И я лежал на шелковых подушках,
И безнадёжно, тоненько пищал,
Но только Бог меня с иконы слушал,
Глядел, и скорбно головой кивал…
Лишь он Единый мне опорой был.
Меня никто особо не любил.
Меня никто особо не любил,
Худого, неуклюжего уродца,
И всем я чем-то неприятен был,
Не нужен, как лягушка у колодца.
Мне в след шипели что-то об отце,
И, расступаясь, нагло ухмылялись,
Я видел у придворных на лице
Всё то, что от меня скрывать пытались.
О, эта злая, грязная игра!
Я славно изучил её законы,
И от измены, как от топора,
Порою в щепки разлетались троны.
Но нежелание моё привыкнуть к роли,
Слегка кривясь терпели, и не боле.
Слегка кривясь терпели, и не боле,
Все те наивно – детские слова,
Их сразу же в труху перемололи
И злой навет, и глупая молва,
Недолго третий Пётр Россией правил,
Совсем немного в жизни он успел,
И слишком рано этот мир оставил,
И сделать его лучше не сумел.
Скончавшись «от сердечного удара»,
Он захлебнулся кровью из виска,
И в мешанине фарса и кошмара,
Погиб «не за понюшку табака»…
Сдержать рыданья не хватало сил,
Я из дворца тихонько уходил.
Я из дворца тихонько уходил,
В тенистые и снежные аллеи,
И там часы бездумно проводил,
Своей душе ответить не умея.
Шли годы. Я подрос и повзрослел.
Жену похоронил. Женился снова.
Ночами в небо звездное смотрел,
Оно всегда прекрасно и сурово!
Читал. Писал. Командовал полком.
Я любовался бравой маршировкой,
Солдатский вид мне с юности знаком,
И сердцу мил своей ухваткой ловкой!
И я с отрядом уходил на волю,
Чтоб одному бродить в цветущем поле.
Чтоб одному бродить в цветущем поле,
И слушать птичье пенье в небесах,