К своей звезде

– Папа вернется не скоро, – сухо перебила она Муравко.

– Нет, честно, – продолжал он в том же полусерьезном-полушутливом, точнее – в полудурацком тоне. – Мне даже неловко рядом с тобой. Ты чертовски похорошела. И, я бы сказал, где-то подросла.

Юля недобро усмехнулась, взялась рукою за дверной косяк:

– Что еще?

Муравко явно заносило.

– Я серьезно: в тебя уже запросто влюбиться можно!

Вдруг он отчетливо понял: перебрал. И чтобы как-то разрядить сгустившуюся атмосферу, решительно взял из тарелки блин и целиком запихнул его в рот. Порция оказалась великоватой, и Юля с трудом сдержала смех.

– Сама готовила? – спросил Муравко, прожевав. Юля не ответила. Зрачки ее глаз были еще угрожающе сужены, а губы плотно сжаты. – Очень вкусно. Всю бы жизнь такие ел… Да перестань ты дуться, Юля!

– Я и не дуюсь.

– А то я могу подумать, что тебе изменило чувство юмора.

– Не надо ерунду молоть. – Льдинки в ее глазах начали таять, и они вновь заискрились теплом. Юля наклонила к плечу голову, и ее темные волосы послушно съехали набок.

– Английский зубришь?

– Сессия на носу.

– А не могла бы ты на сегодняшний вечер забросить зубрежку? – Муравко посмотрел на Юлю. В глазах все еще настороженность. Повзрослела девочка, такой он Юлю не знал. Когда приходил к Чижу домой, она почти всегда сидела в своей комнате, а если и появлялась, чтобы подать чай, Муравко воспринимал ее как школьницу. На аэродроме, в армейской форме, Юля была, с одной стороны, служебным лицом, с другой – чем-то вроде живой игрушки: каждый хотел с ней заговорить, пошутить, по-дружески обнять. Юля не противилась такому отношению. Она доверяла этим людям, как и они во время полетов доверяли ей. Никто на аэродроме не видел, чтобы Юля на кого-то сердилась, обижалась или, больше того, с кем-то враждовала. Полушутливый дурашливый тон, в котором и начал сегодня Муравко разговор, всегда нравился Юле. А тут вдруг иголки, холодный огонь в глазах.

– Понимаешь… – Муравко посмотрел на тарелку с блинами. – Можно еще один? – вдруг спросил он. В его голосе впервые за этот вечер прозвучали искренние ноты.

– Пожалуйста, – Юля улыбнулась, и настороженность в ее глазах растаяла окончательно.

– Так вот, – жуя, продолжал Муравко. – Твой сосед, он же мой друг, он же лауреат какой-то там премии, Олег Викентьевич Булатов пригласил меня в свою медицинскую компанию на вечер. Один я там буду чувствовать себя не совсем уютно. И тут я вспомнил о тебе. Товарищей в беде не бросают, так что выручай.

– Хорошо, – сразу согласилась Юля. – Я готова.

– Юля, да ты же прелесть!

– А когда это он стал лауреатом?

– Да вот, только что. Пошли?

– Минуточку… – Она вышла и быстро вернулась подносом, на котором стоял графинчик и три бокала. – Вперед?

– Ну, лауреат, ну, хитрец, – начал было Муравко, но, посмотрев на Юлю, осекся. Юля опять недобро усмехнулась.

Они вошли в квартиру Булатова торжественно-неторопливо, остановились в прихожей.

– Доктор! – позвал Муравко. – К вам пришли!

Булатов встретил их улыбкой, кивнул Юле.

– За разборку и обострение своевременной методики, – начал декламировать Муравко, безбожно перевирая слова, – реаблигации сердечно-посудистых заболеваний и выявление влюбленности в стадии ремиссии путем заклинаний, предлагаю… – он сделал паузу, ожидая, пока Юля наполнит бокалы содержимым из хрустального графинчика.

– «Букет Заполярья», – Юля подала бокалы Булатову и Муравко.

– В вине главное не букет, а убойная сила, – поднял бокал Муравко. – За нового лауреата!

Проглотив содержимое бокала, Булатов вопросительно посмотрел на Муравко. Тот удивленно пожал плечами и понюхал горлышко графина.

– Компот, – спокойно уточнила Юля.

– Компот, – подыграл Муравко, в упор глядя на Булатова.

– Я сейчас, – сказала Юля и вышла.

– Я тебе дам «компот», – Булатов заподозрил розыгрыш и прижал Муравко в угол. Он был чуть ли не на голову выше его и значительно шире в плечах. Завяжись потасовка на полном серьезе, Муравко бы несдобровать.

– Нет, вы посмотрите на этого психа, – обмяк он в объятиях доктора. – Сам просил привести ее, а теперь кидается на людей.

Зазвонил телефон, и Булатов настороженно обернулся.

– У тебя что, телефон поставили? Вот что значит лауреат!

Булатов прошел в комнату, нервно сорвал с аппарата трубку.

– Да, – ответил тихо и, послушав, закончил упавшим голосом: – Хорошо.

Он отвернулся к окну и расстроенно ударил кулаком о подоконник. Муравко понял: бал не состоится. Но вместо огорчения, как ни странно, почувствовал радость, словно его освободили от каких-то чертовски ответственных обязанностей. Захотелось смеяться, валять дурака. Он взял на полочке стетоскоп, заправил в уши наконечники слуховых трубок и приложил мембрану к собственной груди. За этим занятием его увидела вернувшаяся Юля, весело улыбнулась. Он поднес палец к губам: Булатов набирал номер. Затем нацелился приложить мембрану к Юлиной груди, но не решился, осторожно повернул Юлю и прижал мембрану к ее спине.

– Дышать? – подчинилась Юля, словно перед нею был настоящий врач.

– Дыши, только не громко, – сказал Муравко и вдруг взаправду услышал тугие удары Юлиного сердца. Гу-гу, гу-гу, – билось оно чисто и ровно. «Дыши громче», – хотел сказать Муравко, но внезапно задохнулся от толчка в собственном сердце и, не поняв, что с ним случилось, растерянно сорвал стетоскоп. Юля удивленно обернулась, и он прочел в ее глазах насмешливый вопрос: «Ну, что услышал?»

Булатов появился в прихожей расстроенный и виноватый.

– Вызывают в госпиталь, – сказал он извиняющимся тоном. – Вы уж извините.

– Не оправдывайся, жми, – подтолкнул его Муравко. – В твоих руках человеческая жизнь, а ты извиняешься. Жми быстрее, мы подождем. Верно, Юля?

Юля поспешно кивнула.

– Мне привезли новые диски из Польши, – кивнул Булатов в сторону проигрывателя. – Покрутите, послушайте. В холодильнике есть чем закусить. Договорились?

– Жми быстрее, все будет о'кей.

Муравко почти вытолкнул Булатова из квартиры и выглянул в окно. У подъезда стояла машина с красным крестом на борту.

– Ну, так что, Юлия Павловна, покрутим диски?