надо ехать в Bagnoles de l?Orne (dept. Orne)[85 - Баньоль-де-л’Орн (деп. Орн) (фр.) – имеется в виду курортный городок (коммуна) в департаменте Орн на северо-западе Франции, известный своими целебными термальными источниками.], но я еще без ног. Не выходил из дома, не в силах мерять вокзалы. Надо еще дней 10 на укрепление ног. На днях Павла Полиевктовна поедет туда одна (это 4 часа от Парижа, билет aller et retour[* - Туда и обратно (фр.).] 75 fr.), чтобы нанять комнату без пансиона с правом самим готовить, ибо пансион и глупо дорог, и вреден по диете. Придется там провести месяц. А дальше? Не знаем. У меня есть право на даровое гощение месяца на 1? в Англии у сельского священника, куда я стремился ради английского языка. Но после ванн и после плеврита, во 2-й 1/2 августа и в сентябре может быть рискованно удаляться на север. Хороши были бы солнечные ванны на свирепом юге, но после лечения ваннами, может быть, на это не хватит уже пороху. Во всяком случае, главное – лечение теперь обеспечено.

А 16-го (3-го старого стиля) действительно Павла[86 - Мученица Павла Византийская приняла смерть за Христа при римском императоре Аврелиане (270–275).] – именинница. Из-за экзаменов мы оба забыли, а за неделю еще помнили. Память отшибают заботы. Утром позвонили, что на экзамен приедет митрополит Евлогий. Надо его в 1 час – 2 часа покормить. В Bourg-la-Reine[87 - Бур-ла-Рен (фр.). Город-коммуна примерно в 9 км к югу от центра Парижа.] не в Париже, чего хочешь не купишь. Рыбы нет, а пост. Вот Павле Полиевктовне и пришлось спешно нечто стряпать. И сама она только перед обедом вспомнила о своих именинах.

А я – Антоний Римлянин, в Новгород приплыл на камне из Рима. Коренной новгородец, купец-землевладелец XII века. Житие сочинено только в конце XVI в. Моя гипотеза, что он был из ганзейских купцов-славян, из «римского патриархата», «римлянин» в смысле «западноевропеец», и в монастырь подарил кадило, колокола, подсвечники «заграничной» ганзейской работы, вот и прослыл «римлянином».

Память 3-го августа. В Новгороде «в Антоновом монастыре»[88 - Антониев Рождественский мужской монастырь в Новгороде был основан в 1106 г. на средства его первого игумена преп. Антония Римлянина, по преданию приплывшего из Италии на части скалы, которая раскололась во время его горячей молитвы.] находится искони Духовная семинария[89 - Новгородская духовная семинария располагалась на территории Антониева монастыря и существовала с 1740 по 1918 г. Самые знаменитые ее выпускники – святитель Тихон Задонский и этнограф, исследователь древнерусских текстов Е.В. Барсов.], ныне, конечно, опоганенная…

Я «Троицын день» читал с большим наслаждением, как бы свою старину. Павле Полиевктовне не хватает знания Москвы (почти не видала ее, проездом – на 1 день…), чтобы прочувствовать детали, например Воробьевых гор, замосковского простора излучин Москвы-реки, откуда видны все «золотые маковки». Рад, что и мои комментарии пригодились.[90 - Рядом с абзацем на полях пометка Шмелева: «Зарождение „Няни из Москвы“ И. Ш.».]

«Иконка»[91 - См. примеч. 83.] – Ваша тема подлинная. Надо только, чтобы не превратилось в вид «народничества» и не отжило свой век скоро, как Глеб Успенский[92 - Успенский Глеб Иванович (1843–1902), представитель демократической традиции в русской литературе, наиболее известен как автор произведений о самых наболевших вопросах 60-х гг. XIX в. В «Нравах Растеряевой улицы» (1868) он воссоздал предельно правдивую картину социального бытия провинциальной России пореформенной поры; за множеством точно схваченных деталей, частностей, будничных фактов ему удалось выявить типическое, определяющее атмосферу времени. Творчество Успенского на рубеже 70–80-х гг. отмечено интересом к русской пореформенной деревне, к положению крестьянства, что сближает его с народничеством.] и Златовратский[93 - Златовратский Николай Николаевич (1845–1911), представитель народнической литературы, автор произведений, посвященных «мирским заступникам» из среды народнической молодежи. Наиболее известен его программный роман «Устои» (1878–1883). Также в его творчестве отразился идейный кризис народнического движения: изображенный им герой-интеллигент безуспешно ищет сближения с народом и терпит крах, поскольку вся его деятельность проникнута идеалистическими представлениями.], а зажило бы в слове так же вечно, как Петербург Пушкина. В болезни, в лечебнице Павла Полиевктовна читала мне «Полтаву» Пушкина. Триумф победы Петра и явление Великой России, как всегда, заставили меня восторженно плакать святыми слезами не только любви, но и поклонения и долга пред Россией… Вот эти слезы цель слова, – поющего гимн родному-русскому…

Здоровейте, отдыхайте. Год (зима) для России опять трагический. Голод, страдания, а навязчиво думается и – муки освобождения. Победит тот, у кого крепче нервы. Нам надо крепиться. Я мню о славном будущем эмигрантов в России…

Низкий поклон Ольге Александровне. Павла Полиевктовна где-то по делам в городе. Кланяюсь и от нее. Все шьет себе из старья нечто «новое» на лето, чтобы показаться «на люди», а то уже привыкла на своей кухне быть одетой «ни в чем».

Целую. Ваш А. Карташев

4/17 июля 1930 г. Преп. Андрея Критского

(Так это чудесно, что делаете Вы, дорогой Антон Владимирович, обозначая день – славой, как делали православные в былое время. Отныне, пиша добрым людям, буду и я так делать, прочитывая Святое Евангелие и Апостола на сей день. Ныне чудесное выпало (не правда ли?!): Матф. 13, 36–43[94 - Притча о пшенице и сорняках.] и 1 Коринф. 3, 18–23[95 - Стих 18: «Никто не обольщай самого себя. Если кто из вас думает быть мудрым в веке сем, тот будь безумным, чтобы быть мудрым».]. Да будет благословен Господь! Как хочу научиться молиться!)

Дорогие друзья наши, Павла Полиевктовна, Антон Владимирович!

Первое – будьте здравы и бодры духом! Мне так это понятно, ибо я часто нездоров и часто дух мой слабеет и – тревожен, и – удручен бывает. Веруем, что, даст Господь, – окрепнете.

Живем тихо, приехал Ивик (6-го), Юля наспех привезла и в тот же день уехала, – дела, кормиться надо. Кульманы здесь с 8-го, очень довольны лесной дачкой, где они как помещики (с керосинчиком!). Николай Карлович погибает на рыбном лове, на Океане, и я посему составил злые стихи. Бальмонт сегодня-завтра вернется из Литвы, – давно в Париже. Начинаются жары. Мне Господь послал написать за «Троицыным днем» – «Царский золотой», – вступление в «Богомолье». Засим написал 1-ю часть (очерк) «Богомолья» – «Сборы». А должно быть их 4–5. Считаю душой, что это трудное дело, святое дело. Помоги, Господи! Второй очерк будет – «Москвой (ю)», третий – должен быть «Дорога», 4-й «У Троицы», 5-й «Под стенами»… Справочку: где был о. Варнава – у Черниговской? Что это – скит? или – рядом? А Вифания?.. Дело в том, что Ваша Троице-Сергиева лавра – в Севре, а в записках моих (заметках) упущено. Читал Кульманам – «Сборы» и «Золотой», – говорят – прости, Господи! – восхитительно. Правда, пиша, я в одном месте поплакал. Грустно, что приходится печатать в «России и славянстве»[96 - После ссоры с г. «Возрождение» Шмелев печатался в г. «Россия и Славянство» (под редакцией П.Б. Струве), где у него вышли 12 очерков, составивших книгу «Богомолье».] – круг узкий, и оплата..! Сам себя обрезал, с людской помощью. Но, взвешивая все, – не так уж скорблю. Бог поможет – выйдут эти очерки отдельными книжками (полагаю – на две хватит!). Есть уже 18, нужно по плану – еще до 12–15. Пока – издавать не могу, писалось враздробь. С «Солдатами», за которых меня ругают левые[97 - Начало романа «Солдаты» публиковалось в 41-й и 42-й книгах журнала «Современные записки». Рецензируя 41-ю книгу «Современных записок», Г. Адамович высказался о романе в резких выражениях: «…полковая среда изображена Шмелевым слишком уж идеально, – как в былое время изображали мужиков-пейзан. Беззаветно преданные денщики, бравые фельдфебели, лихие офицеры – все это войско Шмелева похоже на оловянное. В своем постоянном и художественном стремлении идеализировать прошлое Шмелев зашел на этот раз, пожалуй, слишком далеко» (Адамович Г. «Современные записки», книга XLI. Часть литературная // Последние новости. 1930. 13 февр. С. 3). В рецензии на следующую книгу журнала с продолжением «Солдат» Адамович привел негативную реакцию, которую роман вызвал в литературных кругах.] (и даже делают доносы левым и правым), на две книжки позадержусь[98 - Шмелев не стал продолжать «Солдат», вероятно, под давлением редакции журнала, которая была против дальнейшей его публикации.] – великое утомление было, надо было душу осветить. А бросить не могу: я ведь лишь ноготок моего героя дал, – да и то, как бы, грязноватый. Глупые, не видят, что это лишь приступок, а «дома» еще и не видать. Удивлен, слыша от Н. К. Кульмана: горячим хвалителем «Солдат» является… Василий Алексеевич Маклаков! Он говорил Н.К. Кульману: я постигаю замысел Шмелева. Может быть… Но он и для меня самого – неясен еще. 3-я книжка будет отдана – «Лизе Корольковой» (самоубийце-девочке). Этот роман – не баловство мое: я его с м?кой пишу (может быть, и не удастся!). Я хочу через него искать человека. Это не гимн «солдату»: это искание оплота от зла, на фоне былого нашего. И вовсе я не хотел бы, чтобы роман имел характер учительный, гимновый. Просто – потребность идти с фонарем по раскопкам и – учиться и постигать. Сцены «любовные»… – да это же ноготок Бураева, его забавка, ибо он и сам пока еще не сознает, что он и зачем. «Лиза Королькова»[99 - О самоубийстве гимназистки Лизы Корольковой несколько раз упоминается в романе Шмелева «Солдаты».]– первый звонок тревоги. Война – второй. Революция – 3-й. И еще должны быть «звонки», пока все не сольется в гул набата, через который, – кто знает, – может быть, и услышится – святая песнь?.. На этот роман (не для забавы и заполнения времени и не для выгоды!) надо, кажется, всего себя истратить. Но тогда у меня на тихое, мое, наше – на «Лето Господне» – не останется ни сил, ни времени, ни «усыпленной» души. А роман предполагается – Россию пораскрыть. А хватит ли уменья, воли и сердца – ох, не знаю. Вслепую иду… – и, пока, может быть, неясно и раздражающе для читателей.

Сегодня узнал, что вышла, наконец, в июльской книге (1 июля) revue «Les Oeuvres Libres» – «Неупиваемая чаша», в переводе H. Mongault[100 - Les Cuvres Libres, n° 109, juillet 1930.]. Кажется, целиком. Еще не видал. Это на 8-й язык уже[101 - Повесть «Неупиваемая чаша» была переведена к 1930 г. на французский, немецкий, испанский, английский, голландский, сербский, чешский, венгерский языки.]. А на два еще – в пути[102 - Т.е. на итальянский и словацкий.]. С огромным наслаждением прочел «Откровенные рассказы странника» (переиздание YMCA)[103 - Первое издание «Откровенных рассказов странника духовному своему отцу», напечатанное в Казани, относится к 1881 г. В Париже книга была переиздана в 1930 г. «Откровенные рассказы» представляют собой написанное в художественной форме руководство, с помощью которого можно освоить Иисусову молитву.]. Не совсем удовлетворен Николаем Арсеньевым – «Православие, католичество и протестантизм»[104 - Труд религиозного философа, эмигранта, сторонника экуменизма Н.С. Арсеньева «Православие. Католичество. Протестантизм» (1930) раскрывает пути единения разных христианских конфессий.] – очень уж поверхностно, как бы газетно взято. Видимо – для толпы? Об этом надо бы писать с глубокой душой и – глубоко. В этой области «общедоступность» вредит. А опечаток, как комаров на пруду, – щелкай да щелкай, и пейзажа не увидишь.

Поправляйтесь же! Было бы важно Вам, действительно, на ярый юг уехать после ванн. Именно – на ярый, где суше. И это надо сделать. У нас все время лили дожди, заплеснела вся обувь и платье (редкий год!), только 2–3 дня жары, но сейчас, пока писал, замолаживает, будет гроза, ливень. А если все же вдруг вздумаете в наши места, известите: может быть, что поприглядим. У нас пока остановитесь, тесно только, да на время не обессудите. На Океан я не хожу – нервы никуда, сплю плохо после. И так сон плохой. Скрипим помаленьку. Вот – сочинил стишонки:

…Ивик звонкий прилетел,
Мало денег, мало дел… (!)[105 - Приписка в скобках: «Ибо – пишу, а когда получу за труд, а получать необходимо!»]
Все идет в порядке дней.
То светлее, то темней.
Дождь отлил – так солнце льет,
Солнце скрылось – дождь прольет…

Эх, пошел бы пешком к Угоднику! С посошком бы… с чувством! Попробую – на бумаге… Здоровейте, обнимаем Вас, дорогой. А к «злобе дня сего» у меня – устал, с болью. Стена, тьма. Сохранить бы силы – на свое, к чему призван. Иначе – я с винтов сорвусь, – ни-куда нервы, плачу порой, – и хотел бы стать маленьким-маленьким, и чтобы кто-нибудь взрослый водил меня за ручку! Этим «взрослым» ныне может быть только – Святой, Господня Сила, но надо уметь принять ее, надо уметь молиться. Хочу, учусь… Годы ведь не молился! А умел ли когда? Вряд ли. Разве лепетал ребенком..?

Ну, будьте же здоровы, сильны. Господь да поможет Вам! Ваши Ольга и Ив. Шмелевы.

Дорогая кумушка, Павла Полиевктовна, Оля так измучена хозяйством (о, казнь наша!), что не в силах писать. Я за нее. Спасибо за письмецо. С квартирой не решили и не ведаем, что решим. Куда нам рипаться?! На это лишние нервы надо и – деньги. Так что спасибо за предложение помочь нам с мебелью, – где нам обзаводиться, постояльцам жизни! Будем протирать чужое – за свои денежки-гроши. Помнится мне, что у Metro в конце парка, когда ездили в Сергиевское подворье, строится дом с маленькими квартирами. Я даже сам было загорелся – ах, ко всенощной-то ходить! – Юля побежала справиться (на Пасхе было), а контора заперта. С тем и уехали. Мы как бы – в ветре, куда понесет. Даст Бог день – даст и кров, и пищу. Отсыпайтесь и оздоровляйте Антона Владимировича и себя. В Париж – как всегда, ибо связаны хозяином, который там садовничает. Ивик целует Вас и Антона Владимировича. Отдыхает, заморился паренек, перешел в 7-й класс (их 11 там, в лицее). По арифметике вторым! Остальное – среднее. Да 2 месяца был без присмотра, без репетиторства. Мать-то – в хлопотах! Хорошо и так. Лишь бы идол-то не потревожил.

Ольга Александровна с утра до ночи – на ногах, ужас. Одной посудой подавиться. 4 еды в день, с чаями-то! Да еще, для экономии, тайно от меня – стирает. Я, говорит, тряпки для кухни, нельзя же их прачке! А какое там тряпки! Борюсь, умоляю… Убивает себя, внутреннее свое, работой. Да, итоги. 14-го ст. ст. (не для поздравления сие пишу!) – 35 лет нашей свадьбы[106 - Венчание Шмелева с Ольгой Александровной Охтерлони состоялось 14 июля 1895 г. в с. Трехоньеве на Клязьме, где находилась дача матери писателя Е.Г. Шмелевой.]… Ах, как все больно. А 1-го было 35 лет, как я напечатал 1-й рассказ «У мельницы» в «Русском обозрении» (толстый журнал покойного К. Леонтьева), зеленый студент[107 - Рассказ «У мельницы» был написан, по свидетельству Шмелева, за один вечер во время подготовки к экзамену на аттестат зрелости. По чудесному стечению обстоятельств эта ученическая проба попала на стол к редактору «Русского обозрения» А. Александрову и была им напечатана в 1895 г. (№7). В «Биржевых ведомостях» (20 июля) рассказ раскритиковали за «неестественность и ложь». Александров, напротив, отмечал, по словам Шмелева, хороший диалог, живую русскую речь и чувство природы. Гонорар в восемь рублей, полученный за рассказ, составлял для Шмелева, поступившего на юридический факультет Московского университета, целое богатство.]! Подарил на свои, заработанные невесте, за неделю до свадьбы (бедные мы были) конфеты, цитру и эмалевые краски для раскрашивания глиняных кувшинчиков… Вот, сидел вечером 1-го числа, – и заплакал, все вспомнил… И такая скорбь, боль… Она подошла тихо, тихо поцеловала в голову, постояла. А у меня слезы, слезы боли и горечи… – за что отнято единственное, наше?! Правда, светлое не помнится, будто. Было и его, и много. Но… боль все кроет. Вот и наши юбилеи, у семи дорог. Но – Господи! – мы хоть под хорошим кровом, а сколько, сколько… что говорить! Простите, расписался. Скулю. Не надо бы так. Да эгоистичен человек, отдать часть из себя грезит, растрепать… Да где!.. Надо уметь клапаны затыкать – и не смотреть «в ту сторону, где больно». Тут – нужна духовная пристань. Где – она? Надо и ее уметь найти, и причалы иметь, чалки-то… и крючки-кольца, а то сорвет. К св. Отцам идти. Да неопытен я. И свой голос еще не затихает. А надежд у меня, у нас – никаких. На починку-то сердца. Надо его как-то другим сделать, – новое. Хожу около Господа, и не вижу. Глаза надо новые… Где же сей хирург-окулист?!

Ну, простите скулу. Будьте здоровы. Затянуло все небо, вихрь. Дождь будет. Я люблю дождь. Солнце – раздражает. Когда душу теснит – солнце особенно режет. Дождь, лей не жалей. Помните Короля Лира[108 - Имеются в виду слова короля Лира из одноименной пьесы У. Шекспира: «Дуй, ветер! Дуй, пока не лопнут щеки! / Лей, дождь, как из ведра и затопи / Верхушки флюгеров и колоколен!» (Акт III, сцена 2).]? Все мы – в некотором роде такие Лиры, только вот зрячие. И можем мерить его мерой: тигр страшнее волка, пропасть – огня. И спасение наше – в относительности. А кругом – мир пляшет!

Ну, целуем Вас все трое. Олечка просит простить ее, что не черкнула: Павла Полиевктовна, говорит, поймет меня. Ну, а я, как присяжный писать, – расписался.

Любящие Вас – Ольга, Ив. Шмелев и на довесок Ивик.

26/13. VII. 1930.

    Bagnoles

Дорогой Иван Сергеевич!