Саги зала щитов. Кюна волчица. Книга первая

Вестница скорби поднялась, и курган начали закрывать, общими силами скатывая массивные ошкуренные бревна на заранее выкопанные по бокам ямы, неглубокие аккурат в толщину брёвен полости. В молчаливом почтении опустилось последнее древо и к занявшей место посреди настила жрице подвели белого коня. Животное брыкалось и вставало на дыбы, тряся длинной белоснежной гривой, словно чувствуя свой тёмный вьюрд. Но стоило лишь коснуться бледной руке мощной шеи, стоило достичь стригущих ушей шёпоту вестницы, как конь пару раз вдарив копытом по бревнам, упокоился, а хирдман что подвёл его, чуть ли не бегом рванул прочь.

Шёпот сменился громким стихом на неведомом языке, и мало было тех средь пришедших проститься с вождём. Кто не отвернул свой взор, убоявшись тёмного Хельхеймского Сейда, помощницы смерти, творимого над курганом. Звучали напитанные могуществом, редкие для слуха простых смертных слова, запирающие курган. Страшное проклятье хуже самой лютой смерти ожидает теперь того кто возомнит себя достойным потревожить покой вождя. А кровь из рассечённой костяным клинком конской шеи словно печаль легла поверх них.

Конь, лежащий у ног белоокой девы, в последний раз дернулся, зайдясь посмертной судорогой, а сама вестница скорби к великой радости окружающих, во всю тискавших обереги лёствёртцев, замолчав, убрала клинок за пояс, и устало, чуть пошатываясь, дорого давался дарованный Хель сейд, отошла, её дело было исполнено.

Десятки окованных лопат вгрызлись большущие кучи земли, и не минуло и часа как над бревенчатым настилом да тушей принесенного в жертву коня, возник невысоких холм. К коему ворча от натуги, таща неподъемного вида каменную плиту ровных граней, поплелись с десяток ражих молотобойцев возглавляемых Бареброй да Цвергом Фиральдером.

В дни прощального пира редко кто видел гнома, и теперь стало ясно, почему. Дитя камня тоже уготовило свой дар Руагору. Великолепный рунный менгир, что украсил вершину кургана, являя взорам средь вытесанного на стенках хитрого узора, длинную руническую песнь драпу, о свершениях вождя обретшего покой в тени легендарного славного на весь север чертога.

Ведь когда сгинут, обратившись тленом внуки, будущих правнуков. Да рассыпаться ржой оружие, перешедшее по наследству от щуров, только память будет жить вечно. Память о славных делах, запечатленная на камне гордо возвышающегося менгира вертикально стоящего поверх холма-кургана.

– Так это правда? Скажи мне, Льёт ты и впрямь солгал мне, подсунув ту шкуру и камень, намеренно умолчав о последствиях. – кровавая кройщица стоя на самой кромке скального плато невдалеке от ущелья Хородрин единственной дороги через Саркнар, испепелила взором голубых глаз растерянного ульфхендара.

Берсерк чуть виновато глянул из под волчьей морды капюшона на новоявленную кюну, что в кожаных штанах, заправленных в высокие меховые сапоги, да свободной рубахе кроткого рукава и шнурованного ворота схваченной широким воинским поясом. Стояла пред ним, скрестив за головой обнажённые клинки.

Вот он и раскрылся так сильно досаждавший вопрос, что все же случилось с его новоявленной сестрой в последние дни. Полные нестерпимой злобы взоры, нежелание не то что бы говорить, но даже смотреть в его сторону. «Пошел прочь!» Вспомнилась глухое рычание воительницы когда Льёт в первый день прощального пира, подошел к ней принимающей клятвы верности от фьордфьёлькцев обнажавших браслеты над священным пламенем очага в длинном ярловом доме, ставшим ныне обителью кровавой кройщицы.

Он-то грешил на тяготу принятого решения о Хольмганге с названным отцом да борьбу с духом зверя, очень тяжелую на первых прах после принесения клятвы Асиньи Скади. И дюже обрадовался, когда вчерашним днем Сольвейг едва отсыпали курган над Руагором, назначила эту встречу вдали от городища в полдень сего дня.

Анн нет, прогадал в своих догадках, прознала истину не иначе с помощью клятой ведьмы помощницы смерти. Он должен был сказать уже давно, да все откладывал, язык костенел, видя грусть кюны о своих отцах, названном и кровном, но истина не кусок злата в мешок не спрячешь да в яму не зароешь, всплыла на свет к великому стыду берсерка.

– Я должен был упредить, моя вина, но разве сейчас это важно волчица.

– Ты лишил меня Вальхаллы пес, обманул, отвёл от отца и всего рода, приговорив к проклятию Трюмхейма. – диким истошным криком зашлась Хортдоттир, чуть отступив от края неспешно идя вкруговую, оставляя берсерка меж собой и обрывом скалы, возвышающимся над каменистым горным склоном.

– Не смей называть зал воя – прекрасный чертог охотницы Скади проклятьем. Я дал тебе силу неблагодарная. Силу что поможет обрушить священную месть на голову конунга Игвана. – рявкнул в ответ Льёт, что-что а хулить избравшую его Асинью он не позволит.

– Мне не нужна такая сила лжец. – пару раз, глубоко вздохнув кровавая кройщица взмахнула пред собой клинками со свистом рассекая воздух. – Выбирай на оружии или на когтях?

– Одумайся уже поздно мстить мне, в грядущей войне я вражьей кровью смою свою вину. – сокрушенно опустил голову Льёт придавленную грузом собственного проступка.

– На оружие или когтях? Выбирай! – прозвучал полный непреклонной решимости голос кюны.

– Я не такой дурак чтобы выходить с тобой на пляску клинков. – сказал берсерк, отбрасывая в сторону волчью накидку и снимая пояс с ножнами. Все естество избранника Скади было полно гнева, но не на соперницу искуснейшую рыжую воительницу, а на себя самого, вынужденного оборвать путь волчицы из-за своей, же глупости и не далекого низкого поступка. – На когтях.

И словно вторя его тихому ответу, впереди раздался режущий слух треск костей да злобный звериный рёв. Обливающийся предвкушением кровавой потехи волк внутри берсерка принимая вызов, тоже стал вырываться на свободу и за пару мгновений до трансформации Льёт всё же поднял отяжелённый скорбью взор своих глаз, что-бы ошарашено помянуть Асинью. Пред ним стояло нечто невообразимое. Многое повидал он за свой полный приключений век, окунувшись в таинства своей богини. Многих ульфхендаров знавал, что со своей стаи, что с других ковенов. Но, то во что обратилась Сольвейг, берсерк узрел впервые.

Тоже будто свитое из жил чуть сгорбленное поджарое тело с впалым очерченным ребрами животом на мускулистых сложенных аки у собаки ногах. Мощные плечи с непомерно длинными когтистыми лапами взамест рук, да широкая шея, держащая жуткую помесь одновременно людских и волчьих черт, вытянутую клыкастую морду. Вот только шкура, покрывающая звериный облик кровавой кройщицы, не была привычной, ни серой, не темной. А невиданной до селе снежно белой, переливающей не хуже сугроба под светом ока богов. Льёт даже невольно взглотнул под взглядом не желтых, а небесно голубых буркал противницы, а следующий миг и его тело стало видоизменяться, покрываясь серо стальной шкурой, стирая последний шанс договориться с невиданным среди братства дивом, не иначе обласканным самой Асиньей.

Бурый был зол, а как же иначе, кто-то потревожил покой пещеры, служившей медведю берлогой уже не одну зиму к ряду. Его сон был коварно прерван за долга до ласковых объятьев весны. И оттого лесной хозяин не сосал лапу, предаваясь блаженной дреме, а истощавший брел вдоль подножья гор, увязая в глубоком снегу ища на ком бы выпустить злобу. И прочая мохнатая братия мудро убиралась с его дороги, едва завидев издали мощную фигуру, покрытую свалявшейся шерстью. Могуч и свиреп был бурый, но даже этот косматый великан, мигом развернувшись, припустил прочь подгоняемый не свойственным его роду ужасом. Едва над медвежьей головой раздался неистовый рык усиленный эхом предгорных ущелий. С кем с кем, а с этим врагом медведь встречаться уж не как не хотел.

Истошно взревев Сольвейг, едва не сбивая снежные лавины своим рыком, не медля, бросилась вперёд к ещё даже не успевшему принять облик ульфхендара Льёту. Высокий прыжок покрытого белым мехом тела застал его до сих пор не отошедшего от потрясения увиденным врасплох, как и удар обоих лап видоизмененных ног, пришедшийся в грудь с треском ребер вышвырнувший берсерка за край скального уступа.

Льет, обернулся уже в полёте, именно волчья ипостась уберегла его от верной смерти, тело человека не выдержало бы приземления растянувшегося в сотни ударов, о камни покуда сбивая скорость, ульфхендар кувыркался по горному склону.

Разъяренный болью десятков переломов дух зверя ревел, требуя кровавого возмездия, затмевая остатки разума Льёта, на силу поднявшегося на лапы и увидевшего мчащуюся белую бестию, сноровисто скачущую по валунам, торопясь закончить начатое. Две неузнаваемо искривлённых фигуры сцепились меж собой, бешено рыча, неистово орудуя когтями и клыками. Брызгала кровь клочками летели куски серо-стального и белого меха, у Льета было больше опыта, за своей спиной полуволк оставил по боле сотни таких битв, но он к своему изумлению принялся сдавать позиции, поддаваясь невиданной ярости полу-волчицы.

Сольвейг была везде, словно повсюду, куда ни падал взор полуволка видел он только мелькание когтей на вытянутых ладонях-лап, да голубые буркалы, полные лютой ненависти. Правая её пятерня рассекла ульфхендару плечо, а левая чуть не ослепила, благо пригнулся, выдрав за компанию с ухом добрую часть меха со лба, залив глаза кровавым потоком. Он попытался достать её бок, но вездесущая противница сильно согнувшись, сомкнула челюсти на предплечье, чуть не перекусив кинжалами клыков руку.

Льёт вответку, вгрызся в отрывшийся загривок, норовя закончить битву, в которой он явно проигрывал. Вкус крови соперницы взбудоражил дух волка, берсерк ощутил, как под давлением сжимающейся пасти стали трещать позвонки обернувшийся Сольвейг, даже едва не откусанная лапа ощутила свободу, а в следующий миг ульфхендар почувствовал, как его лапы отрываются от земли.

Загнанная своей неопытностью в угол, чувствуя, что её хребет вот-вот надломиться полу-волчица собрала в кулаки остатки своих всех каких были сил помноженных даром, и отпустив лапу соперника разжав челюсти, выпрямилась, отрывая того от земли. Кровавая кройщица набрав разбегом, скорость впечатала вцепившегося ровно клещ в её холку ульфхендара в ближайшую отвесную стену скалы, усладив обострённый слух жалобным визгом недруга разжавшего тиски своих челюстей.

Все поплыло пред взором Льёта, удар спиной о не ровный камень был страшен своей силой, но вдвойне ужасен тем что и без того поломанные ребра коваными гвоздями впились в легкие. Белёсым пятном казалась нависшая над ним Хортдоттир, вспышками боли отозвался град ударов, секущих звериными когтями его плоть, оставляя на шкуре глубокие кровящие раны. Берсерк попытался было подняться, прикрыв морду поднятыми руками, но не тут, то было. Видя как супротивник начел приходить в себя бело-шкурая избранница Скади ухватив того за плечи взвилась в прыжке назад увлекая за собой практически безвольное искривленное тело берсерка, со всех сил шмякнув видоизменённой головой о каменистый склон по приземлению.

Недолгий полёт вспышка, треск лобной кости и боль ушла, исчезла, растворилась прогнанная сладким для слуха пением. Будто откуда-то из далека, достигали разума Льёта ощущения как на него лежащего на животе булькающего кровавым кашлем кто-то взобрался и, вонзив когти под челюсти, с дикой силой начел оттягивать видоизмененную голову назад.

Как же ты прекрасна, думалось ульфхендару, чей дух покидал тело, распластанное на окровавленных камнях, спеша к внеземной красоты сине-кожей женщины с длинными до пят волосами цвета первой изморози и перекинутым через плечо луком. Призывно манящей рукой под тенью свода великого чертога Трюмхейма. Тело боле не было нужно вольному волчьему духу, спешащему на зов инистой великанше Асиньи Скади.

Ненавистная голова, наконец, оторвалась, обдав фонтаном крови белоснежный мех ульфхендарши Сольвейг. Поднеся полузвериный лик Льёта к своей пасти кровавая кройщица протяжно, словно издевательски рыкнула в потухшие буркалы противника, а затем, задрав пасть к безоблачному небосводу озарила окрестности громким воем, коему ответили десятки волчьих стай со всех концов Фьёрдфьёльских лесов.

1 глава

Скакуны пенных полей

Сгинет богатство, умрут твои родичи.

Сам ты умрёшь в свой черёд.

Только одно будет жить бесконечно.

Память о славных делах.

– Я те ща броду выдеру, легче чтоб трольи стыды нюхать было, не щекотать чтоб. – рвала горло Сольвейг, пытаясь догнать гнома Фиральдера, знай себе улепетывающего, от рыжеволосой воительницы огибая большой прямоугольный стол в одной из дальних клетей ярлова дома. – Стой, говорю мелкий долгобород, хуже будет.

Маленькие, но крепкие ножки цверга двигались на зависть любому зайцу ещё бы, бороду, то свою он дюже любил вот и, пыхтя под весом тяжелой двойного плетения кольчуги давил, на пятки выжидая, когда схлынет пламенеющий гнев кюны.

Зайдя по привычке в одну из хозяйственных клетей дабы в очередной раз наверно в тысячный оглядеть своё творение, макет стены, что вскоре огородит городище от берега, Хортдоттир переполнилась истовой яростью, спугнув звериным рёвом немногочисленных слуг мигом убравшихся подальше от вернувшейся со стройки хозяйки.

Сольвейг по праву гордилась этим макетом, сотни раз на все лады переделывала она его, поминая штурмы стен в набегах за океан. Что-что, а огораживаться там умели. Многой кровью платили северяне беря на щит очередное укрепление не откупившегося ярла, по их нему лорда, решившего боем испытать свою удачу, но и затапливали кровью и криками не сдавшиеся городки да крепости едва те поддавались яростному штурму, приумножая жестокостью и без того дикую славу своего неуёмного племени.

Не единожды доводилось кровавой кройщице оглушенной криками боли да боевыми кличами, под ливнем стрел карабкаться по лестницам. Сжав зубы в ожидании потока, горячего ровно реки Муспельхейма масла готового обрушиться на рыжую голову северной находчицы. Много зарубок на девичьем теле оставили защитники тех высоких усеянных бойницами стен.

А когда ярл Руагор отец её названный поручил её заботам новые укрепления, Хортдоттир взялась за дело, со всей серьёзностью. Ставя себя на место будущих врагов, долго измасливала она их, передовая умелыми руками трэла резчика в меньшем виде покуда не показала почившим отцам. Хорт и Руагор сказали тогда, ошарашено глянув на маленькую копию будущей стены, пытаясь сдержать до нельзя довольные улыбки. Что, мол, зря она так расстаралась старый наружный частокол теперь, мол, сам развалиться, прогнив от завести, его ведь тоже придется менять. Чем несказанно порадовали её сердце.

А сегодня, в очередной раз, заскочив свериться с макетом не отерев даже заляпанные оттаявшей грязью руки, что предстало её глазам? Гадкий гном! Бессердечно порушивший её творение можно сказать детище. Нагло разбросав по столу башни и стены цверг, развернув какую-то ленточку, растягивал её по столу, шепча что-то под здоровенный свой нос сокрушенно качая головой. Благо низкорослый бородач цверг вовремя успел поднять голову, тряхнув длинной седой бородой и углядеть перекошенный лик новой кюны. Маленькие, глубоко посаженные глазки пару раз моргнули, а потом словно вёльва углядев своё не недалекое, но тёмное будущее Фиральдер припустил бегом, чудом убрав с пути направляемого пинком сапога, лучшие свои половинки. Не уберегла бы седалище длинная кольчуга до середины бедра, эва как стол подскочил.

– Зачем сломал? Ётун тебя огуляй. – поцедила тяжело дышащая Сольвейг, уперев руки о стол напротив гнома. Дивясь про себя тому, что не смогла догнать низкоросло крепыша.

– Ерунда это всё, баловство, а не укрепления, плюнешь да пробьешь под хохот недругов. Строить дак строить. – ответил гном тут-же вынужденный пригнуться сберегая голову от метко пущенного полена имитирующего одну из башен.

– Много ты знаешь, можно подумать штурмовал когда, сидя под горами.– уже более спокойно отозвалась Хортдоттир, явно заинтригованная словами Фиральдера но все же взяв очередной снаряд.

– Да по боле твоего, чай три века живу. – гордо выпятил сокрытую бородой грудь цверг. – Убери деревяшку, покажу как надо, убери говорю. – опасливо поглядывая на кюну он подошёл к ней подбирая разбросанные части макета.

– Смотри вот. – указал Фиральдер на стол заново выставляя миниатюрные у крепления. – Башен надобно четыре, а не две. По обе стороны фьорда, где у тебя лишь стена намечена была, сильно уязвимо будет. Пару крючьев да пятьдесят крепких хирдманов с канатами и вырвут толком не закреплённый в скалу частокол. Ещё про обе стороны врат, как и было, но на равных расстояниях от крайних к вратам, так сыпь стрелами свободно. Убоя на всей линии штурма хватит. В толк не возьму за кой вам земляной вал за рвом. В нем, и основа частокола сгниёт, морённые не марённые брёвна без разницы надо каменную основу делать чуть скошенную ощетинившуюся коваными кольями, и из камня башни да врата складывать вот привязались к дереву гнет да горит одна морока. Ладно, в длину частокол наставить, но основные укрепления надежней камня не найти.

– Мне нужна стена не позднее лета, а не к старости, когда беззубым ртом краюхи рассасывать стану. – всё ещё негодуя, нашла себе отдушину кровавая кройщица, смерив гнома очередным пристальным взорам.