– Ты мне сейчас предложение, что ли так сделал?
– А что мне ещё остаётся, после того… – он счастливо улыбнулся. – Как в доме появилась хозяйка и заявила на всё свои права.
– Я тебя люблю, – она нежно прикоснулась к его губам.
– И я тебя, – заключил в крепкие объятия любимую. – Слушай, а мать по Тошке, вопрос точно сможет решить? – Вдруг вспомнил Павел.
– Конечно. Она сейчас председатель профкома.
– Тогда ещё один вопрос. Чего с Ленкой не поделили?
– Тебя, – она убрала свою голову под его подбородок, ещё плотнее прижавшись всем телом.
– Это как? – Удивительные новости не прекращались.
– Сначала она на Маратика запала. Он на неё ноль внимания. Поэтому всё время со мной крутилась. Мне это только на руку было, чтобы наедине с ним не оставаться. А когда нас перевели, и ты начал свои представления, прямо с ума сошла. Всё упрашивала с тобой свести поближе. Затем, Маратик с дружками исчез, и я ей объяснила, что с тобой сводить не буду. Самой может, пригодишься. Ну, она начала разглагольствовать, не много ли у меня кадров. Предложила определиться и можно сказать потребовала отдать тебя.
– Ясно, – подытожил Павел. – Ревность обуяла, и ты решилась.
– Угу, – всхлипнула Рита.
– Надо Ленке спасибо сказать и шоколадку подарить.
– Стоят. Обнимаются! – Андрюха с укоризной растолкал влюблённых. – Сейчас жди их, потей. Кода ещё соизволят одеться?
***
Пашку всё чаще стали звать на подмены. Времени на домашние тренировки по самоучителю не оставалось совсем, и он решил заниматься этим на работе. Прыгая в вагонах на зачистке ногами и руками выбирая место и силу удара. Сначала слетал постоянно. Парни замучились выгребать его из куч угля и гравия. Подарили верёвку с крюком.
– Обвязывайся, цепляйся за край вагона и прыгай, сколько хочешь, раз лень инструментом работать. У нас времени отнимать меньше будешь, да и шею себе не свернёшь, – посоветовал Лёвка.
– Мылом её не забудь натереть и вокруг шеи обернуть, тогда точно не свернёшь, – дополнил Славка под общий гогот.
Но вскоре Пашкина затея обернулась для всех выгодой. Наблатыкашись, он отбросил страховку и с такой скоростью обрабатывал вагон, что парни стали у него в подручных, выметая остатки. Свои новшества применил и на разгрузке, увеличив общую выработку, раз в пять. Друзья посоветовались и взяли Торилина в бригаду на постоянку.
В середине декабря показали Ефимычу. Тот пригласил на просмотр друга, мастера рукопашного боя. Попросили исполнить в танце, всё чему смог научиться. Просмотрев показательное выступление, угрюмо посовещались, притащили деревянный брус десять на десять, тоньше не нашлось, стопку кирпичей и два манекена для отработки приёмов. Брус закрепили вертикально. Один манекен подвесили, другой держали руками.
– Работаешь в полную силу, – приказал Горыныч.
Брус треснул с первого удара, ощетинившись щепками. Три кирпича ребром ладони и два локтем. Привязанный спарринг партнёр, разлетелся кусками, осыпав начинкой пол зала. Второго изуродовать тренер не дал.
Подозвали Пашку к себе. Ефимыч щёлкнул по носу и с сожалением пробурчал в пышные усы:
– Что это такое я не знаю. В дзюдо восемь тысяч приёмов. Я знаю хорошо около половины. Отлично использую четыре десятка. Коронных только семь. Обозначения некоторых еле заметил. И то с не естественным продолжением. А ты, что скажешь Валерий Иванович? – Обратился он к рукопашнику.
– Честно завораживает, – поглаживая в задумчивости глубокий шрам на лбу, произнёс Валерий Иванович. – Здесь приём в приёме, как матрёшка. Только не естественно как-то. Идут нескончаемой импульсивной цепью. Можно сравнить со взрывами: осколки в разные стороны, пламя, а взрывные волны внутрь взрывов затягивают. И кто попадет в эту мясорубку, сам себя может покалечить. А главное выхода у нападающего не будет совсем. Столько скрытых незаметных смертоносных движений. Ужас! Если сам отчасти до этого в таком возрасте допёр, то ты или бог, или сам дьявол.
Они отошли в сторонку, пошептались и вынесли вердикт:
– Советуем тебе прекратить заниматься этим. Ты уже сейчас натуральная машина для убийства. Не рассчитаешь силёнку в запале, в считанные секунды несколько человек приговоришь. Сядешь сразу и надолго. К себе брать не будем, всё по той же причине. Показательные выступления больше никому не демонстрируй и не вздумай обучать этому пацанов. Засветишься, попадёшь в компетентные органы, всю оставшуюся жизнь будешь работать палачом. Тебе это надо? – Горыныч передёрнулся всем телом при таком заключении своей речи. – А манекен мне восстанавливай или доставай где хочешь.
Дружеский совет наставников, только подстегнул дальнейший интерес. Пашка раздобыл самоучитель по китайскому языку. Неделю мучился, переводя аннотацию к самоучителю. Потом с гордостью твердил про себя: «Действия – языки пламени! Пламя – сила духа! Сила духа – побеждает смерть!»
В школе всё устаканилось. Про недавние побоища стали забывать. Шарахаться и заискивать перестали. С Маргаритой они вели себя, как было, ничем не выдавая своих взаимоотношений. Только все девчонки сразу обратили внимание, как она стала выглядеть и одеваться. А парни начали проявлять повышенный интерес к ней. Чем немало обеспокоили Торилина.
Дома власть принадлежала всецело Ритуле. Кормежка, стирка, уборка, готовка, планирование распорядков дня, бюджета и отдыха. Младшие и старший даже не пытались ослушаться. Пашка только успевал сделать часть своего домашнего задания, проверить уроки у Андрюхи с Толиком и на работу. Приходил в первом часу ночи. Ужинал старательно приготовленное молодой хозяйкой, закутанное в тёплые вещи, чтобы не остыло и осторожненько подваливался к ней под бочёк. Работал, правда, через день, так что времени на хозяйство и отдых вроде хватало. Ремонт, под чутким руководством, пришлось закончить за пару выходных и навести идеальный порядок.
Иногда забегала мама Вера с ревизией. Ставила всех на уши со своей проверкой и помощью, создавая весёлую суматоху в доме. А в воскресенье всем скопом заваливались к бабке с дедом на пироги.
Мать Торилиных появилась неожиданно меньше чем за неделю до Нового года, приехав на такси из аэропорта среди ночи.
Тихо открыв дверь и раздевшись, не включая света, обошла всю квартиру, осматривая обстановку. Благо свет ночного города, увеличенный снежным покровом, позволял это сделать. Заботливо поправила одеяла на младших, занимавших диван в зале. Обнаружив старших в большой комнате, переплетённых в объятиях, присела в их изголовье. Слёзы покатились сами собой.
– Мама Катя? – проснулась от неожиданно всхлипа Маргарита. – Приехала! – Приподняла голову с груди любимого. – Я сейчас встану. Накормлю, помогу намыться с дороги.
– Да лежи уж ты. Спи. Я сама справлюсь, – прошептала, вытирая слёзы.
– Мам Кать, осуждаешь? – Спросила виновато, снова прижимаясь к Павлу.
– Осуждаю, радуюсь и жалею, – её рука погладила завитки волос девушки. – Больно рано всё это у вас, вот и осуждаю. Радуюсь за ваше счастье, за порядок и уют в доме. Жалею, что детство ваше оборвалось, а ты в такие лета уже женщиной стала. Наверно мы плохие матери, раз так всё произошло.
– Да ты что? Вы у нас самые лучшие! – Теперь и у Риты глаза стали влажными и голосок задрожал.
– Ладно, всё. Прекращаем сырость бабскую разводить. Поговорим утром, а то Павла разбудим, – выпрямилась мать.
– Да он дрыхнет, как сурок пока я рядом, тем более только недавно с работы пришёл.
– Он, что школу бросил? – Торилина старшая схватилась за сердце.
– Нет. Просто нашел место. Подрабатывает. Вагоны по вечерам разгружает, – успокоила Сысоева.
– А мне ничегошеньки не говорили. У-у, поганцы! – Беззлобно погрозила пальцем. – Спи. Утром обо всё поговорим.
***
– Ты чего так рано вскочила и уже в полном облачении?
Павел, потягиваясь, появился на кухне. Широко зевая, уселся за стол, наблюдая за тем, как Рита готовит завтрак.
– Тише ты разбудишь всех. И иди оденься. Мать ночью приехала.
– Вот эта новость! Чего не разбудили? – Обрадовался он, сразу потеряв сонливость.
– Пожалели основного работника, – на пороге незаметно появилась Торилина старшая, торжественно улыбаясь.
Пашка бросился к ней.
– Осторожней, тискай! Медведь! Человек только восстановился после травм, – Маргарита отжала сына, включаясь в общие объятия.