Печать Индиго. Дочь Сварога

Слава задумалась, сколько времени ее муж провел около ее комнаты и почему не вошел, если хотел поговорить с ней?

– Отчего вы не постучали, сударь? – спросила Слава, замерев на пороге спальни.

Кристиан приблизился к ней и тихо произнес:

– Вы могли отдыхать, а не хотел вас беспокоить, сударыня. Вы поужинаете со мной?

Еле уловимый запах гвоздики и можжевельника, такой свойственный фон Рембергу, тут же заполнил ее ноздри, и она непроизвольно сделала шаг назад. Слава замялась, совсем не горя желанием ужинать с ним. Но на лице молодого человека было написано умиротворенное выражение, а его глаза как-то по-доброму взирали на нее. Она невольно смутилась. Никогда ранее она не видела столь теплого выражения в глазах мужа.

– Но я хотела трапезничать в своей комнате, – замялась она.

– Неужели вы тяготитесь моим обществом? – с вызовом осведомился он.

– Это нет так, сударь, – ответила быстро Слава, подняв на него светлый взор и открыто посмотрев прямо в глаза.

Она отметила, как он прищурился, и ей даже показалось, что он смутился на миг. Только спустя минуту он тихо проникновенно попросил:

– Тогда составьте мне компанию за столом, сударыня. Мне будет приятно провести это время с вами.

Слава окончательно смутилась, ощущая, что отчего-то не может отказать ему в просьбе. Она видела его решительный настрой и поняла, что он не отступит. А еще один спор с мужем сегодня она не в состоянии была выдержать. Вдруг он протянул руку, приглашая ее последовать за ним. Тяжело вздохнув, Слава опустила глаза и подала ему ладонь. Кристиан удовлетворенно хмыкнул и повел жену вниз.

На ужин Матильда подала суп из чечевицы, молодого барашка с капустой и фруктовый пирог. Слава почти ничего не ела под испытующим взглядом мужа. Фон Ремберг же, наоборот, ел с аппетитом, то и дело задавая девушке вопросы о поместье:

– Григорий Иванович сказал мне, что ткацкая мастерская приносит ощутимый доход.

– Да, – кивнула она.

– И много суконных лавок покупают ваши ткани?

– Четыре модные лавки, одна суконная в столице и две в Москве, – кратко ответила Слава.

– Насколько я понял, вы собираетесь расширять дело?

– Хотелось бы, – вздохнула она. Она была до крайности напряжена. В каждом вопросе молодого человека она чувствовала некий подвох. Ей казалось, что он как будто испытывает ее и ждет ее промаха или неверного ответа. – Как-никак, царь наш, Петр Алексеевич, недавно издал новый указ – шить платья из русского сукна. Оттого я думаю, потребность в тканях лишь возрастет.

– Вы правы, Светослава, – согласился фон Ремберг, поражаясь, насколько умна и дальновидна его молоденькая жена.

Она невольно опустила взор в свою тарелку, водя ложкой в супе и, видимо, решив прервать разговор. Кристиан начал рассматривать ее опущенные густые ресницы, отчего-то думая о том, что наверняка они невероятно мягкие на ощупь. Ему вдруг захотелось прикоснуться к ним губами и ощутить их шелковистость. Эти мысли вызвали в молодом человеке странное возбуждение и ход его мыслей стал более интимным.

– Отчего вы ничего не едите, сударыня? – спросил фон Ремберг после минутного молчания.

– Я неголодна.

Он еще немного помолчал, заканчивая трапезу. Неожиданно ему в голову пришла мысль о том, что Слава не ест из-за его вопросов, которые мешают ей сосредоточиться на еде. Но ему хотелось, чтобы внимание девушки постоянно было сосредоточено на нем. Следующая мысль вызвала у него воодушевление.

– Вы знаете, Слава, у меня есть пара свободных дней. Мы могли бы завтра прогуляться с вами верхом. Проехаться по полям и окрестностям.

Слова мужа повергли девушку в стопор. Она с нетерпением ждала окончания этого обременительного ужина, чтобы наконец скрыться от взгляда молодого человека в своей спальне. И совсем не жаждала проводить в его компании даже полдня. Оттого предложение фон Ремберга вызвало у девушки тревогу. Она не хотела никуда ехать с ним и не понимала, зачем это ему, ведь она прекрасно знала, что он не любил ее.

– Благодарю, сударь. Но вряд ли я смогу завтра поехать куда-либо. Потому что у меня невыносимо разболелся живот, – тихо заметила Слава, поджав губы и ответив ему решительным взглядом.

Кристиан, не спуская горящих глаз с ее бледного лица, отложил медленно вилку и участливо произнес:

– Послать за лекарем?

– Нет, это лишнее. Обычное женское недомогание. С вашего позволения, сударь, я поднимусь в свою спальню, лягу спасть пораньше.

– Но, возможно, завтра вам станет лучше, и мы сможем покататься верхом? – не унимался молодой человек.

– Вряд ли, – тихо вымолвила она, вставая. Фон Ремберг стремительно поднялся на ноги и отодвинул за ней стул. Уже отходя от него, она чуть повернула к нему голову и добавила: – Извините меня.

Не удержавшись, Кристиан направил пальцы руки в сторону спины Славы, пытаясь выяснить, говорит ли девушка правду или лжет. Он просветил ее внутренности и отметил, что она вполне здорова и даже ее аура не колебалась на животе. Это навело его на мысль, что она все выдумала. Он нахмурился и заметил:

– Непременно прилягте, Светослава. Надеюсь, завтра вы поправитесь.

– Благодарю, – произнесла Слава и почти бегом покинула столовую.

После ее стремительного ухода настроение Кристиана испортилось. Нервно постукивая пальцем по столу, фон Ремберг прокручивал в голове все, что сказал ей.

И почему она не захотела поехать с ним? Он инстинктивно чувствовал, что она лгала про свою болезнь, которая вдруг появилась, едва он предложил ей прокатиться верхом вместе. Он пытался нащупать ее боль, но энергетика оказалась в порядке. Однако все, что касалось этой девицы, невозможно было предсказать с точностью. Ее энергетическая защита была довольно сильна, а читать ее мысли у него не получалось. Может, и ее боли также были скрыты от его восприятия. Она не была простой смертной, поскольку ее энергетика составляла почти десять светинов. И она оставалась для него загадкой.

Нынче она отчего-то не захотела ехать с ним никуда, и он не мог отчего понять. Ведь раньше, полгода назад, она бы с радостью согласилась. Фон Ремберг вдруг подумал о том, что, возможно, Слава разлюбила его и оттого нынче вела себя с ним так холодно и отстраненно. Тогда это объясняло все ее попытки сбежать от него и желание поспорить. Осознание этого повергло его в мрачные раздумья. Он ощутил, что это совсем не нравится ему. Он жаждал, чтобы Слава, как и прежде, любила его и ласкала своим нежным взором. Но за последние сутки он ни разу не получил от нее даже малейшего ласкового взгляда.

Кристиан подошел к окну и выглянул в сад.

Сквозь открытые высокие двери запах яблонь врывался в гостиную, наполняя своим ароматом всю комнату. Он прислонился к деревянной панели и, скрестив руки на груди, задумался. За последние два дня он почти коренным образом поменял свое мнение о Славе. Возвращаясь в Петербург, он полагал, что она наивна, тиха и покладиста. Но увидел другое – она не так проста и примитивна, как он думал все эти полгода. Ее слова были продуманы и умны, а действия логичны. И это было редкостью среди столь юных особ. Он также открыл в ней и другие новые качества. Светослава обладала силой воли и достоинством. Она ни разу не преклонилась перед ним, стойко выдерживала все его нападки и язвительные вопросы. К тому же она отвечала просто и искренне, как ребенок, без тени кокетства и жеманства. Последние два качества он не выносил в женщинах. И в довершение всего она не страшилась спорить с ним. С ним – с человеком, с которым не решалось спорить большинство мужчин.

Кристиан все думал и думал о ней, и на его челе образовалась некрасивая складка. Он не мог придумать, как вновь завоевать расположение своей молодой жены. Фон Ремберг чувствовал, что любовь Славы и ее забота нужны ему. Ибо эта непокорная прелестная лань являлась единственной девицей, которая не только не боялась его, но и могла искренне горячо любить именно его…

* * *

После ужина в компании фон Ремберга Слава уже второй час мучилась бездельем в своей спальне. От усадебных дел молодой человек ее отстранил, а домашним хозяйством она заниматься опасалась, так как боялась столкнуться нос к носу с мужем, который бы понял, что она вовсе не больна. Но безвылазно сидеть в комнате до ночи для Славы было невыносимо. В какой-то момент, устав бесконечно вышивать, девушка решила тайком спуститься в библиотеку и взять для изучения несколько книг по астрономии и алхимии, чтобы хоть как-то с пользой провести время.

Около десяти вечера она, оглядываясь по сторонам и пытаясь не попасться на глаза слугам, бесшумно спустись вниз по едва освещенной лестнице. Проворно проследовав в сторону библиотеки, девушка вошла внутрь просторной темной комнаты и огляделась. Здесь было пустынно. На ощупь быстро найдя огниво, она зажгла в небольшом канделябре три свечи и устремилась к высокой полке с книгами. Уже через четверть часа выбрав для себя две толстые тяжелые рукописи по астрономии и погасив свечи, она вышла из библиотеки в темный коридор, освещаемый лишь луной.

Дом уже затих. Слава, осторожно ступая, направилась к парадной лестнице, намереваясь вернуться в свою спальню незамеченной. Ее путь пролегал мимо кабинета, и едва девушка поравнялась с полуоткрытыми дверьми этой мрачной комнаты, она непроизвольно замедлила шаг. Отчетливое ощущение жуткого человеческого страдания вошло в ее существо, и она поняла, что поблизости кто-то мучается. В следующий миг ее пронзила мысль о том, кто это мог быть. Слава торопливо приблизилась к кабинету и заглянула внутрь. Не в силах противостоять душевному порыву, она вошла в темный кабинет и заметила, что большой шкаф чуть отодвинут. Желая убедиться в том, что она верно почувствовала его муки, девушка прошествовала к тайному ходу, который открывался за шкафом, и немного спустилась вниз по каменным ледяным ступеням.

Вдруг до ее слуха донесся приглушенный нечленораздельный стон фон Ремберга, и Слава замерла на месте, неистово прижав к своей груди книги и прикусив губу. Она нахмурилась и прикрыла глаза, пытаясь почувствовать Кристиана. Она явственно ощутила, как его тело, находящееся неподалеку, вновь пронзила жестокая боль, и он застонал, уже рыча, словно зверь, который мучается в предсмертной агонии. Слава мгновенно поняла, что те самые боли, которые по осени мучили молодого человека, так и не покинули его и, видимо, до сих пор каждый вечер терзали его нутро.

Нахмурившись, она ощутила, что в глубине души даже рада страданиям фон Ремберга. Ведь в последние дни после своего возвращения он так жестоко обошелся с Гришей, тиранил и мучил словами ее, а еще раньше унизил ее и хитростью склонил отдать ему древний алмаз. И оттого он заслужил эти мучения. Так она думала несколько минут, но в какой-то миг ей вдруг стало жаль его. Его стоны, хрипы и стенания нашли отклик в ее отзывчивом сердце. Она чувствовала, что, несмотря на то что фон Ремберг неприятный, неуживчивый человек, который ни во что не ставил ее чувства и желания, он все же не заслуживает этой муки.

Она долго стояла так на каменных ступенях, прислушиваясь к каждому его нечленораздельному стону, и ее душа в нервном порыве металась, желая помочь. И она могла сделать это. Но разум твердил, что он не заслуживает этого. Эта внутренняя борьба уже через некоторое время вконец измучила Славу, и она, прижав к себе книги, бегом устремилась прочь из мрачного кабинета, слыша, как в ее голове стучит только одна мысль – она не обязана помогать этому жестокосердному, холодному человеку…

Глава IX. Лгунья

На следующее утро Слава проснулась с рассветом и почти до восьми утра изучала книги, взятые накануне. В девятом часу в спальню пришла Ульяна и принесла завтрак. Плотно прикрыв дверь спальни, горничная поставила серебряный поднос с чаем и блинами на небольшой кофейный столик у окна. Слава в этот момент сидела, склонившись над секретером, и что-то сосредоточенно выписывала на лист бумаги из толстой книги, проворно водя пером. Обернувшись к девушке, горничная сказала:

– Господин фон Ремберг спрашивал четверть часа назад о вашем здоровье, Светослава Романовна.