Монстры «Последнего рая»

Немолодой полицейский вежливо сидел на диване и большей частью молчал. Сидел он очень аккуратно. Не так, чтобы с краю, но и не глубоко, не прислоняясь к спинке. По всему чувствовалось, что ему все-таки не по себе. Хотя он и не производил впечатление новичка в своем деле. Но так бывает: не у всех затвердевает до бесчувственности сердце.

Стэну вдруг почему-то стало жалко этого человека, вынужденного спрашивать его без всякой надежды на хоть какой-то полезный их делу ответ. И он предложил гостю выпить. К удивлению Стена тот не отказался, не став ссылаться на то, что при исполнении.

Они выпили. Потом еще.

И разговорились.

– Уверенно растущий уровень преступности, бесконечный поток локальных конфликтов, непрекращающиеся войны, терроризм и насилие в наши дни обостряют дискуссии о   природе   агрессии, – произнес гость, отпив глоток из тяжелого квадратного стакана с марочным виски.

– Агрессия, агрессия! – воскликнул Стэн и зло скривил губы. – Вы всё списываете на агрессию! Хотя вряд ли сможете даже сформулировать, что же это такое.

– Ну почему же? – пожал плечами его собеседник. – Вполне могу. Агрессию определяют как целенаправленное деструктивное поведение, наносящее вред людям или вызывающее у них отрицательные переживания, состояния страха, напряженности, подавленности. Агрессия является весьма сложной формой поведения. И связана во многом с неблагоприятными условиями жизни, особенно в детском возрасте.

– Да уж, некоторые точно свихиваются и даже дохнут от такой жизни, а вот тараканы живут, – заметил с горькой усмешкой Стэн. – И быстро плодятся. У них, правда, дистанция совсем короткая, но им все же больше везет, чем нам, людям.

– Это почему же? – удивился его собеседник.

– Потому что они не думают о жизни. И, тем более, о смерти. Им бы только пожрать и потрахаться. Вот и все.

– Кстати, некоторые люди от тараканов тоже не сильно отличаются, если подумать, – заметил гость.

– Во всяком случае, и тех и других легко раздавить, – отозвался Стэн. – Причем люди еще в большей степени цепляются за ненужную жизнь, борются за неё, скаля зубы и пуча налитые кровью глаза, не желая признавать, что все уже кончено, и что они скоро станут комком разлагающейся слизи.

– Я вас понимаю, поверьте, – сказал тихим голосом полицейский.

– Так ли уж? – усомнился в его словах Стэн.

– Да,т ак, – произнес гость и пояснил: – У меня самого сын месяц назад погиб в автокатастрофе.

– Мне очень жаль, – сказал Стэн. – Но хотя это и ужасно, но все-таки он погиб не так, как в моем случае.

– В него врезался пьяный. Так что вам, может быть, даже и легче.

– Это еще почему? – удивился Стэн.

– Потому что я вынужден платить налоги, из которых будет удерживаться какие-то центы на содержание в приличных условиях убийцы моего сына. Согласитесь, с этим не очень легко смириться. Так что в жизни по-разному бывает. И падать больно, и подниматься лениво, и на месте стоять тоскливо. Остается только пить или спать. Некоторые, конечно, сразу отправляются на покой… на вечный покой. А большинство все-таки предпочитает хоть вяло, хоть неумело, но все-таки лапками семенить. Все делают шаг – и ты делаешь шаг. Иначе задавят. При этом правил игры понимать не обязательно – фигуре думать вредно, все равно другие передвинут тебя в нужный для них момент – хочешь ты того, или нет. Протестовать и возмущаться бесполезно. Сразу уберут с игрового поля.

– Только не меня, – заверил своего собеседника Стэн.

– Не обольщайтесь.

– Только не меня, – повторил Стэн.

– Значит, вы важная фигура. Вас берегут, чтобы однажды вами же и пожертвовать. Во имя чего-то или вместо кого-то. Так что не обольщайтесь, уверяю вас. Знаете, в чем вся проблема? В призыве договариваться с недоговороспособными существами. Если они недоговороспособные, то обсуждать и договариваться, как-то коррелировать свое поведение с их пожеланиями просто бессмысленно и бесполезно. Возьмем вашу беду. Вы, разумеется, надеетесь, что преступников найдут.

– А вы не уверены?

– Надежда на это есть, потому как на нас давят со всех сторон. Но представьте, что мы их все-таки найдем. Не уверен, что их так уж сурово накажут. Часть из них отделается малым испугом благодаря крючкотворам-юристам, а другие посидят себе, да и выйдут на свободу рано или поздно. И вы тоже будете все это оплачивать из своего кармана послушного налогоплательщика. Вот ведь в чем дело-то!

– И какой же тогда выход?

– А какой может быть выход, когда мы живем в мире, в котором называющие себя людьми объявили войну самим себе и всем остальным прочим, обрушив вечное небо на недолговечную несчастную землю, вскормив своей неиссякающей злобой такое, что плавит свинец, скреплявший до того витражи в наших рукотворных величественных храмах… построенных ни для кого…

– Вы не верите в бога? – поинтересовался Стэн, искренне удивленный этим рассуждением гостя.

– А вы?– переспросил его тот.

– По правде сказать, иногда я теряю эту веру – так всё тут по-идиотски устроено, – признался Стэн. – Я думаю, что все эти наши искусственные боги натурально умерли. «Иисус, Аллах, Будда – где вы? Где те, кто вас создал, кто писал за вас умные книги?» – спрашивал я все это время и ни разу не получил никакого ответа. Я громко кричал, я вопил: «Где вы?! Где?!!». Ну и что? Каков же результат этих моих воплей? Да никакого. Ответом мне всегда было все то же молчание.

– Да, мир наш не назовешь совершенным, – вздохнул гость.

– Совершенным?! – расхохотался Стэн. – Да вы что, у кого повернется язык назвать все это совершенством?! Ну, вы подумайте – что за мир мы себе сотворили! И самое паршивое, что всем нам на это по большому счету плевать, потому как мы есть тупой, упрямый как стадо баранов народ, ни хрена ничего не понимающий из того, что нам говорил этот старый мудрец, читая по двум каменным скрижалям в то время как мы ползали перед золотым тельцом на карачках. Так и живем, сваливая все свои неудачи и грехи на какую-то мифическую бабу, решившую сожрать яблоко в никому не нужном райском саду…

– Да, у нас, людей, все так запуталось, – отозвался гость.

– Мы сами больше путаем, чем кто-то там наверху, – устало проговорил Стэн. – А знаете почему? Потому что рождённый в дерьме может только стать королём таких же рождённых в дерьме, как и он. Такое чувство, что все мы скопом сидим в звездолете под названием «Маразмооргазм», который к тому же никуда не летит.

– Да уж, всздохнул полицейский. Тут сто раз подумаешь – а стоит ли вообще хоть что-то делать в этом мире такое, что можно назвать толковым или просто полезным делом.

– Выходит, что вы так и не станете искать убийц моей семьи? – с горечью проговорил Стэн.

– Да почему не станем?! – несколько обиженным голосом произнес его собеседник. – Еще как станем! Вы что же думаете, у нас совсем совести нет, что ли? Но обнадеживать вас понапрасну не буду. Дело это очень трудное.

Закончив разговор, полицейский попрощался, с чувством пожал руку Стэну и уехал, оставив того снова в полном одиночестве, совершенно мертвого внутри.

Он не мечтал теперь ни о славе, ни о деньгах и том, что они могут дать, он мечтал только об одном – о спасительном склерозе…

И еще он пытался привыкнуть к звенящей пиле одиночества, к ее ежедневному надрывному визгу.

Справедливости ради надо все-таки сказать, что иногда он все же пытался взять себя в руки и даже садился поработать за компьютер, пытаясь хоть как-то отвлечься. Но все это было зря. Никакого проку от этих его попыток не было.

Однажды, сидя перед экраном дисплея и глядя на уже бог весть как давно выскочившую на мониторе надпись «По вашему запросу обнаружено 0 сайтов, 0 страниц, 0 файлов», он вдруг подумал: «А разве я что-то запрашивал?».

Чувствуя, что вот-вот рехнется, он все же долго искал и, наконец-таки, нашел место хоть какого-то успокоения, куда стал приходить день за днем, день за днем… потом, правда несколько реже, но все равно не мог без этого места жить… Этим местом было кладбище, где похоронили его жену и ребенка. У него, потерявшего все и всех, это было единственное, без чего он уже не мог жить…

Каждый раз он приносил туда маленькие подарки им обеим: то цветок, то какую-нибудь безделушку… и клал их на один из холмиков – на большой или на маленький… на последнее земное пристанище его Любимой и его Дочери.

Изредка они являлись ему в мучительно-счастливых снах. Малышка Сью бежала во сне к нему навстречу, доверчиво распахнув, словно ангельские крылья, две руки, улыбаясь и смеясь. А иногда там, во сне была она, женщина, прошедшая через его жизнь ярким пламенем свечи, что задули так ужасно просто, словно бы это и впрямь была свеча на ветру. А иногда они обе приходили к нему вместе, отчего он просыпаясь утром и не находя их рядом, плакал…

– Я люблю вас! – кричало его сердце. – Я обязательно скоро встречусь с вами!

Его вчера теперь было таким же, как и позавчера… и завтра будет таким же, как и сегодня… он знал это наверняка. Каждое утро он просыпался с ощущением полной бессмысленности своего существования, каждое утро он одевался и выходил из дома, болтался по улицам, залезал в кафешки, сидел на мокрых скамейках… Он искал смысл. И не находил… Все последние годы он жил, чтобы быть нужным… нужным им обеим… им, которых теперь нет…

И однажды наступило утро, когда он решился.

Нехотя вылез из уже никем не согреваемой кроме него постели и поплелся на кухню. Там он долго стоял в освещенном ярким солнцем прямоугольном помещении, потом вытащил на середину стол, встал на него, снял люстру с крюка, рывком оборвав уже не нужные электрические провода, отодвинул стол в сторону, принес на это место стул, найденную в гараже веревку, сел на стул и стал делать две петли. Потом встал на стул, накинул одну маленькую петлю на крюк под потолком, а другую, побольше, затягивающуюся, накинул на шею. В этот момент ему стало вдруг удивительно хорошо и спокойно. Все вдруг обрело смысл. Внутри него не было и тени сомнения по поводу того, что он намеревался сделать, он прекрасно отдавал себе отчёт в своих действиях. А потому был как никогда спокоен, спокоен и умиротворён.

– Потерпите, я сейчас к вам приду, – произнес он вслух и потуже затянул на шее петлю. – Если Бог есть, то мы еще будем вместе…